– Господи, какой же я баран! – с досадой хлопнул себя по голове Липатов. – Ведь на похоронах дяди были его друзья! Вполне вероятно, что среди них был человек, который делал для дяди расшифровку.
Он метнулся к столу, достал оттуда записную книжку и принялся лихорадочно ее перелистывать.
– Вот! – воскликнул он с досадой. – Есть люди, бывшие на похоронах, но с которыми я не побеседовал. Ограничился только Волковым, уцепился за «экспертизу древесины». А кто такой Блохин? Или Иваницкий? Точно помню, что они были на похоронах, но какие отношения связывали их с дядей – хоть убейте, не знаю!
– Так не поздно выяснить! – предложил я. – Начинайте звонить.
Липатов схватил трубку телефона и, глядя в записную книжку, принялся набирать номер.
– Владимир Николаевич! Опомнитесь! – отчаянно воззвал я. – Второй час ночи!
– И то верно. – Липатов взглянул на часы. – Извините, я уж совсем потерялся во всех этих событиях… А что сейчас делать?
– Спать, – посоветовал я и не удержался от зевка. – Вы мне хоть раскладушечку постелите.
– Да-да, конечно! – засуетился Липатов. – Ложитесь в спальне. Я вам сейчас постель там перестелю, а сам лягу здесь, в кабинете. Хочу еще за компьютером посидеть.
* * *
Обычно я плохо сплю на новом месте, но постель академика оказалась очень удобной. То ли очень дорогой ортопедический матрас в совокупности с немногим менее дорогой ортопедической подушкой сделали свое дело, то ли накопившаяся усталость выключила мозг, но я даже не помнил, как заснул. И утром проснулся сразу: словно, щелкнув выключателем, включили мозг. Обычно я люблю утром поваляться в постели, но чужая спальня к этому не располагала. Я быстро оделся и отправился на кухню. Проходя мимо кабинета, я осторожно заглянул в приоткрытую дверь и с удивлением обнаружил, что Липатов так и не ложился. Он по-прежнему сидел одетым в глубоком кресле перед компьютером и оцепеневшим взглядом смотрел в экран монитора.
– Доброе утро, Владимир Николаевич, – поздоровался я. – Вам затрак приготовить?
– Что? – вышел из ступора Липатов. – Ах да, конечно… Будьте так любезны, Мечислав Мстиславович. И если можно, то кофе в первую очередь.
– Хорошо. Я еще яичницу пожарю. Вам сколько яиц разбить?
– Ах, какая разница?! – нервно воскликнул Липатов и тут же спросил: – Сейчас около восьми утра. Как вы думаете, уже можно начать обзвон?
– Вообще-то рановато, – замялся я. – С другой стороны, все-таки не ночь… Звоните, Владимир Николаевич!
– Спасибо! – радостно отозвался Липатов, хватаясь за трубку телефона.
– В общем-то, не за что… – пробормотал я и отправился на кухню.
* * *
Яичницу я делаю обычно по своему оригинальному рецепту. Я люблю омлет, но взбивать массу для омлета даже миксером по утрам мне лениво. Глазунью я терпеть не могу и с детства презрительно называю это блюдо «яичницей с оранжевыми соплями». Самая вкусная яичница «по-булгарински» делается так. Нужны грудинка и сыр. Сначала берется кусочек грудинки, содержащий максимальное количество сала, нанизывается на вилку, и им протирается разогретая поверхность сковородки. Затем максимально постные кусочки грудинки вываливаются на сковородку и слегка обжариваются: теперь на смазанной поверхности они не пригорят. После этого из кусочков сыра выкладывается круг и, когда сыр от жара начинает «плыть», в середину круга разбивается требуемое количество яиц. Неразбитые желтки немедленно и безжалостно разрушаются. Сверху на яйца кладутся кусочки сыра. Все это жарится под крышкой на малом огне до «исчезновения соплей», то есть до полного сворачивания белка. Ну и сыр должен слегка поджариться, чтобы переворачивался легко, а не растекался. Затем получившийся сырно-яичный блин переворачивается и сверху снова кладутся кусочки сыра, но уже потоньше. Жарим опять-таки под закрытой крышкой, пока сыр не «поплывет». Все! Приятного аппетита.
Кстати, когда не лень, я делаю и омлет. Туда нужно, кроме обычных муки, молока и яиц, щедро добавить тертый сыр – чем больше, тем лучше, а также неплохо на каждые три яйца добавить граммов пятьдесят живого пива. Впрочем, можно и баночного. Только не горького! Лучше всего подойдет «Сибирская корона классическая». Впрочем, дело вкуса… Можно добавить и «Гиннесс». Омлет, разумеется, тоже «по-булгарински».
В этот раз я ограничился яичницей из четырех яиц. Сварив кофе в керамической турке, я накрыл стол на две персоны и, гордый результатом, направился в кабинет за Липатовым.
– Кушать подано! – торжественно объявил я.
– Я нашел! – еще более торжественно объявил Липатов.
– Что нашли? – не понял я.
– Человека, который делал расшифровку для дяди! – выпалил Липатов. – И главное: ведь я видел его на похоронах, но тогда мне в голову не пришло… Да и откуда могло прийти? Я тогда и понятия не имел… А он был рядом!
– Кто такой? – прервал я бессвязный поток сознания. – Имя?
– Блинов Павел, дядин аспирант, – четко доложил Липатов. – Он вспомнил, что делал для дяди расшифровку текста на венецианском языке. Он готов увидеться с нами у себя дома до двенадцати часов дня. В двенадцать он уедет из дома и освободится сам не знает когда. Предлагаю ехать к нему немедленно!
– Далеко?
– 2-я Рощинская улица.
Метро «Тульская». Хорошо хоть не окраина.
– Но завтрак готов, – попытался напомнить я. Однако Липатов с возмущением отверг мое робкое поползновение:
– Какой может быть завтрак, когда человек нас уже ждет?! – возмущенно воскликнул он.
С таким же пафосом, если верить Герцену, Белинский отвергал предложение пообедать: «Как можно обедать, если мы еще не решили: есть Бог или нет?!» Судя по этой фразе, Белинский умер вовсе не от чахотки, как пишут в учебниках, а от голода.
– Но неужели вы потащите бесценную реликвию с собой? – вопросил я. – Надо бы снять копию со страницы и взять ее.
– Вы правы, – немедленно согласился Липатов и так же стремительно отверг идею: – Но снять копию не на что! Сканера у дяди нет, цифрового фотоаппарата тоже. Так что берем рукопись – и вперед!
– Погодите! – взмолился я. – У меня в мобильнике камера в режиме макросъемки делает неплохие фото. Я всегда в разных учреждениях фотографирую образцы заявлений и прочей лабуды, чтобы спокойно заполнить их дома. Давайте я пересниму страницу, а уж информацию с карты памяти как-нибудь вытащим.
Как ни странно, но мне удалось убедить Липатова. Я сделал несколько фотографий зашифрованной страницы манускрипта. Липатов торопливо удалился в кабинет, где спрятал манускрипт в тайник, и мы помчались на улицу.
Выбегая из подъезда, я глянул на часы: девятый час. Н-да, час пик… Вариантов нет: только метро. Полчаса в состоянии бочковой сельди, зато доедешь в нужную точку, а не простоишь неопределенное время в бесконечных и неизвестно когда и где кончающихся пробках.
Возле подъезда у машины с открытым капотом стояла девушка с выражением вселенского отчаяния на лице. Наше появление вызвало ее неподдельный восторг: она бросилась ко мне и схватила меня за рукав:
– Ой, мужчина! Ой, не убегайте, мужчина! Помогите мне завестись! Умоляю! – затараторила она. Я попытался освободиться, но хватка была мертвой.
– Девушка, милая! Но мы с моим другом ничего не понимаем в устройстве автомобилей, – вступился за меня Липатов.
Как ни странно, но его слова возымели действие. Девица отступила и растерянно спросила:
– А что же мне делать?
– На метро езжайте, – посоветовал я. – Все равно кругом сплошные пробки, не протолкаетесь, даже если заведетесь.
– Ой, спасибо! – обрадовалась девица. – А вы можете показать, где здесь ближайшая станция метро?
– Идите с нами, мы как раз туда, – предложил я и двинулся вдоль по улице быстрым шагом вместе с Липатовым. Девица за нашими спинами старательно стучала каблучками, пытаясь не отставать. Когда мы добрались до турникетов на станции, девица ухитрилась обогнать меня.
– У меня нет билета, а в кассу огромная очередь, – захлопала она огромными ресницами. – Что делать?
Я молча шваркнул бумажником по оранжевому кружку на турникете и пропустил вперед наглую девицу. Выйдя на платформу, я спросил:
– Хоть знаете, до какой станции вам надо ехать?
– Разумеется, – кивнула девица. – «Тульская». Там офис нужной мне фирмы. Такой длинный дом напротив «Ереван Плаза».
Блинов жил в доме на 2-й Рощинский улице. Судя по всему, как раз за пресловутым «длинным домом».
– Продолжайте держаться нас, – посоветовал я. – А то для водителя машины мир выглядит немного иначе, чем для пешехода.
В битком набитом вагоне какой-то джентльмен галантно уступил девице место. Она плюхнулась на сиденье и тут же принялась сосредоточенно набирать эсэмэски на смартфоне. Я имел достаточно времени, чтобы приглядеться к ней. В общем-то, выглядела она лет на тридцать пять – бальзаковский возраст, изюминка для ценителей, – просто фигурка и манера общаться соответствовали двадцатилетней девушке.
