— Нет.
— Почему?
— Да потому что я, хоть и влюбился, но еще не стал из-за этого ни трусом, ни подонком. Тебя послали сюда, чтобы мы вместе довели дело до конца, и мы точно так и поступим, сеньор, или опять-таки сообща сложим головы. К тому же я уверен: Мария ни за что не согласится, чтобы я удрал, даже ради ее собственного спасения.
Алонсо исчерпал все возможные аргументы, пытаясь убедить меня уехать, и в конце концов мы чуть не поругались. Но я оставался непоколебим. У меня с Лажолетом теперь были личные счеты. Кто-то из нас в этом деле непременно сложит голову, и я поклялся сделать все возможное, чтобы победил не он. Убедившись, что спорить со мной бесполезно, Алонсо уступил, и мы вместе перебрали в памяти все случившееся с тех пор, как я приехал в Испанию. Я не стал скрывать, что больше всего меня поразило то, как, несмотря на тщательно продуманную «легенду», противники заранее узнали о моем приезде. Алонсо предположил, что, вероятно, у Лажолета везде есть свои люди — как в Севилье, так и на границе. Надо думать, у него очень солидная организация, и нам придется немало попотеть, чтобы ее уничтожить. Я снова упомянул о странном представителе гамбургской торговой фирмы, как видно, ни разу не бывавшем в Гамбурге. По-видимому, Алонсо это заинтересовало куда больше, чем все покушения на мою особу, так что я даже втайне немного подосадовал. Тем не менее, когда я выложил все сведения и поделился предположениями, друг снова попробовал убедить меня вернуться в Вашингтон. И опять я воспротивился с величайшим пылом.
Мы так увлеклись разговором, что совсем забыли о времени. Мне уже пора было бежать на встречу с Хуаном, и я решил прихватить с собой Алонсо — пусть познакомится с братом Марии. А мою невесту он увидит сегодня за ужином. Алонсо с радостью согласился, тем более что не испытывал ни малейшего желания прятаться от подручных Лажолета. А бумаги на имя богатого аргентинца он прихватил лишь во избежание конфликтов с испанскими властями.
Когда мы добрались до кабачка «У Паскуале», Хуан уже ждал. Я познакомил его с Алонсо и не стал скрывать от брата Марии, что Муакил — не только мой друг, но и коллега и прислан помогать. Как только официант, выполнив заказ, удалился, Хуан гордо вытащил из кармана заказанный мной «люгер». Я внимательно осмотрел пистолет, по профессиональной привычке отметив, что на нем стоит номер 32834, и передал Алонсо. Тот с такой же тщательностью осмотрел оружие. Оба мы решили, что пистолет очень хорош, и похвалили Хуана за расторопность. Молодой человек передал мне еще и три новых полных магазина, так что в случае необходимости я вполне мог бы выдержать осаду, и даже не одну. Я так радовался приезду Алонсо, что предложил нанять фиакр и, словно заправские туристы, покататься по городу, пока не настанет время ехать на Ла Пальма. Пока мы с Хуаном искали экипаж, Алонсо пошел купить коробочку «пурос», о которых, по его признанию, мечтал с тех пор, как пересек границу Испании. Похожая на Россинанта лошадь чинным шагом повезла нас, будто каких-нибудь путешествующих англосаксов, сначала вокруг Маэстрансы, потом на Пасео Христофора Колумба, Пасео де Лас Делисиас, оттуда — в парк Марии-Луизы поклониться статуе Сида Кампеадора[60], и мимо цветущих садов Мурильо мы скользнули в прелестный баррио Санта-Крус и снова оказались в самом сердце Севильи. Мы радовались, как дети, и совершенно забыли про Лажолета. Кучер высадил нас на площади Спасителя и, получив щедрое вознаграждение, долго кричал вслед «Vaya con Dios», так что у нас совсем потеплело на сердце.
Послушайся мы Алонсо, наверное, закупили бы целые горы провизии. Ему хотелось все купить, всего попробовать. У Хуана чуть живот не заболел от смеха. Лишь совместными усилиями нам удалось заставить Муакила ограничиться гамбас, адьбондигас, альса чофас релленас, эмпанадильяс и манос де тернера гвисадас[61]. Хуан нес сыр, карне де мербрильо и бискочо боррачо, а я с трудом удерживал множество бутылок хереса, мускателя и «Сан Садурни де нойя», навьюченных на меня Алонсо.
Войдя в дом, Мария дель Дульсе Номбре остолбенела, пораженная обилием разложенных на столе яств. Алонсо попросил у нас с Хуаном разрешения поцеловать девушку от себя и от имени Рут, которая в скором времени станет ей сестрой. Пока Мария и ее брат накрывали на стол и подогревали готовые блюда, друг отвел меня в сторонку и шепнул, что еще в жизни не видывал такой красивой девушки, как моя невеста. Стараясь скрыть волнение, я попросил его не повторять такой же злой шутки, как в те времена, когда я ухаживал за Рут. Алонсо со смехом возразил, мол, теперь мне больше нечего опасаться — его жизнь в достаточной мере занята Рут и «сеньором» Хосе, и добавил, что, коли так пойдет и дальше, мы, похоже, создадим в ФБР настоящую испанскую колонию, а Клифу Андерсону придется учить язык, коли он захочет выведать наши секреты.
Еще до ужина Мария рассказала, что донья Хосефа сообщила ей важную новость. Сеньор Персель выяснил, что Оберхнер — просто самозванец, мелкий жулик, задумавший, по всей видимости, сорвать приличные комиссионные за фиктивную сделку и скрыться с добычей. Не желая иметь дело с полицией, дон Альфонсо просто выставил наглого тевтона за дверь. Супруги благодарили меня за то, что я открыл им глаза, и приглашали прийти обедать или ужинать в любое удобное для меня время. Из всего сказанного я заключил, что, вероятно, Карл Оберхнер не питает ко мне особо теплых чувств (если, конечно, понял, что удар исходит от меня), но, в конце концов, при моем тогдашнем положении одним врагом больше, одним — меньше — не имело значения.
Мария пробыла с нами очень недолго и все это время расспрашивала Алонсо о Рут, о «сеньоре» Хосе, просила показать фотографии малыша. Но, главное, брат с сестрой хотели побольше узнать о Вашингтоне, городе, где им скоро предстояло жить. Потом девушка отправилась в церковь Сан-Хуан, а мы еще долго сидели за столом, запивая ромовую бабу мускателем. Всех троих охватило безудержное веселье, и я настолько воспарил к облакам, что готов был признать: да, кое в чем (правда, я не сумел бы объяснить, в чем именно) Вашингтон может сравниться с Севильей. Но самое занятное — что Алонсо со мной соглашался. Короче, нам так хотелось видеть все в розовом свете, что, пожалуй, никто не стал бы оспаривать возможность отправиться в свадебное путешествие на Луну, хотя мы с коллегой отлично знали, что все уважающие себя граждане Соединенных Штатов в таких случаях непременно едут любоваться Ниагарским водопадом.
Лишь около часу ночи мы наконец стали прощаться. Спускаясь по лестнице, все трое пели, а Хуан, сначала решивший проводить нас до крыльца, не пожелал возвращаться домой. Малыш дошел с нами до «Сесил-Ориента» и там предложил пропустить по последней рюмочке «У Паскуале». Я был настолько взбудоражен, что не надеялся сразу заснуть, и охотно согласился. Но Алонсо уже спал на ходу, и мы оставили его в гостинице. По правде говоря, дело не ограничилось «рюмочкой», и, когда я в свою очередь поднялся из-за стола, оставив Хуана дремать, опустив голову на скрещенные руки, в мозгу у меня изрядно шумело. Поднимаясь по улице Сарагосы, я вдруг заметил, что следом тихонько едет машина. Опьянение как рукой сняло. Неужто подручные Лажолета, как в каком-нибудь гангстерском фильме, изрешетят меня прямо посреди улицы? В полной панике я стал искать глазами возможное укрытие, но по ночам в Севилье, как и везде в Испании, двери крепко заперты, а ни единого серено[62] я поблизости не заметил. Машина поравнялась со мной, и я уже в полном отчаянии хотел броситься на землю, как вдруг автомобиль замер и меня окликнули по имени:
— Сеньор Моралес?
Я обернулся и узнал инспектора Лусеро. Приоткрыв дверцу, полицейский сделал мне знак подойти поближе.
— Сеньор Моралес, комиссар Фернандес очень хотел бы увидеться с вами.
— Так поздно?
— Вы прекрасно знаете, сеньор, что в Испании, и особенно в Андалусии, предпочитают работать по ночам.
— Вероятно, я еще не вполне акклиматизировался, но, честно говоря, мне бы очень хотелось сейчас лечь… Будьте любезны, передайте комиссару Фернандесу мои извинения и скажите, что…
— Боюсь, это невозможно, сеньор, — мягко перебил меня Лусеро. — Мой шеф ждет вас уже много часов… Он не хотел портить вам вечер, но ведь нельзя же, чтобы его ожидание оказалось напрасным?
Несмотря на безукоризненную любезность полицейского, я догадывался, что он получил строгий приказ и ни в коем случае не позволит мне добраться до «Сесил-Ориента», минуя Фернандеса. Смирившись с неизбежным, я пожал плечами.
— Ладно.
— Благодарю, сеньор, я не сомневался, что вы поймете меня правильно.
Фернандес сидел в кресле, но заострившиеся черты лица выдавали бесконечную усталость. В кабинете тошнотворно пахло остывшим табаком. Лусеро вышел, и комиссар предложил мне сесть. Сначала он молча смотрел на меня, не говоря ни слова.
