тебе, будучи на седьмом небе, и скажут, что и не подозревали в тебе такого таланта, не похожего ни на что, и как они рады, что тебе удалось выполнить такую замечательную работу».
И я ждал. Долго ждал. Наконец мне позвонили.
«Рик, послушай. Ну, ты знаешь… Насчет книги. Нам она действительно понравилась, но… Это история об убийстве, и ты собьешь с толку читателей: они будут думать, что книга автобиографическая. Знаешь, тебе придется выбросить все, что ты написал о городе и его людях, и сосредоточить внимание на убийстве».
Простите. Простите. Я только… наверно, что-то не в порядке с телефоном. Извините.
Собравшись с духом, я перезвонил и сказал: «Мы обсудим то, о чем вы говорили, в вашем офисе завтра». Потом я поехал в аэропорт с парнем из Бирмингема, Алабама, без всякого литературного образования, но любящим читать и писать, и с чувством, что в этот раз мне предстоит отстаивать то, во что я верю. И я полетел в Нью-Йорк, чтобы встретиться лицом к лицу с важными издательскими шишками.
Я сказал, что в книге ничего менять не могу и, если они продолжат настаивать на этих изменениях, мне придется разорвать подписанный с ними контракт, пусть даже из-за этого веселый костер моей карьеры превратится в пепел.
Они привели некоторые факты и цифры из диаграммы, висящей на стене, о том, какие неприятности случаются у писателей, которые пытаются выйти за пределы отведенных им рамок, но потом сказали: «Ладно. Пусть будет по-вашему: вы автор, и, если вы так убеждены в своей правоте, мы полагаемся на вас».
Это было здорово. По-настоящему здорово. И все же… Понимаете, когда кто-то смотрит на вашего ребенка и говорит: «Ну что ж, очень милый, хороший и сильный», — частичка радости творения улетучивается. Частичка желания, заставившего вас стать писателем, очень тихо выходит за дверь.
«Жизнь мальчишки» была написана не для детей, но за годы, прошедшие с ее первой публикации, она приобрела огромную аудиторию среди юных читателей. Не знаю точных цифр, но ее изучают в школах по всей стране. Я знаю это, потому что много раз выступал перед школьниками и студентами, изучающими английский язык, в гимнастических залах и аудиториях. Однажды я получил письмо от шотландского джентльмена, которому было за восемьдесят, в другой раз — от тринадцатилетнего мальчишки из Сиэтла, и оба писали, как им понравилась книга. Думаю, она теперь издана во всем мире. Удивительно видеть обложку японского издания с изображением Кори, стоящего на берегу озера.
Должен упомянуть еще об одном полученном письме, потому что оно стало для меня… не знаю даже, как мне описать свои чувства.
Несколько лет назад мне написала женщина и сообщила, что скончался ее престарелый отец, который попросил перед смертью, чтобы экземпляр его любимой книги похоронили вместе с ним. Она хотела, чтобы я знал об этом.
Ее отец вновь и вновь перечитывал эту книгу. Он делал это так часто, что произведение превратилось для него в постоянного спутника и собеседника.
Не так давно я побывал в большом книжном магазине, причем не в моем родном городе, и набрел на стенд, обозначенный как «стол классиков». На этом стенде стояли романы Диккенса, Гюго, Стейнбека, Твена, Жюля Верна, Апдайка, Воннегута… — все, что учителя рекомендуют для чтения учащимся, то, что им следует прочитать, чтобы мир не стал хуже.
Там же находилась и моя книга. «Жизнь мальчишки» лежала среди этих книг, этих великих имен.
Мое дитя.
Я сомневаюсь, что смогу когда-нибудь написать еще одну книгу, достойную оказаться на этом стенде. Бог свидетель, я буду пытаться. Но здесь уже есть одна моя книга, и, думаю, одной достаточно.
Персонаж, с которым я в первую очередь идентифицирую себя в «Жизни мальчишки»?
Наверно, вы уже поняли. Это Вернон, чья мечта разрушилась под тяжестью доски с диаграммой, упавшей со стены. Потому что он не выдержал жизни в том офисе в Нью-Йорке. Потому что без боя вернулся домой в Зефир и отгородился от окружающего мира.
Он пробудился и по-прежнему был жив.
Я всегда хотел где-то использовать эту фразу. Мне кажется, это удачное место.
Если вы читаете «Жизнь мальчишки» в первый раз, я надеюсь, что она вам понравится. Надеюсь, что благодаря ей вы сможете побывать в местах, о существовании которых даже не догадывались… в местах, о существовании которых, возможно, забыли.
Если вы читаете книгу во второй или в третий раз, добро пожаловать в Зефир снова! Вы вновь прочтете о жизни Кори и о его мире, о вечно длящихся летних днях, о восхитительных тайнах, о скрытых от постороннего глаза местах и магии, которая есть в каждом из нас, просто иногда она сворачивается калачиком и ложится спать, дожидаясь, когда ее лучший друг вернется домой.
Спасибо вам.
Роберт «Рик» Маккаммон
29 января 2008 г.
Сразу же после полуночи
Ватагой шумных бестий,
Всех дьяволов страшней,
По самым гиблым чащам
Гоняли мы чертей.
А выпив лимонада,
Сквозь горлышко и дно
На горизонт смотрели:
Он был недалеко.
За ним, в краю волшебном
И наш остался след,
Хоть на автомобиле
Туда дороги нет.
Нам были псы как братья,
На великах на Марс,
Оттуда и обратно
Гоняли мы не раз.
Тарзаном на лианах
Любили мы летать
И шпаги, словно Зорро,
Отважно обнажать.
Грядущее казалось
Далекою страной,
Где мамы не старели,
Где каждый был герой.
Напоминало время
Зыбучие пески,
Взахлеб тогда мы жили,
Плевав на синяки.
Уж в зеркале седины
Я вижу у висков.
Но книга не об этом —
Она для пацанов [1].
***
Прежде чем мы начнем наше путешествие, хочу сказать вам важную вещь.
Я сам пережил все то, что изложено на этих страницах. Но когда ведешь повествование от первого лица, возникает одна проблема. Читатель уже заранее знает, что рассказчик в конце не будет убит. Поэтому, что бы со мной ни происходило, вы можете быть уверены, что я пережил все это, и подобный опыт мог сделать меня как чуточку лучше, так и чуточку хуже. Впрочем, об этом вы сможете составить собственное мнение.
В некоторых местах этого рассказа вы, пожалуй, скажете: «Эй-эй, погодите-ка, откуда он мог тогда знать, что это событие произошло либо что тот человек сказал
