– Я на экономический, – упрямо сказал Воловой. – Да и чемпиона из меня не получится. Дрын это знает.
– А я в театральный, – улыбнулся вдруг Валерик Белкин.
– Чего-о?! – хором спросили друзья. И переглянулись. Ну и ну!
– Артистом буду. А вы думали, чего я здесь парюсь? В «Рапире»? Сколько у нас классических пьес, где требуется умение фехтовать? Один Шекспир чего стоит! «Гамлет», «Ромео и Джульетта», «Двенадцатая ночь»… Те же мушкетеры, Сирано де Бержерак. Не счесть. У меня, кроме внешности, перед остальными – преимущество. Юношеский второй разряд по фехтованию. Следовательно, умею играть фехтовальные репризы. И играть красиво. Приемная комиссия будет в восторге.
– А ты не дурак, – усмехнулся Рощин. – Признаться, я тебя недооценил. Умно! И фехтуешь ты правильно, если принять во внимание цель. Атака, атака и еще раз атака. Теперь все понятно. Тогда мы с тобой еще встретимся. Не на дорожке. На репетиции. Если каждый своего добьется. Я буду ставить фехтовальные репризы, а ты их играть.
– Идет, – беспечно сказал Белкин. – Ну а ты, Рома? Почему молчишь?
– А что сказать?
– Куда собираешься после десятого? В какой институт?
– Может, в армию, – нехотя сказал Самарин.
– Да ты что?! Сейчас в Афган отправляют! Ты, вообще, в курсе?
– Ну и что? Мне все равно.
– Дурак, – резюмировал Рощин. – Умереть всегда успеешь. – И вдруг спохватился: – О, черт! А сколько сейчас времени?
– Что, Маргота ждет? – хмуро спросил Самарин.
– Ты, Жека, смотри… Поосторожнее с ней, – посоветовал опытный в делах сердечных Белкин.
– Это еще почему?
– На таких женятся.
– Еще чего! – Рощин поднялся.
Маргарита Лепаш была самой красивой девушкой в школе. А ему всегда достается все самое лучшее. И только лучшее. Рома ревнует, это видно. Глаза цвета моря сразили его наповал. Рома зовет ее Марготой. Начитался Дюма. «Сорок пять». «Маргота и Тюренн». Латынь. Она не Маргота. Она – Маргарита Лепаш. Странная фамилия. И немного смешная. Французская? А почему буква «ша» на конце? Странно! И сама она немного странная. До сих пор тайком шьет платья своим куклам, словно девчонка какая-нибудь. Часами может строчить на машинке. Только он знает, что Маргота собирается поступать в текстильный, на модельера. Пока это тайна.
Конец апреля. Апрель в этом году теплый. За окном весна. Его ждет самая красивая девушка в школе. А может быть, во всей Москве. В руках у него чемпионский кубок. Он немного пьян от вина и от победы. И от любви. Ну совсем чуть-чуть.
– Значит, всё? – снизу вверх смотрит на него Петька Воловой. – Разбежались? Выиграли и разбежались. У Дрына случится инфаркт. Слышали, что он сказал, после того как нам Кубок вручили? «Теперь на „Россию“ поедем». Жаль.
У Петьки добрая душа. Тело, которое со временем обещает стать огромным, ибо Петька склонен к полноте, и такое же огромное сердце. Доброе сердце.
– Почему все? – оборачивается Рощин. – Мы обязательно встретимся!
– Когда? Двадцать лет спустя? – с усмешкой спрашивает Воловой.
– А хотя бы и двадцать! А что?
– Двадцать лет! С ума сойти! – сложив губы трубочкой, присвистнул Валерик Белкин. – Столько не живут!
– И зачем нам встречаться? – хмуро говорит Самарин. Он и в самом деле ревнует. Уверен, скоро Маргота выйдет замуж за Рощина, и через двадцать лет у них уже будут взрослые дети. Зачем ему видеть это? Их счастье и их взрослых детей?
– Жизнь – сложная штука, – наставительно изрекает Рощин. – Мало ли что. А давайте поклянемся. Мы обязательно встретимся через двадцать лет. И в память об этом Кубке…
Он торжественно поднимает над головой хрустальную салатницу:
– В память об этом Кубке, завоеванном нами четверыми, торжественно клянусь! Клянусь помочь попавшему в беду другу! Через двадцать лет!
Это красиво. Захмелевшие парни взволнованны. Поддавшись единому порыву, они поднимаются, чтобы присоединиться к Женьке Рощину. Сейчас им по семнадцать. Кажется, что двадцать лет – это вечность. Целая вечность.
– Клянусь, – говорит красный как рак Петька Воловой.
– Клянусь! – высоким голосом произносит Валерик Белкин.
– Клянусь, – мрачно роняет Ролан Самарин. Или Роман, как его больше устраивает.
И четыре мушкетера торжественно пожимают друг другу руки.
А за окном весна. Весна тысяча девятьсот восемьдесят четвертого…
Двадцать лет спустя. Алле! Начинайте!
Фехтование – это камерность. На дорожке – двое. Она, словно полоска лунного света, в которой кружатся две одинокие фигурки. Поединок-дуэт может звучать, а может навевать откровенную скуку. Все зависит от мастерства фехтовальщиков. Каждая схватка – это фехтовальная фраза. Одна фраза дуэта. В ней есть завязка, есть замысловатые коленца, финты, атаки и контратаки, соединения и коварные удары, и есть окончание, то есть туше. Попал. Точка, обозначающая конец фразы. Итак…
– Леша, вставай!
– М-м-м…
– Леша же!
– Что? Что такое?
Леонидов поднял голову. Или ему показалось, или сегодня действительно выходной? На дворе весна, конец апреля. А апрель в этом году теплый. Говорят, что в мае вернутся холода, но до мая еще дожить надо. Сережка гоняет в футбол с пацанами, жена с дочерью Ксюшей пошла в гости к Барышевым. Друзья год назад сняли однокомнатную в этом районе, поближе к работе Сергея. У них родилась дочь Вика, Аня уже вышла на работу, все в тот же «Алексер». За девочкой присматривает няня, но если папа работает в десяти минутах ходьбы, это плюс. Те же плюс папа. От добавления такого слагаемого сумма существенно меняется в пользу семьи.
Женщины собирались поболтать, пройтись по магазинам, Леонидов собирался воспользоваться моментом и поспать. Роль сна в жизни мужчины поистине неоценима. Ты спишь, значит, тебя не трогают. Тебя не трогают, значит, ты свободен. Выходит, человек свободен только во сне?
Кто посмел прервать? Кто вернул обратно в темницу? Ибо лишь сон без границ, а заботы о ближних и хлебе насущном – те же стены. И почему, когда просыпаешься, первые мысли, пришедшие в голову, – мысли неприятные?
– Леша! – Александра запыхалась, волосы растрепаны, щеки пламенеют.
Бежала? К нему? Неужели это любовь?
– Саша… – мечтательно сказал он. – Ты уже вернулась? А почему?
– Потому что ты телефон отключил!
Он ожидал по меньшей мере признания в любви. А получил оплеуху. Нет, она спешила к нему не за поцелуем. Какая жалость!
– Да, я отключил телефон. Оба три. Потому что у меня выходной.
– Волового убили.
– Плохая шутка.
– Какие шутки! Леша! Барышев тебя ищет! Он сегодня дежурит!
– Барышев де…
– Ну? Проснулся?
– О, черт! Черт!
Алексей резко сел на кровати и схватился за голову. Сон как рукой сняло.
Петр Андреевич Воловой был генеральным директором и, соответственно, владельцем крупной компьютерной фирмы, где последние два года Леонидов возглавлял службу безопасности. После ухода с поста коммерческого директора «Алексера» он какое-то время болтался между небом и землей. Пытался вернуться в органы, но понял, что от такой жизни, а главное, от таких денег отвык. Хотелось совместить приятное с полезным, а полезное с необходимым. Любимую работу, любимую зарплату и любимую жену.
В конце концов он прибился к Петру Воловому. По прозвищу Вол. Это огромный человек, добрейшей души, многодетный отец. Детей у Волового было трое.
– Как это случилось? – спросил Алексей.
– Я не знаю. Вроде бы его сбила машина. Леша, что будет?
– А что будет?
– Ведь ты же должен был заботиться о его безопасности!
– Я и заботился. Уверяю, с этой стороны Воловому ничто не угрожало. Ни конкуренты, ни партнеры по бизнесу. Ни жена. Что ты на меня так смотришь? Иногда в тылу партизанят так, что суверенное государство оказывается на краю гибели. Вчера он уехал с работы целехонький и здоровехонький. Ни тени тревоги на лице. Полагаю, что это случайность. Выйди, мне надо с Серегой поговорить.
Она круто развернулась и направилась к дверям. Обиделась. На суверенное государство? Вот уже несколько лет пытается лишить его, Алексея Леонидова, права на самоопределение. Диктует свою волю. Волового убили, а она: что будет с твоей работой? Ибо таков был подтекст. Женщины. Имя вам – отобранная зарплата.
Он позвонил Барышеву на мобильник. Судя по звукам, раздававшимся в телефонной трубке, действие разворачивалось возле автомагистрали. Но на всякий случай Леонидов спросил:
– Ты где?
– Там, где начинаются наши проблемы, – хмуро ответил Барышев. – Почему трубку не берешь? Обзвонился.
– Я спал.
– Вовремя. Ты спал, а твоего шефа убивали.
– Неужели же Воловой мертв? – с недоверием спросил Алексей. Огромное сердце Петра Волового могло еще биться.
– Мертвее не бывает.
– Говорят, его сбила машина.
– Говорят, у него не было врагов.
– Разве что эта машина. Какой марки?
