За столом в глубине кабинета сидел крупный барственного вида мужчина с импозантной сединой и смотрел на него с откровенным любопытством.
— Вы же из уголовного розыска? — спросил он, доброжелательно улыбаясь.
Андрей улыбнулся в ответ:
— Да, оттуда. А это так заметно?
— Ну, заметно, что вы не из моих архаровцев, уж это точно.
— Не богема, — полуспросил-полуответил Андрей.
— Не богема, — подтвердил хозяин кабинета.
Андрей вынул корочки и продемонстрировал, подходя ближе:
— Капитан Яковлев.
Профессор подал ему неожиданно крепкую ладонь:
— Очень приятно. А я — Мамонов. Николай Александрович. Присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?
Андрей вздохнул:
— Я хотел бы узнать ваше мнение по поводу этих рисунков, — он достал из портфеля прозрачную пластиковую папку.
Мамонов надел очки и вынул из нее с десяток рисунков. Хмурясь, разложил на столе, а потом брал каждый, подносил к лицу, водил пальцем по линиям.
После отложил рисунки в сторону, снял очки и, глядя в стол, нарочито медленно протер их большим клетчатым платком, выуженным из кармана. Наблюдая, чуть сощурившись, манипуляции профессора с очками, Андрей терпеливо ждал.
— Что… — начал Мамонов и запнулся — прочистил горло. — Что конкретно вы хотели бы узнать?
Андрей пожал плечами:
— Честно говоря, я надеялся найти автора этих рисунков. Понимаю, что хочу слишком мно…
— В этом я, пожалуй, могу вам помочь, — перебил его Мамонов. И поднял глаза на оторопевшего Андрея: — Думаю, я знаю автора.
Это было так неожиданно, что Яковлев вздрогнул.
Мамонов перевел взгляд на светлый прямоугольник окна:
— Был один очень талантливый юноша на нашем факультете. Одинаково одаренный в живописи и в графике. Редкий случай. Блестящая техника, блестящая. Знаете, он забавлялся: подписывал свои курсовые работы «да Винчи» или «Делакруа», в зависимости от тематики… М-да.
Они помолчали: Андрей, потому что не верил своему сыщицкому счастью, а профессор явно весь был в воспоминаниях. Он неловко улыбнулся следователю, встал и отошел к окну.
— Он ушел с третьего курса, сказал, что время сейчас такое — живописью сыт не будешь. А ему надо было кормить мать с теткой. Забрал документы… Мы все считали, что он делает большую ошибку, отговаривали. Да что там!
Мамонов махнул рукой и расстроенно смотрел сквозь пыльное стекло, но явно — не на московскую улицу, а вспоминая, как уговаривал, и не один, а целым консилиумом — небывалый случай! — упрямца остаться в институте.
Андрей его даже пожалел, но продолжил, вкрадчиво — только б не спугнуть намечающуюся удачу:
— А имени вы его случайно не помните?
Мамонов грустно усмехнулся, отвернулся от окна и сказал, глядя прямо на Андрея:
— Почему же не помню? Только имя-то как раз и помню. Мальчика звали Вася. Фамилию забыл. Но это несложно выяснить. У нас сохранились архивы, год я примерно представляю, а имя — Василий, не такое уж распространенное.
Андрей сглотнул:
— Но вы уверены, что ваш Вася — это именно, кхм, наш Вася?
Мамонов, помрачнев, сел обратно за стол:
— Да тут уж не ошибешься, — он грустно улыбнулся. — Знаете, сейчас чаще случается обратный Васе вариант: таланта ноль, но много амбиций и бешеное желание учиться. Так ведь художник — не бухгалтер! Впрочем, что это я? Даже бухгалтеру нужно иметь склонность к своему делу. А уж художнику надобен талант! Мало одного трудолюбия!
Андрей невольно заинтересовался:
— А я слышал, напротив, мнение про девяносто пять процентов труда и пять — таланта.
Мамонов в явном раздражении помотал крупной головой:
— Глупость и ересь! В ХIХ веке все превозносили искры божественного дарования! А в ХХI — напротив, считается, что при трудолюбии и правильной организации рабочего процесса можно сделаться Леонардо да Винчи. Однако «трудолюбцы» попадаются, а Леонардо, насколько мне известно — все еще один! Уфф! — он глянул на ошеломленного его внезапной горячностью Андрея. — Только не рассказывайте этого моим студентам! У них и с трудолюбием, прямо скажем, не ахти!
Андрей понимающе улыбнулся:
— Обещаю хранить тайну. А скажите, Николай Александрович, были ли у вашего Васи друзья? Я имею в виду, близкие? Может быть, проще будет для начала выйти именно на них.
Мамонов пожал плечами, задумался:
— Знаете, ваш вопрос труднее, чем кажется. Василий этот был очень закрытый субъект, очень. Странноватый — но у нас этим никого не удивишь. А вот то, что он не участвовал активно в попойках и не соблазнял пачками натурщиц, это для художников скорее редкость.
— То есть вы никого не помните?
— Да нет, был один. Дмитрий, кажется. Фамилию я опять запамятовал: вы уж меня простите, не смогу облегчить вам поисков. Все лица — помню. Имена — многие. Но вот фамилии… — он развел руками. — Дмитрий, приятель Васин… Я даже не уверен, что они с одного курса. Но, похоже, он был единственный, кто мог выносить Васин тяжелый нрав. А вот являлся ли он его близким другом… — профессор пожал плечами. — Этого я вам сказать не могу!
Андрей кивнул — на нет и суда нет, и с искренней благодарностью пожал протянутую руку.
«Ничего, Васятко, — насвистывал он про себя, направляясь к секретариату, до краев наполненный сыщицким оптимизмом, — как-нибудь отыщем тебя, как-нибудь раскопаем твою нору, эстет чертов!»
* * *
Секретарша прошествовала перед ним на высоченных шпильках, гордо неся мускулистые икры, обтянутые тончайшими черными колготками.
— У нас не хранятся личные дела студентов, если они закончили академию больше трех лет назад. Ваш Василий…
— Это ваш Василий, — Андрей не повелся на ее ноги и узкую юбку. — И он учился в ВАШЕМ заведении в 90-х.
— Тогда все должно быть уже в архиве. Это здесь же, в подвале, — объяснила девушка, сев за стол и спрятав свои возмутительной красы ноги. — Я могу им позвонить, чтобы приготовили документы.
Андрей кивнул:
— Спасибо. Меня интересуют 87–93-й годы. Предупредите их, что я быстро перекушу и через час буду.
* * *
Ровно через час, с удовольствием переваривая томатный суп и салат с курой из соседнего кафе, он спустился на лифте в подвал: вполне себе цивильный арочный коридор, заставленный по обе стороны рядами железных стеллажей. Работница архива, сухонькая нервная дама в сером халате, выложила перед ним десять папок с надписью «Личное дело»: все фигуранты носили имя Василий. Половина из них закончила обучение в положенные пять лет без приключений. Двое брали академический отпуск, еще трое пересдавали живопись и рисунок и никак не могли быть юными гениями.
Андрей отложил в сторону последнее из личных дел и задумался. Все это крайне странно. Мамонов не помнил фамилии, но имя своего любимца и большого таланта помнил явно крепко.
Он посмотрел на архивариуса — та уже что-то строчила, пристально глядя в экран допотопного компьютера.
— Скажите, — дама подняла на него холодный взгляд, — а есть ли у вас какие-нибудь другие списки? Я имею в виду — просто фамилии выпускников?
— У нас есть список дипломных работ, — высокомерно ответила она.
— Нет, — нахмурился Андрей, — до диплома нужный мне человек у вас не доучился…
— Экзаменационные листы?
— А они сохранились? — Андрей аж привстал.
— Вообще-то, не должны. — Дама повела цыплячьим острым плечиком. — Но я храню. На всякий случай. Знаете, подделать диплом с их умениями…
Андрей закивал, счастливый:
— Это да. И не только диплом.
Дама кивнула и вновь удалилась, чтобы вернуться с большими папками. Андрей со вздохом открыл первую, увидел бесконечные списки имен и помрачнел.
Они просидели в полной тишине напротив друг друга часа два. Сначала он просто тупо пробегал по строчкам, искал имя. Потом, нахмурившись, опустился под неодобрительным взглядом архивариуса на пол и начал раскладывать нечто вроде пасьянса.
Пол вокруг стал покрываться тоненькими стопками: он пытался организовать листы по группам и по сессиям. И вот какая странность — из трех групп на факультете живописи с 89-го по 91-й год две вполне честно сдавали зачеты с экзаменами. А одна, третья, появилась только в 92-м. И сразу с четвертого курса.
— Вы набираете людей на четвертый курс? — спросил он, не вставая с пыльного паркета, где уселся по-турецки.
Архивариус привстала, устремив на него подозрительный взгляд:
— Нет, в очень редких случаях, единично. Хотя бывает, студентов переводят к нам из академии в Петербурге.
— А так, чтобы целую группу? — не сдавался Андрей.
— Я же вам сказала, что нет! — дама явно была раздражена. Кроме того, оригинальное местоположение Андрея позволяло ей, что редко случалось при ее росте, смотреть на него сверху вниз.
