— Я-то думала, что ты из его подружек, — призналась мне хозяйка квартиры.
— Да нет, мы даже незнакомы, — пожала я плечами. — Меня со студии прислали — я у них на практике — узнать, когда Федя выйдет на работу?
— Да кто ж его знает! — воскликнула женщина. — Как с водки на портвейн перейдет — значит, скоро конец запою. А когда уж за пивко примется — через день и на работу. Прям, как часы, мой сожитель!
Мы расположились на кухне. Женщина представилась, ее звали Верой, она была хозяйкой квартиры, в которой проживал Ширяев.
— Хоть и не жена я ему, а все равно жалко, — горестно исповедовалась она мне. — Талантливый ведь мужик! Какие виды снимал! Лес зимой! Рыбалка! Два года только его заставками и пользовались.
— Губит водка мужиков, — согласилась я. — Опять же небезопасно это.
— А как не пить! Как ему не пить, если на работе служебного роста уже шестой год не наблюдается! — всплеснула руками Вера.
— Ну… можно подрабатывать, — закинула я еще одну удочку.
— Бывало, — согласилась Вера. — И такое бывало. Только если на свадьбу или юбилей, то пусть лучше без работы сидит.
— Конечно, там же стол, — поддакнула я и снова вернулась к прежней теме. — А пьяным по улицам ходить ох как опасно. Шляются ведь невесть где сутками. А в таком состоянии на что угодно нарваться можно. Хоть на милицию, хоть на хулиганов.
— Это точно, — кивнула Вера. — Но это смотря какой мужик, как голова у него работает. Мой-то не бродит, а все больше на одном месте сидит, только до ларька и прохаживается.
— Так он сейчас дома?
— Не, у него свой угол под пьянки отведен — лаборатория.
— Своя лаборатория, — уважительно проговорила я. — Дорого небось арендовать?
— Какое там арендовать! — засмеялась Вера. — От Дворца пионеров помещение на выселках. Рядом с заводом, который раньше у пионеров в шефах ходил. Этот… электроламповый, что ли? В общем, в том же доме, где заводская общага, вторая комната на первом этаже.
«Вот и славно, — с облегчением вздохнула я, — теперь можно закругляться».
* * *
Ну и район выбрал Ширяев для своей лаборатории! Наверняка Гарлем показался бы обитателям заводского общежития роскошным центром цивилизации.
Во-первых, меня чуть не укусила крыса в подземном переходе. Для нашего города андерграунды — редкость, но все же встречаются.
Хотя, зачем подземный переход построили именно здесь, на не очень-то оживленном участке дороги, мне сначала было непонятно. Потом дошло — он вел прямехонько от трамвайной остановки к заводской проходной.
И вот, пока я шла по подземному переходу, из щели в стене выскочила здоровенная крыса с длиннющим хвостом. Побегала вокруг да около, а потом подскочила поближе и оскалила зубы, словно бы угрожая ухватить за ногу. Наверное, если бы я боялась крыс, то с диким криком рухнула бы в обморок и крыса, если бы не оглохла от моего вопля, смогла бы полакомиться моей плотью.
В общежитии от советских времен сохранилась пропускная система.
Я на всякий случай прихватила удостоверение «ПРЕССА», в котором моя фотография была наклеена на бланк, сверстанный на струйнике — подарок еще в мои московские времена от поклонника из института международных отношений. Мы тогда с ним слушали лекцию профессора-китаиста в одной аудитории, ну и разговорились в перерыве.
У меня как раз был день рождения, о чем я возьми да и ляпни. Юноша задумался, потом с царственным видом раскрыл свой кейс и вытащил эти самые девственно чистые внутри корочки.
— Пригодится, — сказал он, протягивая мне с улыбкой удостоверение, — а обо мне хоть какая-то память останется. Бери, бери!
Я взяла. Фотографию наклеила уже позже, а печать заказала у частника.
О названии газеты, которую я якобы представляла, из соображений конспирации умолчу. Эта ксива пару раз выручала меня в трудную минуту, когда нужно было объяснить милиционерам, почему я нахожусь именно в это время именно в этом месте.
Пока срабатывает безотказно. Может быть, потому что цвет у корочек красный?
На вахте толстая женщина в телогрейке пила чай из термоса и читала Пушкина.
Завидев меня, она мгновенно взвилась с места и прокричала, что вход посторонним воспрещен и что тут и без меня проституток хватает.
Но красный цвет удостоверения и золотая краска на вытисненных буквах «ПРЕССА» мгновенно ее успокоили. Теперь она была готова служить мне экскурсоводом по дебрям общежития.
— Вам хорошую или плохую статью поручили сделать? — невинно осведомилась она. — Если плохую, то это к казахам. Если хорошую, то…
Тут она задумалась.
— В комнату отдыха? — вопросительно обратилась она сама к себе, и в ее голосе я не почувствовала утвердительных интонаций.
— Мне к фотографу, — прервала я ее бесплодные раздумья о возможных достоинствах вверенного ей для охраны учреждения.
При этих словах лицо вахтерши помрачнело. Наверное, Федя Ширяев и тут показал всю ширь и мощь своей художественной натуры.
— Вторая комната направо, — быстро проговорила она и снова уткнулась в книжку.
Я прошла по коридору, освещенному тусклой лампой. Откуда-то издали до меня доносился аромат жареного лука и слышалось приглушенное кошачье мяуканье, сопровождаемое звуками какой-то восточной музыки.
Вторая комната направо не имела на двери таблички. Я постучала дважды, но, так и не дождавшись ответа, потянула дверь на себя.
В лицо мне ударил спертый воздух давно не проветриваемого помещения.
Судя по некоторым его оттенкам, мое обоняние различило, что запой у Феди заканчивается — это был пивной перегар и «аромат» плохо высушенной воблы.
— Федя! — тихо позвала я. — Ты где? Тут к тебе гости пожаловали.
Я прошла еще немного вперед и наткнулась на сидящего в кресле лицом к окну человека.
Федя Ширяев мог бы показаться спящим, если бы не дырка во лбу — входное отверстие пули. Спинка кресла была заляпана кровью и мозгами — бедняге-телевизионщику разнесло череп с одного выстрела.
Решив, что разумнее ничего не трогать, я лишь заглянула в ванночки с водой, где плавали проявленные фотографии. На одной из них я увидела знакомое лицо. Ну конечно же, это моя очень давняя знакомая!
Я прожила на этом свете уже почти тридцать лет, но каждый раз, видя себя со стороны, еще удивляюсь. Батюшки, да неужели это я?
Ведь в зеркале я выгляжу совсем по-другому! Впрочем, на этом снимке я действительно была не совсем похожа на себя — так, невзрачная бабенка рядом с Василием Ивановичем Довженко в холле гостиницы возле лифта.
Да-да, тогда, помнится, щелкали вспышки фотоаппаратов — снимали молодоженов.
Все-таки Федя, царство ему небесное, был профессионалом — умудриться присоединить щелчок своей камеры к множеству таких же звуков — это надо уметь. Помнится, нас учили в отряде «Сигма»: умный человек прячет лист в лесу, а камень — на берегу моря. Ширяев поступил точно так же, пристроившись за спинами друзей жениха и невесты и запечатлев нас с Довженко.
Остается всего ничего: узнать, кто его для этого нанял. Чем я, собственно, и занимаюсь.
* * *
Слава Богу, мне удалось избежать неприятной во всех отношениях встречи с милицией.
Разумеется, я смогла бы от них отбояриться, но, господа, тратить свое драгоценное время на изнурительные объяснения с враждебно настроенными по отношению к тебе людьми — удовольствие ниже среднего.
Я дождалась, пока вахтерша-пушкинистка покинет свой пост — все мы люди-человеки и рано или поздно приходится наведываться в сортир — и тихой мышкой выскользнула из заводского общежития.
С улицы я позвонила по ноль-два и быстро сообщила им о своей находке.
На неизбежные в таких случаях вопросы о фамилии я отвечать не стала, а на предложение еще раз медленно и внятно повторить информацию и вовсе не среагировала. Эта уловка стара, как мир, могли бы выдумать и что-нибудь поновее. Пока у тебя переспрашивают каждое слово, к будке автомата уже мчится на всех парах машина с мигалкой, а ты, как дурак, втолковываешь этим «непонятливым» диспетчерам, что же ты такое обнаружил и по какому адресу.
Я была более чем уверена, что вахтерша не сможет дать внятное описание моей внешности.
Даже если бы бабуся в телогрейке и обладала фотографической памятью, то все равно милиция получила бы портрет, весьма далекий от реальности.
Дело в том, что перед походом в общежитие я решила на всякий случай подстраховаться и соответствующим образом поработала над своей внешностью.
Как мало нужно подручных средств, чтобы измениться до неузнаваемости!
Два шарика из ваты в нос, чтобы увеличить крылья ноздрей, особым образом подведенные ресницы, меняющие форму глаз, тщательно подобранные тени, из-за которых глаза становятся совсем не того цвета, что был у тебя при рождении. Наконец, губы. Помада плюс мускульная гимнастика — и тебе позавидует Ким Бессинджер.
