Я громко расхохотался.
— Несколько минут назад, Макферсон, я опасался, что вы начинены всеми шотландскими добродетелями, за исключением чувства юмора и вкуса к хорошему виски. Кстати, как вы относитесь к виски?
— Хорошо.
Я налил ему неразбавленное виски. Он выпил, как будто это была свежая вода из озера Лох-Ломонд, и протянул пустой стакан за следующей порцией.
— Надеюсь, вы не сердитесь на меня за тот шум, который я поднял по поводу вашей газетной колонки, господин Лайдекер. По правде говоря, я изредка ее читаю.
— Почему же она вам не нравится?
Он ответил без промедления:
— Вы пишете гладко, но вам нечего сказать.
— Макферсон, вы сноб. Более того, вы шотландский сноб, а, как заметил такой авторитет, как Теккерей, в мире нет более агрессивного существа.
Он сам налил себе еще виски.
— Как вы представляете себе хорошую литературу, мистер Макферсон?
Когда он смеялся, он был похож на юного шотландца, который только что прочувствовал, что такое удовольствие, и при этом не ощутил страха перед греховностью своего поступка.
— Вчера утром, после того как был обнаружен труп и мы узнали, что Лора Хант отвергла ваше приглашение поужинать с вами в пятницу вечером, сержанта Шульца отправили к вам, чтобы он вас расспросил. Он задал вопрос, что вы делали в тот вечер…
— И я ответил ему, — прервал я, — что ужинал в одиночестве, корил эту женщину за то, что она меня покинула, затем, сидя в ванне, читал Гиббона.
— Ну, и знаете, что сказал Шульц? Он сказал, что этот писатель, Гиббон, должно быть, очень горячит вас, если вы его читаете в холодной ванне. — После короткой паузы он продолжил: — Я-то читал Гиббона, все его работы, и Прескотта, и Мотли, и Джозефуса «Историю евреев». Их откровения действительно способны распалить воображение.
— Читали в колледже или в por le sport[1]? — спросил я.
— Разве есть у сыщика возможность посещать колледж? Когда тебя на четырнадцать месяцев укладывают в больницу, то что тебе остается еще делать, кроме как читать книжки?
— И именно тогда, я полагаю, вы заинтересовались социальными причинами преступности?
— До этого я был глуп, — скромно признался он.
— И автомат Мэтти Грейсона был вам совсем не страшен. Вы, может быть, так и оставались бы глупым сотрудником из отряда по борьбе с убийствами.
— Вам, мистер Лайдекер, нравятся люди с какими-то изъянами?
— Я уже давно разочаровался в совершенстве Аполлона Бельведерского.
Роберто объявил, что завтрак готов. Как человек воспитанный, он накрыл стол на двоих. В ответ на мое приглашение к столу Марк стал отнекиваться, говоря, что пришел не в гости, а по делу, которое неприятно и для меня, и для него.
Заметив его смущение, я рассмеялся:
— Это тоже входит в служебные обязанности. Мы ведь еще и не начинали разговора об убийстве, а я не желаю, чтобы мы во время разговора умирали с голоду.
Двадцать четыре часа назад циничный, но незлобивый полицейский вошел в мою столовую и сообщил о том, что труп Лоры обнаружен в ее квартире. У меня не было ни крошки во рту с тех пор, как сержант Шульц прервал мой завтрак и сообщил, что Лору Хант, отказавшуюся поужинать со мной, застрелили. Чтобы восстановить утраченный мною аппетит, Роберто приготовил почки с грибами, тушенные в кларете. Во время еды Марк описывал сцену в морге, где труп Лоры опознали ее служанка Бесси и ее тетка Сьюзен Тридуэлл.
Несмотря на тяжелые переживания, я все же не мог не отметить, как разительно отличался тон молодого человека, когда он нахваливал поглощаемую пищу, от того, когда он хладнокровно рассказывал об убийстве.
— Когда им показали труп, — прервал он свою речь, чтобы зацепить вилкой очередной кусок, — обе женщины были в ужасе. На труп тяжело было смотреть даже тем, кто не был знаком с этой молодой женщиной. Много крови, — он обмакнул кусочек жареного хлебца в соус, — стандартный патрон калибра 0,18 дюйма… Можете себе представить…
Я прикрыл глаза и представил, как она лежит на обюсонском ковре, как ее, в голубом халате из тафты, в серебряных туфельках на ногах, обнаруживает Бесси.
— Застрелена с близкого расстояния. — Он вычерпывал ложкой соус из тарелки. — Миссис Тридуэлл упала в обморок, но служанка восприняла все стоически. Занятная особа эта Бесси.
— Она была Лоре больше, чем служанка. Наставник, философ и злейший враг всех лучших друзей своей хозяйки. Готовит фантастически хорошо, но самое изысканное мясо приправляет горькими травами. Ни один мужчина, переступавший порог их квартиры, по мнению Бесси, не был достаточно хорош для Лоры.
— Когда наши ребята вошли в квартиру, она была совершенно невозмутима. Открыла дверь и спокойно показала на тело; можно подумать, что обнаружить свою хозяйку убитой для нее обычное дело.
— Такова Бесси, — заметил я. — Но когда она разойдется…
Роберто принес кофе. Восемнадцатью этажами ниже кто-то, сидя за рулем, нажимал на клаксон. Через открытые окна доносились звуки воскресного утреннего радиоконцерта.
— Нет! Нет! Нет! — вскричал я, заметив, что Роберто хочет дать Марку кофейную чашечку с изображением Наполеона. Через стол я протянул руку и взял ее себе, чтобы гостю досталась чашка с изображением императрицы Жозефины.
Он пил кофе молча, неодобрительно наблюдая за тем, как я отвинчивал сердоликовую крышку серебряной коробочки, в которой держал таблетки сахарина. И хотя я всегда щедро намазывал маслом бриоши, но все же суеверно полагал, что, употребляя с кофе сахарин вместо сахара, буду стройным и привлекательным. Презрительное отношение Марка, однако, поколебало это мое убеждение.
— Должен признать, вы небрежно относитесь к своей работе, — заметил я с раздражением. — Почему вы не снимаете отпечатков пальцев?
— При расследовании преступления есть время, когда важнее смотреть прямо в лицо.
Я повернулся к зеркалу.
— Какое у меня сегодня фантастически невинное выражение лица! Скажите, Макферсон, вы когда-нибудь видели такие искренние глаза? — Я снял очки и повернул к нему свое лицо, круглое и розовое, как у херувима. — К вопросу о лицах, Макферсон: вы уже встречались с ее женихом?
— С Шелби Карпентером? У меня с ним встреча в двенадцать часов. Он сейчас у миссис Тридуэлл.
Я жадно ухватился за эту фразу.
— Шелби там! Разве это возможно?
— Он считает отель «Фрэмингем» слишком людным местом. В холле полно людей, ожидающих появления человека, который собирался жениться на жертве убийства.
— Что вы думаете об алиби Шелби?
— А вы что думаете? — парировал он.
— Но вы же согласились с тем, что это совершенно нормально, если мужчина проводит вечер дома, читая Гиббона.
— А что плохого в том, что мужчина идет на стадион, чтобы послушать концерт? — Его пуританские ноздри задрожали. — Среди любителей музыки и коллекционеров художественных ценностей такое времяпрепровождение считается вполне обычным.
— Если бы вы были знакомы с женихом, то не посчитали бы нормальным, что он покупает билет на концерт за двадцать центов. Он считает приличным не маячить на глазах у друзей.
— Я всегда благодарен за информацию, мистер Лайдекер, но предпочитаю составлять собственное мнение.
— Хорошо, Макферсон. Очень хорошо.
— Как долго вы с ней были знакомы, мистер Лайдекер?
— Семь… восемь, да, восемь лет, — сказал я. — Мы встретились в 1934 году. Рассказать вам, как это было?
Марк попыхивал трубкой, комната наполнялась горьковато-сладким дымом. Роберто вошел бесшумно и снова налил кофе. По радио раздавались звуки оркестра, исполнявшего румбу.
— Она позвонила в мою дверь, Макферсон, точно так же, как это сегодня утром сделали вы. Я работал за столом, писал, насколько помню, что-то ко дню рождения одной знаменитой в Америке особы, отца-основателя нашей страны. Я никогда бы не взялся за такую стандартную работу, но меня попросил об этом издатель, мы как раз переживали некую довольно щекотливую финансовую перестройку, и я решил, что этот акт умиротворения будет мне только полезен. Именно тогда, когда я собирался отвергнуть значительную прибавку к жалованью, считая ее индульгенцией за скуку, это милое дитя вошло в мою жизнь.
Я должен был бы стать актером. Если бы мои физические данные более подходили к этой профессии самовлюбленных людей, то я, вероятно, занял бы место в ряду великих моего времени. Сейчас, держа в руках чашечку кофе, Марк видел меня таким, каким я был восемь лет назад, — закутанным в персидский халат, такой же, как на мне сейчас, на ногах деревянные японские сандалии. В таком виде я пошел открывать входную дверь, услышав звонок.
Карло, предшественник Роберто, ушел закупать продукты на день. Мне показалось, она удивилась, что я сам открыл ей. Это было стройное создание, робкое, как олененок, и своей молодой неопределенной грацией похожее на олененка. У нее была маленькая головка, маленькая даже для ее хрупкого тела, и то, как она ее запрокидывала, а также ее веселые, застенчивые, слегка раскосые темные глаза — все это создавало впечатление, что некто, похожий на олененка Бэмби или олениху Бэмби, выбежал из леса и взлетел на восемнадцать лестничных пролетов вверх, в мою квартиру.
