class="p1">Скандал. Милиция. Шум. Я кричу:
— Остановите насильника! Остановите насильника!
Козел воет:
— Не позволю глумиться над Шекспиром! Пусть помирают, когда Шекспир велел.
Юля визжит на весь театр:
— Он извращенец! Он хотел меня в образе Джульетты!
Смольников топает ногой:
— Не позволю трахать моих сотрудников при исполнении ими служебных обязанностей!
Наш ветеран, заслуженный артист, зычным голосом вопит:
— Избавьте Мельпомену от скабрезности!
А его жена, она у нас на полставки старуху Шапокляк играет, рассказывала потом, что в последний раз такое в театре было в девятьсот девятнадцатом, когда матросы по пьянке вместо Дездемоны изнасиловали Отелло. Отелло потом от обиды чуть по-настоящему не задушил Дездемону, еле откачали…
Я этому козлу втолковывал в отделении:
— Гордиться должны. Не каждому удается по роже схлопотать от Джульетты. От самой Джульетты! Это же поэзия. С вашей-то физиономией!
А он, к счастью, умишком не вышел. В милиции вместо своего дня рождения называл день рождения капитана Кука. И нас это спасло. На начальника отделения Кук произвел неизгладимое впечатление. Он никак не мог взять в толк, при чем здесь Кук.
А козел говорил, что, глядя на нас, чувствует себя, как Кук среди дикарей. Юлечка действительно выглядела немного раскованной. А козел совсем распоясался, кричит:
— Не потерплю надругательства над Шекспиром!
И начальник отделения ему очень даже резонно ответил:
— Если это надругательство над Шекспиром, тогда пусть Шекспир и подает заявление. Шекспир, а не капитан Кук.
Потом комиссия. Смольникова перевели в другой театр. Худрук уволил меня по собственному желанию, сказав в качестве напутствия: «Иди с миром и экспериментируй с кем хочешь, только не с Шекспиром», а Юлечку отправил на неделю в пансионат, где отдыхал главный прокурор области, и наказал: «Натворила руками — выправляй ногами». И она справилась, потому что в этом деле очень трудолюбива. Знаю не понаслышке.
Словом, нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.
После того как меня выгнали из театра, я с полгода не мог найти работу, мотался по утренникам, подрабатывал гидом. И тут кто-то мне сказал, что в детском театре одной замечательной республики требуется актер на роль говорящего верблюда. И я поехал туда с творческим интересом, потому как верблюдов до этого играть мне не приходилось.
Там мне не повезло с первого же дня. Точнее, с первого утра.
Я остановился в гостинице «Голубой источник». Название красивое — «Голубой источник», а в душе воды ни голубой, ни зеленой. Это у Чацкого «с корабля — на бал», а у меня — с поезда — в баню. «Городские центральные бани» — звучит красиво. А на поверку — нечто вроде помывочного пункта для рядового и сержантского состава срочной службы. Народу — раз-два и обчелся. Поплескался в душе, помыл голову в шайке. Не заметил, как остался один. Выхожу в раздевалку. А там сюрприз: вещички мои — тю-тю. И в бане никого. Прыгаю, как папуас у костра, соображаю, что дальше делать. И потом на выход.
День. Оживленная улица. Особого внимания на меня не обращали. Но безучастных не было.
Я спросил у прохожего, приличного на вид человека в костюме и галстуке:
— Не подскажете, как мне пройти до отделения милиции?
Он оглядел меня с головы до ног и сказал:
— Не стоит вам по этому поводу беспокоиться. Они сами вас найдут.
И точно, пяти минут не прошло, как они явились, на мотоцикле с коляской. Меня усадили в коляску и повезли в отделение. Там я предстал перед дежурным, которым оказалась лейтенант, молодая особа лет двадцати пяти. Осмотрев меня сверху донизу, она сказала:
— Первый раз вижу такого хулигана.
И при этом хихикала.
Появился майор. Увидев меня, он спросил дежурную:
— Зачем он разделся?
— Таким его привезли.
— К нам голых не привозят.
Я объяснил майору, что со мной приключилось и почему я разгуливал голым по улице. Он сказал, что сочувствует мне, однако помочь ничем не может, ибо у него нет ничего, во что меня одеть. Кроме того, я нарушил общественный порядок и надо составить протокол. А для того чтобы составить протокол, нужно опросить работников бани.
— Но его надо одеть, — настаивала лейтенант.
— Надо, — согласился майор.
Меня отправили в обезьянник, а сами начали куда-то звонить. Потом появилась лейтенант и весело заявила:
— Сейчас тебя отвезут в тюрьму.
— За что? — начал я было протестовать.
— Там тебя оденут, а за что — потом придумают.
Я пытался возмущаться, но майор меня успокоил:
— Лучше в тюрьму, чем в психушку. Из тюрьмы ты хоть когда-нибудь да выйдешь.
Потом два милиционера вывели меня на улицу, усадили в «раковую шейку» и повезли в тюрьму.
Там меня долго водили по коридорам, пока не засунули в комнату без окон. Конвоировавший меня сержант сказал, чтобы я ждал. Через полчаса сержант вернулся и вручил мне трусы, майку, штаны и рубашку, последние когда-то, вероятно, составляли спортивный костюм.
— А подойдет? — нагло спросил я.
— Тебе теперь все подойдет, — и протянул пару сильно поношенных кедов.
— А носки? — спросил я.
— Обойдешься без носков.
Кеды оказались в самый раз.
— А теперь в камеру.
Камерой была комната метров на десять, по стенам три двухъярусных кровати, в центре стол, на окошке решетка. Сидевший за столом интеллигентного вида субъект вопросительно посмотрел на меня. Я поздоровался.
— По какой статье? — спросил он.
— Пока не знаю, — ответил я и рассказал свою историю.
— Откуда одежонка?
— Думаю, сняли с покойника.
— Точно. Тут у нас недавно один помер. Болел, говорят. Глядишь, болезнь и не заразная.
— А ты по какой статье? — поинтересовался я.
— Мне инкриминируют похищение большой суммы. Я бухгалтер. Если бы я знал, за какую сумму меня посадят, я бы заблаговременно украл эту сумму и перед тюрьмой пожил бы в свое удовольствие. Как говорится, а вы, друзья, как ни садитесь, все в музыканты не годитесь.
Я не понял, к чему он привел пословицу, но сочувствие выразил.
— Тебе следователя назначили? — спросил он.
— Пока нет.
— Главное, чтобы не Кубик.
— Это что такое? — поинтересовался я.
— Ты правильно спросил: «что такое». Ты понимаешь, он — кубик: снизу у него много, а сверху, где у нормальных людей голова, у него заострение. Так что не кубик, а пирамида. Мне, по правде говоря, не стоит по поводу его фамилии злословить, так как я сам Треугольников, но, как говорится, береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет.
На этот раз с пословицей он угадал: береженого бог бережет, а не береженого конвой стережет. Это про
