— Нет, — минуту подумав, ответила заказчица.
— Уланова Марина Викторовна. Не был ли ваш сын с нею знаком?
— Впервые слышу это имя.
— А среди друзей Аркадия не было человека с фамилией Ромашов или с похожей на нее?
— Да, был, — сразу же ответила Датская. — Мальчики вместе в садик ходили.
Нет, этот вряд ли мне подойдет.
— Спасибо, Алла Леонидовна, вы мне очень помогли, — сказала я в трубку и, попрощавшись, положила ее на аппарат.
Итак, никакой информации об этом предполагаемом Ромашове узнать не удалось. Значит, будем действовать вслепую. Уланова просила своего приятеля зайти сразу после работы. Скорее всего, это будет вечером. Но нельзя сбрасывать со счетов и то, что любовник Марины Викторовны может работать посменно. Тогда он к ней придет либо после обеда, либо утром, после ночной смены. Вот поэтому я и поднялась сегодня так рано.
Быстро выпив неизменную чашку кофе с булочкой, я собралась и отправилась к дому Улановой. Розовые краски рассвета мягко светили в лобовое стекло моей «девятки». Город оживал. На остановках, зевая и поеживаясь, бестранспортный народ вглядывался в даль дороги, ожидая автобуса. Те же, кто успел накопить на личное авто, равнодушно проезжали мимо, торопясь на свои рабочие места.
Мне повезло, я, не застряв в традиционных утренних пробках, прибыла на место уже в пять минут девятого. Поставила машину около первого подъезда и, откинувшись на сиденье, стала ждать. Третий подъезд, в котором жила Уланова, с моего наблюдательного пункта был виден как на ладони.
По сути дела, мне нужно было подмечать только входящих в подъезд. Ранний утренний час, по всей видимости, этого не предполагал. Из подъезда высыпали по одному и небольшими группами мужчины и женщины, озабоченность лица которых говорила о том, что они торопятся на работу. Потом дверь выпустила шумную стайку школьников, возбужденных с самого утра. Пенсионерки, предполагая, что ничего без их ведома происходить не должно, с сознанием собственной незаменимости вразвалочку преодолевали ступеньки, ведущие к лавочке перед подъездом. И ни один человек не собирался всходить по этим ступеням.
Какой-то гражданин, с утра уже расшатываемый ветром, вырулил из дома на автопилоте и направился в забегаловку напротив. Название у нее было совдеповское, просто «Закусочная», с выпавшими двумя первыми буквами. Можно было бы предположить, что этих букв никогда здесь и не было, но выгоревшие места перед словом «кусочная» говорили об обратном.
Я внимательнее присмотрелась к этому заведению. Судя по обшарпанным стенам и контингенту, представитель которого сейчас вошел внутрь, забегаловка оправдывала свое название. Но окна «кусочной» очень заманчиво выходили на интересующий меня третий подъезд.
Я приспустила стекло и глотнула свежего весеннего воздуха. В машину сразу же ворвался радостный вздор птиц, шумно обсуждающих солнечную погоду. Легкий ветерок по-своему поправил мои волосы. Именно в этот момент щебет птиц перекрыли шлепающие по лужам шаги.
Мужчина лет тридцати—тридцати двух, одетый в черную кожаную куртку, уверенной походкой проследовал мимо моей машины и нацелился именно на третий подъезд. Я вышла из «девятки» и последовала за ним. Я не успела рассмотреть его лица, и чисто женское любопытство раздирало меня, тем более что со спины мужчина выглядел очень даже ничего.
Около самого подъезда мужчина огляделся, словно проверяя, нет ли за ним слежки, и встретился со мной взглядом. Я изобразила на лице полное безразличие, отметив про себя, что внешне любовник Улановой выглядит не ахти. Почему-то это обрадовало меня, хотя до увлечений Улановой мне не было никакого дела.
Мужчина задержал на мне взгляд, остановившись у самого порога, и как-то с неохотой вошел в подъезд. Я немного выждала и вошла следом. Звук его шагов был слышен на втором этаже. Я тоже стала подниматься, тихо прислушиваясь. На четвертом шаги остановились. Но квартира Улановой на пятом. Или меня подвел слух? Я замерла, стараясь уловить каждый звук. Я услышала, как мужчина достал ключи, как, скрипнув, открылась дверь и как она снова скрипнула после того, как пропустила в квартиру посетителя. И все звуки затихли.
Тот или не тот? Я поднялась до четвертого этажа: мокрые следы вели к одной из квартир. Его ли это следы? На всякий случай я быстро взбежала на пятый: около двери Улановой пол был девственно-чистым. Не тот.
Медленно, уже не скрываясь, я начала спускаться по лестнице вниз.
— Не меня ищете, девушка? — вместе с вопросом открылась дверь, в которую, по моим расчетам, вошел тот мужчина, за которым я сюда пришла.
Кожаной куртки на нем уже не было. Он стоял боком в дверях, перекрыв рукой проход, по-видимому, предполагая, что поза его привлекательна. Но меня она ничем не заинтересовала. Мужчина окинул меня взглядом и произнес, опустив руку и тем открывая проход в квартиру:
— Если меня, то я к вашим услугам.
— Нет, вы ошиблись. Тот, которого я искала, выглядит немного умнее.
Когда я подошла к машине, сотовый, оставленный мною на сиденье, разрывался, стараясь перекричать глупых воробьев. У него это получалось неплохо, так, что любопытная старушка, приковыляв ближе к «девятке», заинтересованно заглядывала внутрь, стараясь определить, откуда доносится звук.
— Слышь, дочка, сигнализация у твоего ахтомобиля сработала. Только его никто не трогал, я следила.
Я поблагодарила пенсионерку за бдительность и, сев в машину, взяла телефон.
— К тебе, барышня, как в Смольный, не дозвониться, — как всегда громко, с небольшим акцентом, пропел Папазян. — Домой к тебе названиваю, никто трубку не берет, сотовый набираю — опять прокол. Это что, конспирация?
— Привет, Гарик. У тебя что-то важное?
— Откуда знаешь?
— Иначе так рано ты бы не позвонил.
— Правильно, не позвонил бы. Собирайся, и чтобы через полчаса была у меня. Приведу тебе подозреваемого.
Я чуть не подпрыгнула в машине от радости.
— Гарик, я тебя люблю! — крикнула я, совершенно не подумав о последствиях своих слов.
— Уверена? — с надеждой спросил Папазян.
— Не совсем, но предполагаю, — попыталась выкрутиться я. — Сейчас еду.
Оставаться в засаде у дома Улановой больше не было смысла: если бы ее любовник работал в ночную смену, он бы уже пришел сюда. И я поехала к Гарику.
Я очень торопилась, с нетерпением ожидая встречи с Аркадием, поэтому, влетев в участок с бешеной скоростью, я лихо пронеслась мимо дежурного, с тоскою следящего за передвижениями мухи по его столу, успев кинуть на ходу:
— К Папазяну.
Дежурный, оторвавшись о своего сонного созерцания, вскочил было с насиженного места с твердым намерением задержать неучтенного посетителя, но мой уверенный вид и брошенная впопыхах фраза внушили ему доверие. И он, стоя почти по стойке «смирно», проводил меня взглядом, только и сказав:
— Здрасте.
Гарик изучал содержимое какой-то толстой папки, когда я к нему вошла. Вид у него был сосредоточенный и ужасно умный. Особенно удивили меня очки, гордо восседающие на армянском носу моего друга. Я впервые видела его в очках, и меня это позабавило.
— Здравствуй, батыр, — сказала я, проходя в кабинет.
— Проходи, красавица, садись.
Он встал и предложил мне сесть на его место.
— Подожди, я лишнее уберу, — засуетился Гарик.
Он начал собирать со стола все те бумаги, которые с таким серьезным видом изучал до моего прихода. Бумаги в папку ложились неровно, совершенно не соглашаясь умещаться в положенных рамках и топорщась в разные стороны. Гарик пытался уложить их ровнее, но выходило плохо. Тогда он плюнул на все это и закрыл папку прямо так, смяв углы и окончательно испортив товарный вид бумаг.
— Я вызвал Датского на допрос, — Папазян посмотрел на часы, — минут через десять его приведут, и ты будешь допрашивать. Согласна?
Я утвердительно кивнула.
— Хорошо, — одобрил Гарик. — Тогда вот тебе бумага, будешь писать протокол.
— Зачем? — не поняла я.
— Как зачем? А что я Датскому скажу? Вот пришла тут одна с улицы, хочет с тобой побеседовать. Нет уж, давай-ка маскируйся под нас. Жалко, формы на тебе нет. Но ничего, и так сойдет.
— Да я уж и забыла, как протоколы ведутся, — нерешительно пожаловалась я.
— Ничего, вспомнишь.
За столом Папазяна, похожим на тем-но-коричневый, облупившийся от времени ящик, с бумагой и ручкой в руках я чувствовала себя ужасно глупо, словно сушеная вобла при исполнении. Мне бы еще пучок на голову старческий и очки в роговой оправе. Я подняла глаза и огляделась. Бледные, затертые обои излучали уныние. Только фотообои напротив немного снимали напряжение, радуя глаз солнечной полянкой. Тонкая паутина под потолком медленно колебалась, словно гипнотизируя меня.
В дверь постучали, и в комнату просунулась веснушчатая голова молодого лейтенанта. Его взгляд по привычке целенаправленно устремился на стол Папазяна. Но там сидела я, и лейтенант сразу же растерялся, наверняка подумав, что Папазян резко изменился. Пошарив в нерешительности глазами по кабинету, пришедший обнаружила все-таки искомое и сказал Гарику:
