— Джон? — почти сразу же ответила она.
— Нет, — сказал я. — Это Уорд. Твой телефон сообщает о том, кто звонит, Нина. Просто взгляни на экран.
— Верно, — ответила она. — Ну и глупая же я. Где ты?
— В Сан‑Франциско.
— Вот как? Зачем?
— Я оставил здесь свое сердце. И вернулся, чтобы его забрать.
— Хорошее решение. И как оно?
— Почти нетронутое, — коротко рассмеялся я. — Как дела?
— Пока ничего, — ответила Нина. — Хотя не совсем, происходит что‑то странное. Сегодня утром случилось двойное убийство — кто‑то оставил труп неизвестной женщины в дрянном мотеле, а потом пристрелил полицейского, чтобы подчеркнуть свою мысль. Да еще оставил в теле женщины жесткий диск.
— Очаровательно, — сказал я.
— Не особо. Естественно, это дело полиции Лос‑Анджелеса, но им вплотную занялся Монро, и я вместе с ним. Может, тебе интересно было бы взглянуть на этот диск? Я неофициально сделала с него копию. Ты ведь занимался такими вещами профессионально?
— Верно, — ответил я. — Хотя Бобби наверняка справился бы лучше. И даже побайтная копия может оказаться не в точности совпадающей с оригиналом. Но я взгляну.
— На нем уже нашли короткий текст и музыкальный фрагмент. Явно для пущего эффекта.
— Что за музыка?
— «Реквием» Форе.
— Красиво.
— Я его не слушала.
— А стоит. Весьма бодрит, особенно если учесть, что он предназначен для мертвых.
Она немного помолчала. Я ей не мешал.
— С тобой все в порядке, Уорд?
— Более‑менее. — Я коротко рассказал ей о том, что узнал от миссис Кэмпбелл. — Мягко говоря, веселого мало. Кроме того…
Я пожал плечами. Казалось, она это услышала.
— Да, — тихо сказала она. — Я знаю. Иногда мне снится это по ночам. Будто я снова в Холлсе, на полу вестибюля, раненая. А вы с Джоном где‑то там, среди домов, пытаетесь найти Сару Беккер. Бобби нет, и я не знаю, где он. Я на полу, и мне очень больно, и кто‑то приближается ко мне, чтобы меня убить. И мне кажется, что на этот раз он вполне может это сделать.
— Черт, — пробормотал я. — Мрачно, ничего не скажешь.
— Мне снова приснился этот сон три часа назад. И каждый раз он длится все дольше. И… иногда я боюсь, что однажды наступит момент, когда он вообще никогда не кончится. Меня убьют, и я больше не проснусь.
— Сны длятся ровно столько, сколько сам им позволяешь, — сказал я. — Как хорошие, так и дурные.
— Весьма глубокомысленно, Уорд‑сан.
— Ладно. Извини. Сам не знаю, что хотел сказать.
Она рассмеялась, и на этот раз ее смех звучал несколько убедительнее.
— В общем, позвони, когда доберешься до диска, — сказал я. — А я двинусь дальше. Тут мне больше делать нечего.
— Он сейчас лежит у меня на столе, — ответила она.
Я был в доме Нины лишь однажды и очень недолго, но хорошо себе его представлял. На мгновение, сидя на неудобном табурете с наполовину пустой кружкой пива и слыша вокруг неразборчивый шум голосов, я пожалел, что не нахожусь сейчас там. Там или в каком‑нибудь другом доме. Который хотя бы напоминает дом.
— Не позволяй Джону к нему притрагиваться, — сказал я. — Буду у тебя завтра вечером. Можешь позвать его к телефону?
— Его сейчас нет, — ответила она. — Я скажу ему, что ты едешь.
Поднявшись к себе в номер, я долго курил. Впрочем, настроения мне это так и не подняло, хотя и помогло избавиться от никотинового голода. Подтащив кресло к окну, я поднял раму и сел, положив ноги на подоконник и глядя на темные здания и огни города. Снаружи и снизу слышались звуки далекой жизни. Мне казалось, будто я сижу на краю огромного континента один‑одинешенек, лишенный своего племени, очага и охотничьей территории.
Постепенно мой взгляд сфокусировался на пальцах собственных ног. Странная у них жизнь в наше время. Небольшой поворот судьбы — и они могли бы стать большими боссами, без устали перенося различные предметы, управляя сложной техникой и касаясь разных интересных частей человеческих тел. Но подобное было им не дано. Их просто засовывали в маленькие кожаные темницы и забывали о них, а когда им все же давали свободу, то часто считали не более чем странным украшением на ступнях.
В конце концов я заснул, и мне приснился сон.
Я находился в каком‑то старом городе, с мощеными улицами и покосившимися домами, посреди которого располагалась небольшая площадь с рынком, где продавали еду и домашнюю утварь. Я был подростком, влюбленным в цыганскую королеву этого рынка, прекрасную длинноволосую девушку, которая знала любой переулок в этом бурлящем жизнью городе. Она выросла в нем и чувствовала его силу и текущую в его жилах энергию. Королева была недоступна в своей красоте, но в то же время столь прекрасна, что ее любили все. На мгновение мне показалось, будто я действительно помню, как она идет среди прилавков в компании других девушек и темные волосы, окружающие яркий овал ее лица, отбрасывают золотистые отблески.
Потом я снова вернулся туда, уже взрослым, более уверенным в себе, но вместе с тем и утратившим большую часть юношеского романтизма. Рынок сократился до нескольких прилавков, обнажив улицы там, где до этого, казалось, он жил сам по себе, не нуждаясь в какой‑либо окружающей среде. Я шел через площадь, слыша эхо когда‑то раздававшихся здесь громких криков торговцев и смеха.
А потом я увидел ее. Она стояла за прилавком, на котором была разложена всякая мелочь: старая одежда, разносортные пуговицы, какие‑то пластмассовые безделушки. Волосы ее были коротко подстрижены и преждевременно поседели. Лицо все еще выглядело молодо, хотя и несколько исхудало, и вид у нее был деловой, как и подобает рыночному торговцу.
Проходя мимо прилавка, я увидел, как она засовывает в пластиковый пакет какую‑то двухдолларовую покупку для стоявшей перед ней старухи. Я понял, что теперь она стала хозяйкой рыночного прилавка. Принцесса, к которой я вернулся, чтобы показать, что теперь я настоящий мужчина и чего‑то стою — хотя бы ее взгляда, — исчезла, и ее место в этом мире заняла другая женщина. Если бы я ее не увидел, возможно, до сих пор верил бы, что она все еще идет где‑то среди толпы, окутанная магией, притягательностью и улыбками.
Но я увидел ее, и мне ничего не оставалось, кроме как отойти чуть дальше, обернуться и снова взглянуть на рынок, зная, что моя молодость, дававшая мне силы все эти годы, мертва. Только сейчас я понял, что хотя женщина и бросила на меня взгляд, но меня не узнала и что пусть теперь она и стала всего лишь рыночной торговкой, я же для нее был вообще никем и никем уже никогда не буду.
Проснувшись, я тупо уставился на часы возле кровати и с удивлением обнаружил, что прошел всего лишь час.
Зазвонил мой мобильник. Номер был мне знаком.
— Ты вернулся, — сказал я.
Последовала пауза.
— Это Зандт.
— Знаю, — словно в тумане ответил я. — Тебя долго не было.
Снова пауза.
— Уорд, я во Флориде.
Эта фраза тоже не имела для меня никакого смысла.
— Ну и хорошо. И что?
— Якима, — сказал он.
Я выпрямился в кресле.
— Что там?
— Я добыл кое‑какую информацию. Хотя, возможно, она и не имеет особого значения.
— Я сказал Нине, что завтра приеду к ней в Лос‑Анджелес. Почему бы нам с тобой не встретиться там?
— Ты сегодня говорил с Ниной? Зачем?
— Она мне звонила. Она занимается расследованием какого‑то убийства и хочет, чтобы я взглянул на диск, который там нашли.
— Так где ты сейчас?
— В Сан‑Франциско.
Пауза.
— Зачем?
— Я пытался найти след Человека прямоходящего. Без особого успеха.
— Оставайся на месте. Я к тебе прилечу.
— Джон, я же сказал — я собирался встретиться с Ниной.
— В Лос‑Анджелес я лететь не хочу.
Голос его звучал как‑то странно.
— Ладно, — сказал я. — Встретимся здесь.
— Позвоню, когда буду на месте.
На этом он отключился. Я был почти уверен, что он пьян.
Немного подумав, я позвонил Нине и сказал, что смогу приехать к ней только днем позже. Почему — я говорить не стал. Она ответила, что в таком случае пошлет диск мне курьерской почтой.
— Отлично, — сказал я. — Джон еще не вернулся?
— Вернулся. И снова уехал.
— Да уж, на месте его не удержишь.
— Кто бы сомневался.
Казалось, она хотела что‑то добавить, но вместо этого лишь попрощалась.
Я снова повернулся к окну и посмотрел на город. Город не обратил на меня никакого внимания, как это обычно и бывает.
Нина ехала в сторону управления полиции Лос‑Анджелеса, когда зазвонил ее телефон: одному из патрульных удалось найти человека, опознавшего фото погибшей девушки. Нина резко развернулась, заставив два десятка водителей надавить на клаксон, и направилась в сторону бара под названием «У Джимми», недалеко от того места, где Ла‑Сьенега пересекается с Голливуд‑бульваром.
