соломенного цвета. Тайный отец, которому поверял свои надежды, горести и беды. Он всегда улыбался, ласково щекотал бородой и на все вопросы отвечал просто: «утро вечера мудреней». Его длинные пальцы нажимали на клавиши, и божественная музыка уносила меня вдаль от всех тревог и печалей и дарила надежду.
Смешной придурок-мечтатель. Впрочем, это диалог с самим собой, о котором никто не узнает.
Как военнослужащая, моя мать, объехала весь Северный Кавказ, поэтому я поменял немало школ. В каждой школе начиналось одинаково: на перемене раздавался клич: «бей русню», хотя я был такой же черный, как и остальные дети в классе. Причина была в том, что мать была светловолосой и в школу ходила в форме. Федеральную армию на Северном Кавказе не уважали, хотя у многих отцы и многочисленные родственники, служили в этой внешне презираемой армии, а сами мальчишки мечтали попасть на службу. Армия давала большие привилегии, которые так ценились на этом Кавказе, будь он неладен.
Я всегда дрался, часто безуспешно, но иначе меня бы зачмырили. Домой приходил с синяками, разбитым губами и носом, а потом дружил с этими горячими кавказскими пацанами. Меня уважали, что не поддавался и держал удар. Едва мать переводили на другое место службы, я попадал в новую школу, и все повторялось. Моя учеба – это отдельная боль моей мамаши. Отцовские гены наградили меня « коморбидным состоянием: синдром Туретта с синдромом дефицита внимания и гиперактивности» 2
К каким врачам мать не обращалась, но все было без толку, пока одна пожилая врачиха сумела правильно поставить диагноз и назначила лечение.
Учителя были от меня «в восторге» и крестились или молились Аллаху, чтобы я как можно быстрее покинул их школу. Учился очень плохо, чаще прогуливал уроки, но кое-как научился писать, а уж вывески я читать научился без ошибок, особенно ценники товаров.
Лечение дало свои положительные результаты. Еще сыграло взросление, когда сгладились симптомы этих заболеваний, но тики, правда, очень редко, накрывали меня. Тогда я прятался, закидывался таблетками и не высовывался до тех пор, пока тики не проходили.
Зато, когда подрос, втянулся в таинственный мир взрослых, что тырили по магазинам. У меня оказался хороший учитель, преподавший эту хитрую науку и научивший, как не попадаться на камеры. Эта привычка тырить в магазинах осталась у меня до настоящего дня, а мне уже двадцать пять. Два условных приговора, теперь жду третий, посадочный. Я – одиночка. У меня был горький опыт групповой кражи. Когда нас прихлопнули, каждый из подельников, выгораживая себя, «валил» на других. Повезло тем, что следствию я, как и другие, несовершеннолетние, были не интересны, и посадили двух взрослых, которые взял кражу на себя, иначе бы им грозили статьи за вовлечение несовершеннолетних в преступную деятельность. Поэтому зарекся тырить группой.
Я – одиночка, моя специализация – «крадун на заказе». Например, вы видите в магазине какую-нибудь вещь, которая нравится вам, но не нравится вашему кошельку, денег никогда не бывает много, а дальше в дело вступал я и продавал вам эту вещь со значительной скидкой. Надо только знать, где меня найти. Есть оговоренные точки в городе, где я бываю в определенное время. После договоренности с покупателем иду в магазин и беру с полки этот товар, что отдаю обычно за полцены. Стороны довольны друг другом. Замечу, принципиально не имею мобильного телефона, чтобы не вычислили по трекеру мои извилистые пути-дорожки. Еще низко кланяюсь в ножки тем, кто заставил поголовно носить медицинские намордники. Надел намордник, натянул на голову, поглубже, чтобы даже уши скрывали, бейсболку с длинным прямым козырьком и прямиком в торговый центр. Там не надо шарить глазами в поисках камер. Подошел к полке, затарился нужным, и выход через кассу. Всегда оплачивал какую-нибудь безделушку, я не убогий ниндзюшка, что с громкими криками сигает через турникеты. Мое дело требует тишины, покоя, чтобы руки не дрожали, когда давал мелочь на оплату. Потом обязательно благодарил продавца и – свободен с товаром. Покупатель за товар расплачивался сразу и наличными, я никому не верил в долг. Даже друзьям, которых у меня, по большому счету, не имелось. Какие могу быть у воришки друзья? Только собутыльники, охочие выпить на дурницу. Мне с ними не по пути. Я бы выпивал, но мой диагноз делает меня непредсказуемым. Мне не хочется сесть по мокрой и тяжкой статье. Я не душегубец, мать говорит, что по натуре я добрый, но с вывихами. Еще – не чураюсь общаться с соседями, которым, за небольшую плату, помогаю с ремонтами в квартирах.
Забыл сказать, мать сейчас на пенсии, она – ветеран боевых действий, и часто козыряет этой корочкой темно-красного цвета, когда пытается в очередной раз «отмазать» меня, не понимая, что к этой корочке я не имею никакого отношения, а только порождает недовольные вопросы: «что ж вы так плохо воспитывали сына?» Мать молчит, потом бурно плачет навзрыд. Я ее успокаиваю, в очередной раз обещаю исправиться, бросить воровать и взяться на ум. Только понимаю, что ума у меня нет, вместо него – синдром Туретта, и однажды закончу свою жизнь в канаве с пробитой головой. Например, клиент не пожелал расплатиться. Денежку, падла, зажал, сунул в бок перо или от всей широты души приголубил гаечным ключом по затылку.
После окончания службы мать вместе со мной вернулась назад, в Россию. Мы живем в городке-спутнике огромного города. Города практически слились, что дает простор моим похождениям. Мать, как ветеран, получила двухкомнатную квартирку в высоченной башне на пятнадцатом этаже. Мать живет в большой комнате, а малюсенькая досталась мне. В квартире широкий коридор и просторная кухня.
Мать, выйдя на пенсию, не успокоилась, а еще с большим рвением продолжила поиск единственного мужчины на свете. Только с годами эти мужчины стали выглядеть слишком подержано, с грузом своих неразрешимых проблем. Матери, наконец, повезло найти действительно стоящего мужчину. Это был федеральный судья в отставке. Мать, когда бывший судья переселился к нам, предусмотрительно не рассказала о моих художествах и неладах с законом. Сергей Петрович, так звали его, был кряжистым дубом, рядом с которым моя худенькая мать была тонкой березкой, доверчиво прижавшейся к могучему дереву. У него был хорошо поставленный бас, который рокотал по всей квартире, и от него было невозможно спрятаться в моей комнатушке. Он был хорошо одет, и носильщики с трудом затащили в квартиру четыре огромных сумки с его вещами. Я удивился, почему Сергей Петрович переселился к нам, а не забрал мать к себе; не поверил, что новый кандидат в мужья не имел своей квартиры, полученной от государства
