— Of course not![19]
— Но ведь я тебе говорила, что не люблю работать одна.
— В любом случае, на всех допросах первую скрипку играешь ты.
— Да, но даже первой скрипке нужен смычок, чтобы она зазвучала. Я не люблю роли старого одинокого полицейского, Ингрид. Давай хотя бы начнем вместе.
— Хорошо! Хорошо!
Хозяина кинотеатра звали Родольф Кантор. Это был коренастый мужчина с напомаженными редеющими волосами, но носивший усы. Он был одет в полосатый костюм, из кармашка которого высовывался белый платочек. Когда он вставил сигарету с героином в черепаховый мундштук, Ингрид поняла, что свой стиль он позаимствовал у папаши из «Семейки Адамс».
Увидев затем кассира и двух билетерш, она отметила, что те придерживаются того же стиля, что их хозяин: первый сделал выбор в пользу футболки с нарисованным скелетом, а на девушках были прелестные агатово-черные платья, подчеркивавшие макияж в стиле «женщина-вамп»: бледность, угольно-черные глаза, пурпурные губы. Колготки в сеточку и лодочки на высоченных каблуках довершали их наряд. Все трое служащих сохраняли полную невозмутимость, несмотря на крики, время от времени доносившиеся из зала. Ингрид решила, что сегодняшнее мероприятие какое-то особенное, но Кантор разуверил ее в этом. Сегодня все как обычно, пояснил он, а такие неординарные наряды нужны лишь для того, чтобы создать атмосферу и доставить удовольствие посетителям.
— Я пришла, чтобы поговорить о Ванессе Ринже, — отрубила Лола.
Кантор был нем, как могила Дракулы в первых лучах утренней зари. Несколько секунд тишину нарушали только крики, проникавшие через дверь, обитую кожей. «„Звездная панорама“ — действительно хороший кинотеатр», — подумала Ингрид. Время шло.
— Вы подтверждаете, что она у вас работала?
— Разумеется.
— Долго?
— Три недели.
— Немного.
— Абсолютно верно. Но к чему все эти вопросы? Вы что, из полиции?
— Не совсем.
«А время все идет», — думала Ингрид, лихорадочно соображая, как ей выйти из сложного положения.
— Так вы из полиции или нет?
— Считайте, что я молодая пенсионерка, нанятая частным образом семьей жертвы.
— Я готов отвечать на вопросы. Но только в присутствии официальных лиц.
— Полиции не хватает рвения. Держу пари, что они до вас даже не доберутся. Так что уверяю вас, вам не придется рассказывать свою историю дважды.
— Не знаю, хватает ли у полиции рвения, но вам явно хватает наглости. А теперь извините, у меня много работы.
— Вы знаете Дилана Клапеша, мсье Кантор?
Лола кинула удивленный взгляд на Ингрид и заинтересованный — на Кантора. Американка быстрым движением сорвала с головы перуанский колпак; она знала, какое впечатление ее короткая стрижка в стиле эдакой постмодернистской Жанны д'Арк произведет на такого любителя стилистических выкрутасов, как Кантор.
— Естественно! Это восходящая звезда французских фильмов ужасов. Я его большой поклонник.
— Я хорошо знаю Клапеша. Его настоящее имя — Артюр Мартен.
— Да ладно!
— Это так же верно, как то, что меня зовут Ингрид Дизель. И если вы поможете моей подруге, которая говорит вам чистую правду, то я приведу к вам Дилана Клапеша на встречу со зрителями.
— Но, говорят, у него ужасный характер.
— Так вам нужен Клапеш или нет?
— Еще бы не нужен!
— Договорились!
— Не так быстро. Мне нужно письменное обязательство. С подписью.
— Хорошо, только давайте быстрее.
Директор на минутку вышел. Лола воспользовалась этим, чтобы тактично расспросить Ингрид. Ей плохо верилось в крепкую дружбу между кинозвездой и массажисткой.
Кантор вернулся, держа отпечатанный на машинке листок и ручку. Ингрид, прочитав бумагу, подписалась. Секунду она стояла неподвижно с обязательством и ручкой в руках, а по ее губам бродила загадочная улыбка. В конце концов она вынула из кармана перочинный ножик, ткнула в кончик большого пальца и прижала его к листку.
— А сейчас, Лола, я убегаю. А вы, Кантор, ведите себя полюбезнее. Хорошо?
— Все, что вам угодно.
Кантор проводил глазами атлетичную фигуру Ингрид, пока она не растворилась в ночи. Потом он посмотрел на листок, украшенный четким карминно-красным отпечатком, так, словно это был голливудский контракт, и наконец повернулся к Лоле, выражение лица которой оставалось абсолютно безмятежным.
— Ваша подруга — эксцентричная особа. Она своеобразна, но ее своеобразие не напрягает. Они мне очень нравятся.
— Эксцентричные люди?
— Да, в нашу серую эпоху их не хватает. В семидесятых годах, например, их плотность на квадратный метр была гораздо больше.
— Хорошо. Продолжим. Почему Ванесса проработала у вас всего три недели?
— Она не снизошла до объяснений. И я остался только с одной билетершей в разгар фестиваля Дарио Ардженто. Вы, может быть, этого не знаете, но Дарио Ардженто собирает полные залы.
— Возникли какие-то сложности?
— Не знаю. Я обращаюсь со своими служащими корректно.
— А клиенты?
— Что вы хотите сказать?
— Ваши посетители — особая публика. Может быть, их можно назвать эксцентричными, но их своеобразие напрягает несколько больше, чем Ингрид Дизель.
— Мои клиенты не более странные, чем посетители выставочных залов и экспериментальных кинотеатров. У нас своя гордость.
— Каким образом вы наняли Ванессу?
— Меня познакомил с ней мой сын Патрик. Если бы не он, я вряд ли взял бы ее на работу.
— Ваш сын был близко знаком с ней?
— Да, он был ее другом.
— А может быть, возлюбленным?
— Понятия не имею. Нынешнее поколение делает что хочет, хотя многие еще живут с родителями. А что касается секретов, так они легко проверяются. И в этом нет ничего удивительного.
— Он живет с вами?
— Да. У него нет другого выхода. Патрик получил аттестат в июне. А сейчас он помогает моей супруге Рене. Она продавщица книг.
— Где находится ее магазин?
— На улице Винегрье. Вы не ошибетесь. Магазин называется «Огурец в маске».
— Оригинально.
— Не очень. Вы когда-нибудь слышали об огородных приключениях Огурца в маске, комиксе Мандрики?
— Это тоже было в семидесятые годы, да?
— Вот-вот! Рене — специалист по комиксам.
Кто-то громко взвизгнул. Лола обернулась. Кассир мирно болтал с билетершей. Та задрала ногу вверх, чтобы помассировать себе лодыжку, и напоминала сейчас цаплю в трауре.
— Эти двое знали Ванессу?
— Нет, они новенькие. Представьте, мне трудно удержать своих работников. На работу нужно приходить около семнадцати часов, а уходим мы не раньше часа ночи. А в промежутке они не знают, чем себя занять — не хватает воображения. Им скучно. Это болезнь нашего времени. Допросите лучше Элизабет — у нее как раз перекур.
Силуэт билетерши резко выделялся на фоне церкви Сен-Лоран и окружавшего ее сквера, освещенного прожекторами. Она заполняла собой пустоту. Был виден красный огонек на конце ее сигареты. Лола прищурилась и представила себе живую Ванессу, еще более худенькую из-за черного платья и лодочек на высоченных каблуках, слишком высоких даже для фестиваля Дарио Ардженто. Девушка заметила Лолу, но подошла не сразу. У нее были рыжие волосы, бледная кожа и зеленые глаза. Выглядела она встревоженной.
— Еще не нашли того, кто убил Ванессу?
— Нет. Вы ее знали?
— Немного. Ванесса была не болтлива. Все, что я знала — это то, что она не собиралась здесь надолго задерживаться.
— Трудно здесь работать?
— Не труднее, чем где-либо еще. Кантор — нормальный хозяин. Но думаю, что работа Ванессу не удовлетворяла. Она выжимала ее полностью, а желания заводить друзей у Ванессы не было. Я прочитала в газете, что она работала в приюте для беспризорных детей. Неудивительно. У нее была потребность вкладывать в дело всю душу.
— Какие отношения между вами и вашими посетителями?
— Здесь много молодежи. По-моему, это в основном студенты, раз они могут позволить себе так поздно лечь спать на неделе. В общем, они ведут себя корректно. Они нас почти не замечают. Мы для них всего лишь билетерши.
— Не приходилось ли вам слышать от них каких-либо презрительных замечаний?
— Они скорее равнодушны.
— А Ванесса общалась с кем-нибудь из них?
— Странно, что вы об этом спрашиваете. Я как раз думала об этом, когда смотрела на церковь. Один парень все уговаривал нас сняться в его первом фильме. Он нас так замучил, что мы прозвали его Болтуном. Однажды вечером я стояла тут, курила и вдруг в саду в свете прожектора увидела Ванессу. Она разговаривала с Болтуном.
— О чем?
— Мы были не столь близкими подругами, чтобы я стала спрашивать ее об этом.
— А почему она разговаривала с Болтуном больше, чем со своими коллегами?
— Может быть, потому, что с ним было забавно. Работая здесь, становишься мрачной. Не знаю, наверное, это оттого, что вокруг столько ужасов. Я лично не понимаю, как можно получать удовольствие, глядя на человека, расчленяемого живым мертвецом. Если можете, объясните мне! Сначала я смотрела на посетителей, не замечая их, но сейчас я им не доверяю. Вы слышали о юноше, который убил девушку где-то под Нантом?
