Наумов задумался, что-то прикинул в уме и расхохотался.
— Слушай, а ведь эти дармоеды правы оказались, когда говорили, что ты можешь дать дельный совет. Не зря я их все-таки кормлю,— и радостно заявил: — Ты с меня имеешь! А если мальчики нужны будут для какой-нибудь работы — позвони, дам.
Полная отвращения к самой себе от совершенного только что для этого мерзавца доброго дела, я вышла из кабинета и увидела дожидавшихся меня в приемной Чарова и Солдатова.
— Михаил Владимирович, проводите меня до машины, если вас не затруднит,— сказала я, делая вид, что не замечаю Пончика, с которого это было, как с гуся вода, потому что он приветливо ко мне обратился.
— Что ж вы, Елена Васильевна, старых знакомых не узнаете? — говорил он, шагая рядом со мной вниз по лестнице.
— А если не хочу узнавать, тогда что? — не глядя на него, спросила я.
— Тогда зря! — убежденно сказал он.— Ведь если бы вы тогда не ушли, то и ковырялись бы в мелкой бытовухе по сей день. И ни Кипра, ни «девяточки» новенькой, ни часиков таких,— он кивнул на мои «Картье»,— у вас не было бы. Жить-то вы на вольных хлебах гораздо лучше стали? Или я не прав?
— Может, мне вас еще и поблагодарить надо? — я остановилась и повернулась к нему.
— А вот и не мешало бы. Может быть, я еще в те годы в вас ваше истинное призвание разглядел.
Тут уж я не выдержала и рассмеялась:
— Старый лис из любой ловушки выход найдет!
— Ну, не такой уж и старый! — возразил Солдатов.— Мы с Панфиловым, между прочим, с одного года,— и предложил: — А не выпить ли нам мировую у меня в кабинете?
«А можно,— подумала я.— Заодно и узнаю, что же это за убийства такие необыкновенные»,— и сказала: — Я за рулем, поэтому мне только кофе.
Но Федор Семенович, извиняясь, развел руками.
— Электричества на заводе нет, так что кофе не будет:
Солдатов, или Пончик, как его звали за глаза в райотделе, был невысоким, каким-то кругленьким человеком с конопушистым простяцким лицом и небольшими хитрыми голубыми глазками, которые, когда он злился, становились большими и круглыми. Обнаружив однажды, что от некогда буйной шевелюры остался лишь небольшой венчик седых волос, он решил бороться с лысиной радикально, то есть просто побрил голову, и с тех пор вызывающе блестел своей совершенно гладкой головой, что, вкупе с его фигурой, и послужило причиной появления такого прозвища — Пончик.
Наученный жизнью Федор Семенович, и раньше всегда знавший, с кем и как надо ладить, подготовился к нашей встрече заранее, потому что скатерть-самобранка была уже раскинута, но мне после плотного завтрака есть совсем не хотелось, и я ограничилась соком.
— Могу вас обрадовать,— сказала я.— Наумов признал, что не зря вас кормит. Так что, может, для вас все еще и обойдется. Но! С вас причитается!
Они недоуменно переглянулись.
— Для непонятливых объясняю: хочу послушать эту таинственную историю.
— Если с самого начала, Елена Васильевна, то я сейчас кого-нибудь за раскладушкой сгоняю, потому что это не на один день разговор,— предупредил меня Солдатов.
— Федор Семенович, да прекрасно вы меня поняли. Меня только убийства интересуют.
Они снова переглянулись.
— Ладно,— сказал Солдатов.— Слушай. Только давай уж по-старому: я тебя Еленой, а ты меня Семенычем,— раз мир у нас.
Я, соглашаясь, кивнула, и он начал рассказывать: — Первым, как ты уже знаешь, был Толька. Он мало того, что пил беспробудно, так еще и на иглу подсел. Лечили его, конечно, и не раз, но все без толку. Отец его отселил, чтобы эту рожу кривую каждый день не видеть, купил ему хорошую квартиру в доме с охраной в нашем же районе. Я этих парней сам инструктировал, да и доплачивали мы им, чтобы они, в случае чего, нам отзванивались. Так вот. Тольку поздно вечером 1 июня, крепко хваченного, водитель домой отвез. А утром... — Семеныч повел шеей и хрустнул пальцами — я этот жест еще со времен райотдела помнила, значит, неприятное что-то он сказать собирался.—А утром отец ему звонит, а трубку не берет никто, он — охране. Те говорят, что дома он, не выходил никуда. Ну, мы поехали — может, передоз у него. Квартира изнутри заперта, да так, что снаружи не открыть. Взломали дверь... А он перед орущим во всю мочь телевизором в кресле сидит. Уже холодный. И с дырой во лбу. Думали сначала, что застрелили его, а после вскрытия у него в башке стрелку металлическую нашли. Небольшую такую, сантиметров десять, не больше. Я таких и не видел никогда. Она туда полностью вошла, и из мозгов каша получилась, а отпечатков на ней никаких нет. Специалисты вычислили, что стреляли, хоть и непонятно из чего, с чердака напротив. А поскольку у Тольки окно открыто было, то никто, естественно, ничего и не слышал. А на чердаке тоже никаких следов не нашли. Как тебе?
— Семеныч, так не бывает! — растерялась я.— Это фантастика какая-то! А с остальными что было?
— Что было? Что было? — чуть не взорвался он.— Ритка же спилась начисто, и ее с территории дома, что там, в «Дворянском гнезде», построили, никуда не выпускали с тех пор, как она повадилась по соседям шастать, чтобы бутылкой разжиться.
Я поняла: так называли большой поселок коттеджей, расположенный на Волге под Баратовом,но охрана там, по слухам, такая, что и муха без пропуска не пролетит.
— Позору было! — Пончик покачал головой.— Да и в сад-то выпускать начали только после того, как забор двухметровый поставили, чтобы стыдобу эту никто не видел. Ладно! - он махнул рукой.— Не об этом сейчас. Так вот. В саду ее и нашли. В дальнем закуточке. Шнуром шелковым удавленную. И снова никаких следов. А в пятницу Лариску с детьми грохнули. Девчонок-то пожалели, просто скрутили им головы, как цыплятам, а вот над Лариской просто какой-то псих потрудился,— он невольно передернулся.— Ее.,.
— Нет, Семеныч, хватит. С меня достаточно! — остановила я его.
За время службы в милиции мне немало пришлось трупов насмотреться, попадались и довольно живописные, особенно после бытовых разборок по пьянке, но от таких жутких подробностей у меня невольно мороз по коже пошел и выпитый сок начал потихоньку нашептывать мне, что ему внутри совсем не нравится и он не прочь бы выйти обратно. Я сглотнула слюну, и Солдатов, поняв меня без слов, плеснул в бокал коньяк и протянул мне:
— На! За рулем не за рулем, а от таких новостей, один черт, не опьянеешь.
От выпитого коньяка я почувствовала себя немного бодрее и рискнула спросить:
— А как богдановская голова на столе оказалась? Я по телевизору видела, как ваши же рабочие об этом рассказывали.
— А потому, что отрезали ее,—буднично заметил он, но тут же взъярился.— Ты можешь себе представить, чтобы в разгар рабочего дня директору отрезали голову в его собственном кабинете, а никто ничего не заметил: ни как зашел убийца, ни как вышел. То есть путь, которым он прошел, понятен — через окно. Но следов-то опять никаких, и совершенно непонятно, чем с одного удара можно снести башку. Не топор же он с собой притащил? —Солдатов удрученно развел руками,— Ну, Елена, как тебе загадочки?
Услышав все эти подробности, я от неожиданности, сама того не заметив, обратилась к Чарову на ты:
— Кажется, я вчера погорячилась, сказав, что завидую тебе. Такого я не ожидала. Это просто фильм ужасов какой-то. Мое мнение: пока не станут известны мотивы, это дело дохлое. Но если поковыряться в истории этой милой семейки, то их наберется на любой вкус, цвет и фасон столько, что выбирай — не хочу. Так что на несколько лет вперед работой вы обеспечены,-и я поднялась со стула.
— Спасибо, благодетельница, утешила,—чуть не хором сказали они, но, несмотря на шутливый тон, лица у них были безрадостные.
По дороге домой я сама с собой договорилась, что не задам Егорову ни одного вопроса об этих убийствах. Мое вечное любопытство, услышав кровавые подробности этого дела, испугалось, отползло в самую глубокую и дальнюю норку, свернулось калачиком и, не знаю, надолго ли, но затихло.
Дома меня ждали умопомрачительные запахи готового обеда, завешанный моими выстиранными вещами балкон, раскисшая от рыданий Варвара Тихоновна и залитый ее слезами ничего не понимающий Васька.
На мой растерянный вопрос: «Что случилось?» — она, шумно шмыгая носом, ответила:
— Да как же он, подлец, мог такую женщину бросить?
Все ясно, тут же успокоилась я, очередной сериал — я же сама ей показала перед уходом, как с моим «Панасоником» обращаться.
— Варвара Тихоновна, а что, ваш телевизор не работает?
— Да уж года два как сломался. Звук есть, а изображения нет.
Так, поняла я, надо спасаться, а то жизни не будет.
— Все! — решительно заявила я.— Сейчас пообедаю и займусь вашим телевизором. И еще, ужин,, пожалуйста, на двоих приготовьте — у меня вечером гость будет.
Я ела и чувствовала себя, как в далеком детстве, когда приходила в гости к бабушке Зое, маминой маме. И пусть салат был самый простой, без украшений и финтифлюшек, борщ обычный домашний, пахнущие чесноком котлеты размером с ладонь, а жареная картошка нарезана отнюдь не соломкой, но все это было приготовлено с душой и любовью, с искренним желанием вкусно накормить дорогого человека. И только безумец предпочел бы этому самые изысканные ресторанные выкрутасы.
