— Арчи!
— Да, сэр.
— Позвони к Мёрджеру, чтобы мне немедленно прислали экземпляр книги Пола Чейпина «Черт побери деревенщину».
— Думаю, не пришлют. Впредь до решения суда ее изъяли из продажи.
— Чушь! Для чего еще нужны процессы о запрете книг, как не для популяризации литературы?
Он направился к лифту, а я уселся за свой письменный стол и протянул руку к телефону.
На следующее утро — это была суббота — я после завтрака некоторое время морочил себе голову каталогами саженцев, а потом отправился в кухню надоедать Фрицу. Вульф, разумеется, появится не раньше одиннадцати. В старом особняке из бурого песчаника на Западной Тридцать пятой улице, где Вульф живет уже двадцать лет, — из них последние семь лет вместе со мной — крыша была застеклена, а чердак разделен на несколько помещений. Благодаря заботам Теодора Хорстмана в них поддерживались разнообразные условия тепла и влажности воздуха для десяти тысяч орхидей, стоящих рядами на скамьях и полках. Вульф однажды признался мне, что орхидеи — это его любовницы: такие же скучные, дорогостоящие, живущие за его счет, и капризные. Он выращивал орхидеи различных форм и цветов, добиваясь предельного совершенства, а потом их раздаривал: еще ни разу он не продал ни одной орхидеи. Его терпение и изобретательность, подкрепляемые аккуратностью Хорстмана, приводили к удивительным результатам, а его чердак пользовался уважением в кругах совершенно иного рода, чем те, чьи интересы вращались вокруг его кабинета на первом этаже. Четыре часа — с девяти до одиннадцати утра и с четырех до шести дня, — которые Вульф при любой погоде проводил с Хорстманом на чердаке, были священны, что бы ни произошло.
В этот субботний день я готов был в конце концов признать, что даже хорошее настроение Фрица действует мне на нервы. Около одиннадцати часов я снова зашел в кабинет и попытался сделать вид, что если старательно покопаться, то вполне можно было бы найти для себя какую-нибудь работенку, однако из этого мало что вышло. Про себя я бормотал: «Леди и джентльмены, друзья и родные, я не требую от вас поручить мне какое-либо дело, которое дало бы нам возможность сдвинуться с места и кой-чего заработать, нет, пусть это будет хоть какой-то простой случай, пусть вообще хоть что-то».
Тут вошел Вульф и пожелал мне доброго утра. Разбор почты не занял у нас много времени. Он подписал пару чеков, выписанных по счетам, которые он подтвердил накануне, и со вздохом осведомился у меня, как у нас дела с банковским счетом. Затем надиктовал мне несколько коротких писем. Я отпечатал их и отнес в почтовый ящик. Когда я вернулся, перед Вульфом стояла уже вторая початая бутылка пива, а сам он полулежал, откинувшись назад в своем кресле, и мне показалось, что в его прищуренных глазах появилось хоть какое-то выражение. По крайней мере, подумал я, он перестал торчать над этими распрекрасными снежинками. Я сел за свой стол и закрыл пишущую машинку.
Вульф произнес:
— В принципе, Арчи, человек способен познать все, что только можно познать на этом свете, надо лишь довольно долго ждать. Пассивность Будды в качестве техники сбора сведений и накопления мудрости имеет всего один недостаток — ужасающую краткость человеческой жизни. Прослушаешь всего лишь первую строфу первой вступительной песни и тут же отправляйся на свидание с… ну, скажем так, с неким химиком.
— Да, сэр. Вы имеете в виду, что продолжая просто сидеть здесь, мы узнаем кучу интересных вещей?
— Кучу не кучу, но больше, чем знаем теперь, и с каждым столетием все больше и больше.
— Может быть, вы и узнаете, а я нет. Если я просижу здесь еще пару деньков, я просто чокнусь. Так что вообще ничего знать не буду.
В глазах Вульфа появились слабые искорки.
— Я не хочу выглядеть загадочным, но разве в данном случае это не было бы приобретением?
— Конечно, — проворчал я. — Если бы вы в свое время не поучали меня никогда не говорить вам: «Идите к черту», я бы вам так и сказал: «Идите вы к черту».
— Отлично, — Вульф глотнул пива и вытер губы. — Вот ты обиделся, а, по всей вероятности, зря. Мое замечание относилось к некоему недавнему событию. Ты, конечно, помнишь, что в прошлом месяце я посылал тебя на десять дней сделать одну вещь, которая в конце концов оказалась бесполезной в финансовом отношении, и что, пока ты отсутствовал, вместо тебя все это время здесь сидели двое молодых людей.
Я кивнул и усмехнулся. Один из этих парней был из агентства «Метрополитен» и выполнял роль личного охранника Вульфа, а второй был стенографом от Миллера.
— Ну конечно, уж вдвоем-то они шутя справились со всеми делами просто одной левой.
— Вот именно. Как раз тогда к нам приходил один человек, который хотел, чтобы я уберег его от его предназначения. Он выразил это по-другому, но по сути дела хотел именно этого. Оказалось, однако, что я был не в состоянии взяться за его поручение…
Я открыл ящик своего письменного стола, вытащил указатель и начал искать в нем, пока не нашел нужную страницу.
— Да, сэр. У меня есть такая запись. Я ее уже дважды перечитал. Немного неуклюже, этот стенограф от Миллера оказался не таким уж мастером. К тому же он не знает правопис…
— …Этого человека звали Хиббард.
Я кивнул и быстро пробежал глазами отпечатанные на машинке страницы.
— Эндрью Хиббард. Доцент психологии Колумбийского университета. Это было 20 октября, в субботу, то есть ровно две недели назад.
— Прочти-ка все.
— Viva voce?[1]
— Арчи, — Вульф вытаращил на меня глаза. — Это еще у тебя откуда? Где ты научился произносить это выражение и «то оно, по-твоему, означает?
— Вы же хотите, чтобы я прочел вам вслух, сэр?
— Это вовсе не означает, что «вслух» — громко, стыдись. — Вульф опорожнил стакан, повернулся в кресле и сплел пальцы на животе. — Давай.
— О’кей. Прежде всего, здесь имеется описание мистера Хиббарда. «Небольшого роста, около пятидесяти, острый нос, темные глаза…»
— Достаточно. Это я и сам помню.
— Хорошо, сэр. Согласно тому, что здесь написано, мистер Хиббард начал с фразы: Добрый день, сэр, меня зовут…
— Обмен любезностями тоже можешь опустить.
Я пробежал глазами страницу.
— А, вот это? Мистер Хиббард заявил: Один из друзей, имени которого здесь нет необходимости называть, посоветовал мне обратиться к вам. Хотя непосредственной причиной был самый обыкновенный страх. Меня привел сюда страх.
Вульф кивнул. Я продолжал читать запись.
МИСТЕР ВУЛЬФ: Да? Расскажите мне об этом.
МИСТЕР ХИББАРД: Из моей визитки вы уже узнали, что я преподаю на кафедре психологии в Колумбийском университете. Как профессионал, вы уже, по всей вероятности, заметили на моем лице, да и во всем моем поведении, явные признаки страха, граничащего с паникой.
МИСТЕР ВУЛЬФ: Я заметил, что вы взволнованы. Я не имею возможности различать, хроническое это состояние или это обострение.
МИСТЕР ХИББАРД: Хроническое. По крайней мере, оно превращается в хроническое… Вот почему я решил прибегнуть… Поэтому я обратился к вам. Я страдаю от невыносимого напряжения. Моя жизнь в опасности… Нет, не так, гораздо хуже — я умру. Я это знаю.
МИСТЕР ВУЛЬФ: Естественно. Я тоже, сэр. Все мы смертны.
МИСТЕР ХИББАРД: Чушь. Извините. Я не имею в виду первородный грех. Вульф, меня убьют. Кто-то меня убьет.
МИСТЕР ВУЛЬФ: Что вы говорите? Когда? Как?
Вульф перебил меня:
— Арчи, все эти слова «мистер» и «сэр» можешь опустить.
— О’кей. Этот парень от Миллера был хорошо воспитан, не пропустил ни одного. Видно, ему говорили, чтобы он всегда относился с уважением к своим работодателям. Все сорок четыре часа в неделю, примерно, раз на раз не приходится. Ладно, дальше так дальше:
ХИББАРД: Этого я не могу вам сказать, потому что не знаю. Кроме того, я кое-что знаю, но вынужден буду об этом умолчать. Я вам могу сказать… Много лет назад я причинил одному человеку увечье, повреждение с длительными последствиями. Я был не один, в этом виноваты и другие, но так случилось, что ответственность за это несу прежде всего я. По крайней мере, я сам так считаю. Это была просто мальчишеская выходка… с трагическим исходом. Я никогда этого себе не прощу. Да и остальные участники тоже, по крайней мере, большинство из них. Дело даже не в том, что я воспринимал все это довольно болезненно — ведь это случилось двадцать пять лет назад. Сам я психолог и слишком часто сталкивался с болезненными отклонениями у других, чтобы у меня оставалось время заниматься своими собственными. Откровенно говоря, мы тогда искалечили этого парня, поломали ему жизнь. Естественно, мы чувствовали свою ответственность за это, и все двадцать пять лет некоторые из нас пытались как-то вознаградить его за это. Иногда мы действовали сообща. Вы же знаете, как бывает: у каждого, у большинства из нас, полно работы, но мы никогда не отказывались от этого бремени, а некоторые просто стремились его нести. Это было нелегко, поскольку пол… я хотел сказать, по мере того, как этот юноша взрослел, он становился все более странным. Мне известно, что он уже в средней школе проявил неплохие способности, а в результате — я хочу сказать, что, как мне известно, после этого увечья он стал блестяще одаренным. И похоже, эти замечательные способности у него сохранились. Однако в нем начала появляться какая-то извращенность. В один прекрасный день…
