Улыбка сползла с его лица.
— Хорошо, — пожал он плечами, — только не знаю, чем смогу вам помочь.
— Думаю, сможете, — уверенно произнесла я, вставая.
— Пойдемте ко мне в гримерку, — он пошел вперед, показывая мне дорогу.
Мы зашли за сцену, на которой продолжалось представление, и, попетляв недолго по широким коридорам, очутились в маленьком закутке, куда выходили две двери. Одна из них запиралась на ключ, на другой же стоял кодовый замок. Пинна подошел к ней и, нажав три кнопки, открыл.
— Проходите, — пригласил он меня и, шагнув в темноту первым, включил свет.
Комнатка оказалась небольшой и казалась еще меньше от заполонивших ее нарядов, которые висели на плечиках на стенах и просто были сложены на стульях и маленьком диванчике. На специальных болванках покоились самые разнообразные парики, столик был уставлен баночками и пузырьками с гримом и косметикой. Пинна освободил мне место на диванчике, а сам устроился на единственном свободном стуле, стоявшем перед большим зеркалом.
— У вас есть пепельница? — первым делом спросила я, доставая сигареты.
— Вообще-то я не курю, — недовольно произнес он, но все же нагнулся и достал из ящика стола маленькое латунное блюдечко.
— Спасибо, — поблагодарила я и закурила. — Вероника сказала мне, что вы ее хороший друг. Мне кажется, настало время помочь ей.
— Да, — согласился Пинна, — ей сейчас нелегко. Но думаю, она переживет смерть мужа. Честно говоря, он был не слишком хорошим человеком.
— Я имела в виду другое, — я выпустила в потолок струю дыма, — ей понадобятся услуги адвоката.
Пинна вытаращил на меня глаза, и я поняла, что он не знает о ее признании.
— Она в КПЗ, ее обвиняют в убийстве Альберта Степановича, — пояснила я. — Она застрелила его из его же пистолета.
— Что? — прошептал Пинна. — Чушь, она его не убивала. Это какая-то ошибка.
— Что значит «ошибка»? — я с интересом посмотрела на него. — Вероника сама заявила об этом, рассказав все с экрана телевизора в прямом эфире несколько часов назад.
— Но она этого не делала, — вскричал Пинна.
Он тяжело дышал, его большие карие глаза стремительно перебегали с одного предмета на другой. На меня он пытался не смотреть. Я же, напротив, старалась поймать его взгляд. Наконец на какое-то мгновение мне это удалось.
— Вы так уверенно заявляете это, как будто сами были в ту ночь на месте преступления…
— Ну что вы… — горько усмехнулся он.
— Тогда почему вы так уверены в этом?
— Потому что Вероника не способна на убийство, — понизил он голос, — она… она замечательный человек, вы ее не знаете.
Это звучало не настолько убедительно, как хотелось Пинне, но, учитывая то, что я и сама так думала, я согласилась с ним.
— Хорошо, — я стряхнула пепел с кончика сигареты, — как вы с ней познакомились?
— Это нужно для следствия? — насмешливо посмотрел на меня Пинна.
— Я заинтересована в том, чтобы собрать максимально больше информации, касающейся Дюкиных, иначе я не найду убийцу.
— Вы считаете, что в смерти мужа Вероники виновата она или ее мать? — откровенно спросил он.
— Вероника, наверное, рассказывала вам о мадам Левицки… — высказала я предположение.
Пинна кивнул.
— Когда она представила меня ей в клубе, я уже был наслышан о ней. Да любому человеку, который читает газеты и смотрит телевизор, известно имя Левицки.
— Это да, — выпустила я дым изо рта, — но Вероника, должно быть, говорила о Левицки больше как о своей матери, нежели как о талантливой художнице?
— Она почти не знала свою мать, — возразил Пинна, вытягивая свои стройные мускулистые ноги — серебристая ткань брюк только подчеркивала рельефность его мышц.
— Да, мне известна эта печальная история…
— Но Вероника сказала мне, что мать готова не просто поселиться здесь, а поселиться чуть ли не с ней в одной квартире.
— В той, которую Левицки планировала купить и где она жила в юности?
— Вы неплохо информированы, — улыбнулся Пинна.
— И как же Вероника сделала бы это, ведь она была замужем? — недоумевала я.
— Не знаю, — пожал плечами Пинна, — мадам Левицки довольно эксцентричная дама, по словам Вероники. Да я и сам читал в «Пари матч» о том, какой грандиозный скандал она закатила в отеле «Риц» какому-то особенно назойливому журналисту.
— Вы полагаете, что убить человека ей не составит труда? — решила я конкретизировать.
— Нет, — отмахнулся Пинна, — я этого не говорил. Просто пытаюсь понять, как и вы, — снова улыбнулся он, — каким образом мать Вероники планировала организовать свое совместное житье с дочерью.
— Думаете, что Левицки видела в Альберте препятствие для осуществления своих планов? — прямо спросила я.
— Не знаю, — приподнял левую бровь Пинна, — возможно, что и так, а может, и нет. Я видел живьем мадам Левицки всего раз, в клубе…
— Как она выглядела?
— Прекрасно для своих лет. Модно, стильно, вела себя раскованно… Только вот, по-моему, с мужем Вероники у нее не сложились отношения.
— Вы заметили какие-то шероховатости в их общении?
— Да, Альберт как-то ревниво косился на нее, на его лице можно было прочесть досаду и разочарование. На какое-то мгновение он, как мне показалось, даже рассвирепел, а когда мы с Вероникой отошли от столика, — я пригласил ее поболтать в гримерную, — Альберт дернул Левицки за рукав, потому что за минуту до этого она произносила, не глядя на него, но, похоже, вся на взводе, какую-то гневную тираду.
— Интересно, — задумалась я, — Вероника не сказала вам, что заставило ее мужа и ее мать быть на ножах?
— Думаю, Вероника или была не в курсе, или делала вид, что ничего не замечает, потому что ей было тягостно все это видеть, — печально произнес Пинна.
— Странно… За три дня так невзлюбить друг друга… — я бросила на Пинну пристальный взгляд. — Так при каких же обстоятельствах вы познакомились с Вероникой?
— В кафе, — просто ответил Пинна, — на проспекте. Она сидела за столиком, до ужаса несчастная и отрешенная. Я подсел — мне в тот день тоже не везло. И так, слово за слово, мы с ней почувствовали друг к другу симпатию, а потом подружились.
— И ее не смутила ваша…
— Нет. Она со всем присущим ей наивным простодушием сказала, что мой гомосексуализм — это даже к лучшему. Ей нужен друг, сказала она, а не любовник.
— Как часто вы встречались?
— Пару раз в месяц. У нас с ней прекрасные отношения. Никто не думал, что все так обернется… — Пинна с проникновенной грустью посмотрел на меня и вздохнул. — Вероника, несмотря ни на что, любила мужа и страдала из-за его пренебрежения, а порой и жестокости. Он не ставил ее ни в грош, в то время как она — женщина поразительной душевной чистоты и изящества.
Вот уж никогда бы не подумала, что такая невзрачная при всей своей миловидности дикторша может привлечь внимание красавчика-гомосексуалиста, вещающего о «душевном изяществе». Как все-таки странно устроены люди!
— Она делилась с вами своими переживаниями?
— Иногда. Вообще-то она всегда старалась сдерживаться и не показывать, насколько огорчена поведением своего мужа.
— В воскресенье она тоже сдерживалась в беседе с вами?
— Нет. Она сказала, что Альберт откровенно издевается над ней.
— В чем это выражалось?
— Три дня назад он не пришел ночевать. Когда Вероника спросила его о причине, он принялся оскорблять ее. Мне тяжело об этом говорить, — поморщился Пинна. — Ужасно жаль Веронику.
— Но она тем не менее жила с ним и сносила все обиды… — бросила я на него ироничный взгляд.
— Она любила его, — криво усмехнулся Пинна, — хотя… Иногда мне казалось, что она просто вбила себе это в голову.
— Что вы хотите этим сказать? — встрепенулась я.
— Только то, что порой она сама принималась себя укорять за свою слабость… А это уже первый шаг к исцелению.
— А еще что-нибудь из ряда вон выходящее вы не заметили в то воскресенье?
— Нет, — отрицательно покачал головой Пинна.
— Можно полюбопытствовать, — вкрадчиво улыбнулась я, — что обычно составляло предмет ваших бесед?
— Жизнь, искусство, люди… — слегка оттопырил нижнюю губу Пинна. — Порой Веронике требовалось просто мое молчаливое присутствие…
— И вы не знали о трагедии, произошедшей на даче Дюкиных?
— Нет. Я ведь вам сказал, что виделся с Вероникой не чаще двух-трех раз в месяц. Ее муж был против того, чтобы она посещала клуб, — с горечью сказал Пинна.
— Ах вот как? Значит, ему было не безразлично, куда ходит его жена?
— Он был, осмелюсь сказать, ретроградом, — криво усмехнулся Пинна, — и прежде всего обеспокоен своей репутацией, тем, как он выглядит в глазах других людей. А тут его жена посещает клуб геев.
