– А может быть, наоборот – Вадим Арнольдович взял ключ Клавдии Тихоновны и случайно…
– Да слушай ты! Он взял – у Софы! А не у Клавы! У Насти ключи – Клавины!
– А если…
– Нет. Я точно помню. У Клавы был точно такой же, совсем новый – легко перепутать – ключ. Понимаешь? Клавдия совсем тогда уже никуда не выходила, только с Софочкой. У нее ключ совсем как новый остался, без царапинок. Блестящий!
– Потому и перепутали, – заторможенно пролепетал Алеша и вскинул на бабу Надю глаза. – А зачем?
– А я откуда знаю? Ты власть, тебе и карты в руки.
Алексей упал, рухнул спиной на входную дверь и слепо уставился в далекое обманчивое зеркало.
Мысль о том, что Настенька могла быть причастна к убийству – или даже к двум убийствам! – никак не помещалась в голове. Она казалась невероятной, злокозненной выдумкой! Эфемерные ангелы не марают крылья кровью…
– Нет… Не поверю…
– И я не верю, – неожиданно согласилась бабушка Губкина, и Алексей оторопело уставился на самоуверенную мисс Марпл их района. – Играет кто-то с Настасьей. Кто-то ключ у нее стащил, новый сделал, а когда на место подкладывал – запутался. Сравнить-то не с чем было.
– А Настя сравнить могла, – глухо добавил лейтенант. – Уже здесь, в Москве…
– Соображаешь, – одобрила соседка.
– Так получается – она не виновата! – обрадовался Алексей. – У нее могли взять незаметно!
– Могли, – снова согласилась Надежда Прохоровна.
– Но – кто?!
– А вот за этим, Алеша, надо в Пермь ехать.
– В Пермь? Зачем? Зачем кому-то в Перми ключ от московской квартиры?
– Ну экий ты бестолковый! – опять огорчилась бабулька. – Куда ж еще?! Тут она, окромя квартиры, нигде ключей не оставляла! Она все дни только с нами туточки и проводила!
– А когда похоронами занималась?
– А когда она похоронами занималась, ключей у нее еще не было, – отрезала миссис Губкина. – Софа их только перед самым ее отъездом в Пермь дала. Когда они уже к нотариусу сходили и Софа на нее завещание выправила.
– Софья Тихоновна сделала Настеньку наследницей? – чуть слышно спросил Алексей.
– Да. Но ты слушай. У нотариуса в кабинете у Насти ключей еще не было. Там стащить не могли. Но ты вот вспомни, когда вы с Ромкой ее по Москве катали, она нигде сумку с ключами не оставляла?
– Точно! – сразу вспомнил лейтенант. – Она ее Роману отдавала, когда мы на каруселях катались!
Баба Надя еще более огорченно посмотрела на бывшего воспитанника:
– Эх, Алешка, и за что тебе только деньги в милиции плотют? Да не нужны Ромке Настасьины ключи! У него они и так есть – Арнольдович принес! Воспитанник пристыженно закусил губу. Вот куда может завести человека тупая ревность… Н-да, жаль, что нельзя бабушку Губкину в сыск оформить. Хотя бы вольным пахарем… Соображает получше лейтенанта с высшим образованием…
– В ресторане она нигде сумку без пригляда не оставляла?
– Нет. Только за столиком, на спинке стула, но мы с Романом всегда рядом были.
– Вот то-то и оно. Надо, Алешка, в Пермь ехать. Разузнать, кто к Насте ходит, кто в доме бывает… Или, – прищурилась, – ты хочешь к капитану своему побечь? Доклад настрочить…
– Нет! – резко, без раздумий вскрикнул лейтенант. – Нет. К Дулину нельзя… точнее, можно, нужно, но… нельзя. Сначала лучше в Пермь съездить… Выяснить, – и поднял глаза к потолку. – Вот только когда…
– Да никогда, – буркнула бабушка Губкина. – В Пермь я поеду.
– Вы?!
– Ага. Чего вылупился-то? Думаешь, совсем из меня весь песок просыпался?
Участковый не то чтобы кивнул, но и спорить не стал.
– Нет, Алешка, тебе туда соваться – только хуже. Ты человек подневольный. Тебе перед Дулиным отчет держать. А он к нам потом, черт, заявится, начнет Софу расспрашивать, а у нее… – Надежда Прохоровна вздохнула, – сердце, шмерце… Нельзя ее, Алеша, тревожить. Ей и так не сладко. Поеду в Пермь я, всем скажу, что в Питер направилась, могилку сестры поправить… Тут и делов-то – фьють! – туда-обратно, одна ночь в поезде. – И испытующе посмотрела на Алексея. – Как думаешь, справлюсь? Бубенцову показалось, что сказать бабе Наде «Да, справитесь» – все равно что отправить прямо на тот свет.
Что бы там себе ни воображала хитроумная пожилая сыщица, в Перми все будет иначе. Это здесь ее каждая собака знает, да не каждая облает. А вот в Перми, в другом городе…
– Не знаю, баба Надя…
– А тут и знать нечего! – вспыхнула миссис Губкина синим порохом. – Сказала – поеду, значит, поеду! Не остановишь.
Алексей посмотрел на воинственную бабушку и вдруг улыбнулся:
– Только берет свой, баб Надь, не надевай.
– Это почему же?
– Потому. Как только объявится возле Настиного дома тетушка с московским говором в алом берете, вся конспирация насмарку. Все негодяи мигом попрячутся!
Надежда Прохоровна приняла совет всерьез. Пожевала губами, цыкнула вставной челюстью и кивнула:
– Дело говоришь. Сменю обличье.
Серьезный пафос главной дворовой бабушки едва не заставил Алешу отпустить еще пару шуток. Но момент был не тот.
– Чем могу помочь, баба Надя?
– Ничем, – сосредотачиваясь уже на чем-то своем (вероятно, на измененном «обличье»), ответила та.
– Может, деньги нужны?
– Своих девать некуда, – глядя в сторону, мимо участкового, резонно заметила бабулька. – В могилу с собой сберкнижки не завернешь…
– А может, все-таки… спросить Настю? Откуда у нее посторонний ключ…
– И-и-и, – возвращаясь обратно откуда-то из собственных глубин, протянула баба Надя, – чего удумал. Тут, Алешка, либо так, либо эдак. Либо знает она о ключе, либо обманули ее.
– Так, может быть, знает! Может быть, все просто!
Надежда Прохоровна с сочувствием посмотрела на влюбленного лейтенанта и покачала головой:
– Молод ты, Алешка, жизни не видел. Вот Настя – чистая, хорошая девочка… Или – притворщица, каких мало. Если хорошая, то знать ничего не знает, сколько ни спрашивай. А если плохая, притворщица – отопрется. Сколь ни спрашивай, отопрется. Понял, голубь?
– Понял, – едва слышно ответил милиционер.
– Так-то вот и получается, что надо ехать… На родине о ней больше знают. Ну ладно, Алешка, ты иди к Арнольдовичу чай пей, а я в кассы потопала, за билетом. Настасья с Софой еще два дня будет, надо мигом обернуться.
В комнате Вадима Арнольдовича ничего не изменилось. В лейтенантской душе мир перевернулся, а здесь, как прежде, лился из настольной лампы приглушенный свет, плотные шторы поблескивали золотистыми завитками-виньетками, светился синим светом огонек спиртовки, на которую хозяин установил плоский чайничек, Вадим Арнольдович сидел опершись спиной о боковину книжного шкафа и смотрел, как крошечный голубой язычок облизывает глиняное донце.
Вот только чай в чашках остыл. И на груди Алеши как будто остался след чьей-то могучей, давящей ледяной ручищи. Даже сердце чуть заледенело…
– Вас чем-то огорчила Надежда Прохоровна? – подливая в Алешину коричневую чашку почти прозрачный чай, спросил ученый.
– Да… – автоматически ответил Алексей. – То есть нет. Все в порядке.
– О чем задумались?
– О женщинах, – совершенно честно, невесело усмехнулся лейтенант.
– Благодатная тема, – серьезно кивнул хозяин комнаты. – И бесконечная… – Вадим Арнольдович сделал осторожный глоток и с прищуром взглянул на своего молодого гостя.
– А вот скажите, Вадим Арнольдович, – неожиданно кинулся в откровения Алексей, – вот вы столько лет прожили в квартире с несколькими разными женщинами! Поняли в них что-нибудь?!
Ученый йог поставил кружку, выдвинул вперед нижнюю губу и немного раздул щеки:
– А женщина в этой квартире всегда была только одна, Алеша.
– Как это? – не понял лейтенант: шутить ли с ним изволит хозяин пещеры чудес или выражается иносказательно? – И кто, по-вашему, здесь единственная женщина?
– А разве непонятно? Софья Тихоновна, конечно.
– А ее сестра? А Надежда Прохоровна?
– Клавдия Тихоновна, Алексей, по большому счету, никогда не была, мгм, теплокровнойженщиной. Она была суккубом[1]. И хотя о мертвых не принято говорить честно и плохо, можете этому поверить. Я имею право судить. Я одиннадцать лет был женат на подобном существе.
– И в чем его сущность?
– Суккуб кастрирует мужчин.
– ???
– Эмоционально, Алеша, всего лишь эмоционально суккуб лишает партнера мужской силы и низводит до ничтожнейшего состояния. Еще подобных особей сейчас называют энергетическими вампирами. Но это… мягкая обложка для старого фолианта.
– Клавдия Тихоновна низводила… вас?!
– Что вы, Алексей. Она медленно пила жизнь из своего второго мужа, Дмитрия Яковлевича.
Алеша взял чашечку с чаем, сделал осторожный глоток. Покойного мужа Клавдии Тихоновны он помнил плохо: какой-то серый мужичок с виноватыми глазами уворачивается от мокрой тряпки, которой без всякого стеснения при маленьких гостях охаживает его жена…
