Она не была уверена, что это лицо, скуластое, простое, с типично среднерусским носом-картошкой, не было просто ее ночным кошмаром. Она торопилась, пока оно еще оставалось в памяти, пока она могла, лишь прикрыв глаза, вызвать его образ из той части мозга, которая ведает сновидениями и безумием… Она пробежала по темному пустому коридору, влетела в кабинет, где теперь вся стена была увешана фотографиями с мест пожаров, и сразу его узнала. Дрожащим от волнения пальцем она водила от снимка из Екатеринбурга к снимкам в Нижнем, Москве, Омске и дальше, дальше – он был там повсюду! Высокий мужчина в добротном темном пальто и красном шарфе стоял и смотрел на огонь.
После началась кропотливая работа с уличными камерами: Чугунова искала те, которые находились в непосредственной близости от пожара. Одна из них запечатлела интересующего ее мужчину входящим в отель на Садовом кольце в Москве. Там же сохранилась копия паспорта Станислава Сидюхина, проживающего в городе Екатеринбурге на улице Ленина. Тридцати восьми лет, отца двух девочек. Аудитора. Именно с аудиторскими проверками он и путешествовал по городам и весям. Впрочем, нет, в Москве он оказался на международной конференции по обмену опытом с западными аудиторскими компаниями.
Чугунова подняла на Андрея взгляд, в котором читалось явное удовлетворение:
– Я посадила этого живодера, хоть он и нанял отличного адвоката и перед присяжными выступал этаким душкой. Да и вообще умел понравиться. Даже со мной заигрывал на допросах. Только я его змеиную душонку за версту чуяла. – Она хмыкнула. – На него не было ни одного отпечатка «пальчиков» – и немудрено: подушечки пальцев этот засранец себе спалил еще в молодости, чтобы не «спалиться», прости за каламбур. Они у него оказались розовые, гладкие, что попка у младенца. Но мы его таки прижали – догадайся, как? – И, не дожидаясь ответа Андрея, полковник с довольным видом продолжила: – Та смесь, которая взрывалась и так отлично горела, сжигая живыми детей и женщин, она у него была «фирменная» и прослеживалась, как крошки Мальчика-с-пальчик в темном глухом лесу. Огненный след убийцы. Его посадили на двадцать лет.
Андрей нахмурился: кто-то совсем недавно говорил ему нечто похожее. Про смесь, которая как почерк… Он снова вынул из портфеля документы, перебрал, достал криминалистическую экспертизу и выложил на стол, рядом с пустующей уже тарелкой от плюшек.
– Вот, – сказал он Чугуновой. – Не похожа? – И понял, почему в начале встречи Степановна отказалась читать материалы.
– Сейчас, – сказала она несколько смущенно, – схожу за очками.
Следовательница ушла, а Андрей терпеливо ждал, наблюдая сквозь оконное стекло, как спускаются на деревню еще по-зимнему ранние мартовские сумерки.
А Чугунова тем временем вернулась с очками в крупной оправе, водрузила их на нос, пробежала глазами заключение… Втянула и резко выдохнула воздух. Отложила бумагу, задумчиво сняла очки и молча подняла соответствующий фамилии тяжелый, «чугунный» взгляд на Андрея.
– Что? – замер тот, чувствуя неладное.
– Это она, капитан. Славикова смесь.
Маша ехала в Антверпен со смешанными чувствами. Она честно проштудировала с д’Урселем пару томов Ars Heraldica – «Ремесло Герольдов», чтобы убедиться, что память старика не подвела. Ни один известный род не имел подобного герба, и, значит, все надежды, связанные с определением семьи, для которой изготовлялась плитка, ушли в песок. Маша приуныла и мрачновато допивала чай с вафлями, когда д’Урсель вдруг ударил себя по лбу.
– Ну конечно! Вот я старый идиот! Простите меня, мадемуазель! Все-таки девяносто три… – улыбнулся он кокетливо. – Имею право соображать медленнее, чем в молодые годы. Смотрите, о чем мы с вами говорили: гербы бывали не только у благородных господ. Каким веком датируются ваши изразцы?
– Шестнадцатым, – осторожно ответила Маша, аккуратно поставив чашку на стол.
– Вот! – Граф поднял вверх чуть искривленный артритом палец. – Золотой век для Нидерландов. Расцвет буржуазии. А синий цвет и вошел-то в моду в геральдике, перегнав ранее столь популярный пурпур, за счет применения его в гербах простолюдинов. Ведь он обозначал еще и честность. А честность для торговца – основа репутации. Я знаю, где вам нужно искать эту семью! – Он сделал паузу, наслаждаясь Машиным вопросительно-умоляющим взглядом, и, торжествуя, закончил: – В городских архивах крупных в то время городов.
– Брюгге? – подняла Маша бровь.
– О нет, прежде всего в Антверпене. Туда в XVI веке переехали основные торговые дома. Антверпен стал перевальным пунктом для ост-индских колоний, и зарабатывала на нем испанская империя в семь раз больше, чем на обеих Америках – можете себе представить?!
Маша задумчиво покачала головой: нет, такого представить она не могла.
– Езжайте в Антверпен, – убежденно заключил д’Урсель. – Это был очень космополитичный город, полный купцов из Венеции, Рагузы, Испании, Португалии. Они наживали огромные деньги на сахаре, перце, тканях, севильском серебре. Да что там! Антверпен представлял сорок процентов мировой торговли! Где-то среди этой торговой аристократии и прячется ваш независимый умник, любитель лазоревого на серебре!
Вот так Маша отправилась в Антверпен. И попросила таксиста близ Центрального вокзала отвезти ее в порт: как выяснилось, городской архив располагался в здании старого склада. Склады Синт-Феликспаркхюис («Какой все ж таки славный язык!» – усмехнулась про себя Маша), иными словами, склады Святого Феликса, представляли собой внушительное здание из красного кирпича на шесть этажей. Где первые два, под высокими арками, в свое время служили собственно для хранения товаров. А верхние, очевидно, находились в распоряжении портовых чиновников. Совсем рядом плескались грязноватые воды старого порта, где нынче вместо торговых судов стояли на приколе белоснежные яхты и носились с истошными криками чайки.
Войдя, Маша ахнула: центральный коридор имел только одну крышу – на высоте тех самых шести этажей из сверкающего стекла, откуда лился щедрым потоком дневной свет. Старая кирпичная кладка, выкрашенная белой краской, чередовалась с ультрасовременными вставками из прозрачного пластика. От основного коридора вглубь уходили проходы, уставленные папками. Всего два отдела: «современный» – с конца XVIII века и до наших дней, где век XX был почти полностью компьютеризирован, и архив старого режима (со Средних веков и до так называемого французского периода 1795 г.). Маша вздохнула и спросила милую голубоглазую девушку-архивиста, где можно получить сведения по гербам неблагородного сословия – ремесленников, крестьян, буржуа.
– Меня интересует шестнадцатый век, – уточнила она.
Девушка наморщила лоб, секунду подумала:
– Ремесленники регистрировали свои гербы в гильдиях, буржуа – в мэрии, а вот крестьяне… Даже и не знаю.
– Давайте я начну с ремесленников, – вздохнула Маша.
Девушка посмотрела на нее сочувственно:
– Да, там много материалов. Ну, пройдемте.
Маша без труда одолела полностью автоматизированную процедуру регистрации и была допущена в читальный зал: просторное помещение с высокими окнами, схожее размерами с бальной залой, только заставленное длинными столами. Людей было немного: явные студенты и научные работники (контингент, впрочем, близкий тому, который окопался в архивах и на ее родине), склонились над историческими источниками.
На нее, девушку со строгим хвостом и – как большинство здесь присутствующих – в обуви без каблуков и без грамма косметики на лице, никто даже не взглянул. И она сосредоточилась на лежащих перед ней массивных книгах – записях регистрации по гильдиям города Антверпена: тут были нотариусы, суконщики и гобеленщики, пивовары и виноторговцы, живописцы и строители, каменщики и плотники, лекари и аптекари, носильщики и извозчики, лодочники и перевозчики…
К счастью для Маши, ей не нужно было вчитываться в готические буквы манускриптов. Только пробегать глазами гербы: в серебре – червленые столбы, в золоте – лазоревые пояса, гидры, грифоны, гарпии, мыши и кабаны, розы и сосновые шишки… Даже при таком поверхностном взгляде у нее рябило в глазах, но она честно продолжала: аккуратно переворачивала тяжелые страницы, откладывала том и просила принести новый. И так – без продыху, пока дневной свет из окна не сменился электричеством и зал архива не опустел.
Маша огляделась и, осознав, что осталась одна, решила на сегодня закончить. Работы было все равно не на один день… А она даже не была уверена, что справится в одиночку с такими объемами информации. Ей нужно было сузить область поиска. Понять наконец, почему именно эта сосна. Что, черт возьми, за запятые. Маша вздохнула и вышла под моросящий дождь. Зонт у нее по настоянию мудрого Седрика теперь всегда был с собой. Чтобы дать отдых глазам, она подошла ближе к пирсу и постояла так, бесцельно глядя на маслянистую черную воду, в которой плескались огни пришвартованных яхт, пока не замерзла.
