Раньше гладиаторов да кукол на всех достаточно было. Теперь нехватка. Во всем у нас нехватка. То мяса нет, то хлеба, а теперь вот и кукол не хватает на всех. А желающих использовать кукол не убавляется. А где ты их наберешь? Поэтому приказывают куклу длительно использовать, осторожно. Но это на качество занятий не очень влияет. Ты его не можешь сильно калечить, а у него ограничений нет. Он в любой момент умереть может. Терять ему нечего. Шею свернуть запросто может. Оттого бой с куклой в сто раз полезнее, чем тренировка с инструктором или с коллегой. Бой с куклой – настоящий бой, настоящий риск.
Во всем батальоне Спецназ только один особый профессиональный взвод допущен к тренировкам с куклами. Три обычные диверсионные роты о существовании кукол просто не знают. Особый взвод отделен от батальона: и место хорошо охраняется, и кукол содержать есть где.
Не любит Кравцов зря рисковать. Но любит власть. И потому, попав в Дубровицу, он каждый раз переодевается и идет лично сам тренироваться на куклах. Он тренируется долго и упорно. Он очень настойчив.
7
Немного воды, полбанки кофе, коньяка солидную порцию – и на огонь. Это варварское месиво должно долго вариться. Попьешь – будешь прыгать, как молодой козлик. Приятный аромат щекочет ноздри.
Серый рассвет. Холодный туман. Едкий дым костра. Мы снова одни.
– Много КГБ нашей крови выпил?
– Ты, Витя, про всю армию или только про разведку?
– И про армию и про разведку.
– Много.
– Почему так получилось?
– Мы были очень наивны. Мы служили Родине, а чекисты служили сами себе и партии.
– Это может повториться?
– Да. Если мы будем так же наивны, как и раньше…
Он мешает ложкой коньячное варево. А мне кажется, что он судьбу мою вершит. Не зря он один со мной в глухой степи оказался. Не зря он разговоры такие ведет. Рассказав мне об Аквариуме, он доверил мне – свою судьбу. Я же ее поломать могу. Зачем он рискует так? Не иначе, он от меня требует мою собственную судьбу. Я согласен рисковать вместе с Кравцовым и ради него. Но как мне выразить это?
– Мы не должны им позволить, чтобы это повторилось. Ради благополучия нашей Родины мы должны быть сильными. Армия должна быть не менее сильной, чем КГБ… – Внезапно я чувствую, что это именно то, чего он ждет от меня. – Мы не должны им позволить этого. Монополия чекистской власти может удушить советскую власть…
– Но и монополия власти военной может уничтожить советскую власть. Ты этого не боишься, Виктор? – Он смотрит в упор.
– Не боюсь.
– Что бы ты на моем месте делал? На месте советских генералов и маршалов?
– Я бы поддерживал жесткий контакт с коллегами. Если один в опасности, все генералы и маршалы должны его защищать. Нам нужна солидарность.
– Представь, что есть такая солидарность. Тайная, конечно. Представь, что партия и ГБ решили свергнуть одного из нас. Как же всем остальным реагировать? Бастовать? Всем в отставку подать?
– Я думаю, что мы должны отвечать ударом на удар. Но не по всем нашим врагам, а только по самым опасным. Если вы лично имеете проблемы с местным партийным руководством или с ГБ, не вам с ними биться, но все ваши друзья со всего Союза должны наносить тайные удары по вашим врагам. И наоборот, когда кто-то из ваших далеких друзей в беде, вы обязаны использовать всю свою мощь для нанесения тайных ударов по его врагам…
– Хорошо, Суворов, но помни, что этого разговора никогда не было. Ты просто перепил коньяка и все это сам придумал. Запомни, что лучше всего стоять в стороне от всех этих драк, но тогда ты так и останешься в пыли. Драка за власть – жестокая драка. Тот, кто проиграл, – преступник. Для победителя все равно, совершал ты преступления или нет. Все равно преступник. Так что лучше уж их делать, чем быть наивным дураком. С волками жить… А то ведь съедят. Но уж если ты встал на этот путь, то лучше не попадаться, а если попадаться, так не сознаваться, а уж если и сознаваться, то в простом деле, а не в организованном. Каждый, кто дерется за власть, имеет свою группу, свою организацию, и каждый не прощает этого своим соперникам. Участие в организации – это самое страшное, в чем ты можешь признаться. Это жуткий конец для тебя лично. Под самыми страшными пытками лучше признаться, что ты действовал один. В противном случае пытки станут еще страшнее. А теперь слушай внимательно.
Его голос резко изменился, как и выражение лица.
– Через неделю ты пойдешь контролером с группой Спецназ. Вас выбросят на Стороженецком полигоне. На второй день группа распадется надвое. С этого момента ты исчезнешь. Твой путь в Кишинев. Ехать только товарными поездами. Только ночью. В Кишиневе есть педагогический институт. «Уровень национализма в институте – выше среднего» – этот лозунг ты напишешь – ночью на стене.
Он протягивает мне листок тонкой папиросной бумаги.
– Ты по-молдавски не говоришь, поэтому запомни весь текст наизусть. Сейчас. Попробуй написать. Еще раз. Помни, ты делаешь все сам. Если тебя где-то остановят: ты отстал от группы, потерял направление. Стараешься сам вернуться в штаб Армии без посторонней помощи. Поэтому ты по ночам едешь в товарных вагонах. Смотри, не усни. Отсыпайся днями в лесу.
– Какой величины должны быть буквы?
– 15-20 сантиметров будет достаточно, чтобы свалить председателя молдавского КГБ.
– Одним лозунгом?
– Тут особый случай. С национализмом в институте боролись давно и безуспешно. Принимали самые драконовские меры. Донесли в Москву, что теперь все хорошо. Твое дело доказать, что это не так. Может, конечно, подозрение пасть на Одесский округ, но одесское военное руководство легко докажет свою полную невиновность. Удар мы наносим не прямой, а из-за угла, из соседнего округа. Я повторяю, ты действуешь сам. Ты видел этот лозунг на клочке бумаги, который валялся на улице, выучил его наизусть и написал на стенке, не зная его значения. Лучше быть дураком, чем конспиратором. Не забыл лозунг?
– Нет.
8
Нас бросали с трех тысяч метров. На второй день группа распалась надвое. Командиры двух подгрупп знали, что с этого момента они действуют самостоятельно, без контроля сверху…
9
Через пять дней я появился в штабе Армии. Мой путь к начальнику разведки. Я докладываю, что в ходе учений после разделения групп я должен был встретить третью группу, но не встретил ее, потерял ориентировку и долгое время искал правильный путь, не пользуясь картой и услугами посторонних. Легкой улыбкой я докладываю, что дело сделано. Чисто сделано.
Легким кивком он дает мне знать, что понял. Но он не улыбается мне.
10
Прошло три недели. Я внимательно слежу за всеми публикациями. Понятно, что ни в местных, ни в центральных газетах никто ничего не опубликует. Но в местных газетах может появиться статейка под названием «Крепить пролетарский интернационализм!» Но нет такой статейки…
Он положил мне руку на плечо, он всегда подходит неслышно.
– Не теряй времени. Ничего не случится.
– Почему?
– Потому что то, что ты написал на стене, не принесет никому никакого вреда. Текст был совершенно нейтральным.
– Зачем же я его писал на стене?
– Затем, чтобы я был в тебе уверен.
– Я был под наблюдением все время?
– Почти все время. Твой маршрут я примерно знал, а конечный пункт тем более. Бросить десяток диверсантов на контроль – и почти каждый твой шаг зафиксирован. Конечно, и контролеры не знают того, что они делают… Когда человек в напряжении, ему в голову могут прийти самые глупые идеи. Его контролировать надо. Вот я тебя и контролировал.
– Зачем вы мне рассказали о том, что я был под вашим контролем?
– Чтоб тебе и впредь в голову дурные идеи не пришли. Я буду поручать тебе иногда подобные мелочи, но ты никогда не будешь уверен в том – идешь ты на смертельный риск или просто я тебя проверяю. – Он улыбнулся мне широко и дружески. – И знай, что материалов на тебя у меня столько, что в любой момент я тебя могу превратить в куклу.
…Он смотрит на меня выжидающе, потом наливает по полстакана холодной водки и молча кивает мне на один стакан:
– С начальником тоже иногда выпить можно. Не бойся, не ты ко мне в друзья навязываешься, это я тебя вызвал, пей.
Я взял стакан, поднял его на уровень глаз, улыбнулся своему шефу и медленно выпил. Водка – живительная влага. Он снова налил по полстакана.
– Слушай, Суворов, своим взлетом ты обязан мне.
– Я всегда об этом помню.
– Я за тобой наблюдаю давно и стараюсь понять тебя. На мой взгляд – ты урожденный преступник, хотя об этом и не догадываешься и не имеешь уголовной закалки. Не возражай, я людей знаю лучше, чем ты. Тебя насквозь вижу. Пей.
– Ваше здоровье.
– Осади огурчиком.
– Спасибо.
Лицо у него мрачное. По всей видимости, он до моего прихода уже успел употребить. А выпив, он всегда становится мрачным. Со мной всегда происходит то же самое. Он, видимо, это давно подметил, и по некоторым другим, почти незаметным признакам с самого себя рисует мой портрет.
