решил иначе.
Я хорошо запомнила этот день и потом много раз прокручивала его в памяти, удивляясь, как вообще осталась жива-здорова и не сошла с ума от страха.
Стоял жаркий, нестерпимый июль, мы никуда не уехали, так и торчали в своем Бильбао — я не особенно любила круизы и всякие путешествия, а у мужа были собственные планы на лето. «Сенокос» — так он называл сезон отпусков, часто мотаясь в Россию и там — то в Адлер, то в Сочи, то еще куда-то на Черное море. Меня с собой не брал, и я понимала — «работает». Его делишки меня никогда не заботили и не интересовали — хватало своего. Как раз в этот момент я обдумывала, каким бы образом мне оказаться в Москве, в квартире моей любимой подруги Марго, и провести с ней хотя бы пару недель. К несчастью, Костя категорически возражал против моих выездов к ней. Только однажды он позволил Марго приехать к нам, когда сам улетел на два месяца в Майами, а я не могла поехать с ним, переболев жуткой пневмонией. Это было незабываемое время… Кроме Марго, у меня не было близких людей — ну, не с женами же Костиных приятелей мне было откровенничать! А Марго… она была моей частью, моим отражением, моим всем. И нас связывала общая тайна. Алекс. Как-то вышло, что он был ее прошлым, а моим настоящим, но ему никогда не суждено было стать для кого-то из нас будущим. Потому что нельзя удержать на поводке ветер.
Тем жарким июльским днем, сидя на просторной террасе в плетеном кресле, я обдумывала повод, который гарантированно заставит Костю отпустить меня в Москву. Ничего, как назло, не шло в голову, я злилась, нервничала, много курила. Свободный белый сарафан казался тяжеленной кольчугой, а легкие сабо на невысоком каблуке — кандалами. Чертова жара, от которой плавится все вокруг… И это Бильбао, где вообще-то чуть прохладнее, чем в Мадриде, например. А надо как-то собраться и что-то все-таки изобрести, я просто не могу уже в этой испанской клетке, я схожу с ума от ежедневной сангрии в стеклянном кувшине, от запаха паэльи и чиабатты, от продолжительной сиесты, во время которой все словно вымирает. Мне просто необходимо сменить обстановку, побывать в суматошной Москве и увидеть единственного родного человека — мою Марго.
И вот тут-то удача свалилась на мою голову в образе собственного супруга, вернувшегося домой как раз к началу сиесты.
— Долорес приготовила обед, — не оборачиваясь, сообщила я.
— Жарко… попить бы только… есть не буду, — пробормотал он, склоняясь надо мной и отгибая поля огромной шляпы, с которой я не расставалась, не желая покрываться загаром и напоминать местную жительницу — моя белая кожа и рыжие волосы контрастировали с окружающими, прокаленными солнцем брюнетками.
Я поморщилась, изо всех сил стараясь скрыть отвращение, охватывавшее меня в последнее время при одном только приближении Кости.
— Ты не хочешь прилечь, отдохнуть? — пробормотал он, целуя мое плечо и шею.
— Я только встала.
— Мария, ты испытываешь мое терпение, — голос стал чуть суровее.
— Я действительно только что встала, можешь спросить у Долорес.
Опускаться до расспросов прислуги Костя не стал, но я физически ощутила недовольство своим поведением, а это означало только одно — ночью он будет груб, как животное. И пьян, как портовый грузчик. А я завтра, как следствие, вынуждена буду либо замазывать синяки на шее тональным кремом, либо надевать водолазку с высоким горлом, что в такую жару просто катастрофа. Но я ничего не могла поделать с собой — слишком уж много я про него знаю, чтобы спокойно относиться к притязаниям на мое тело. Вот уже долгое время я тщательно искала повода и момента для бегства и уже почти все устроила, почти… Но для того, чтобы все удалось, мне нужно быть более мягкой и более сговорчивой — иначе у Кости возникнут ненужные подозрения и вопросы, а вот это мне и ни к чему.
Сделав над собой нечеловеческое усилие — в буквальном смысле, кстати, — я поднялась из кресла и подошла к мужу, курившему, облокотившись о перила террасы. Положила руки на плечи, прижалась, чувствуя знакомый, но теперь почему-то отталкивающий аромат туалетной воды:
— Костя… прости меня, я, видимо, перегрелась… такая жара… — Мои руки скользнули в расстегнутый ворот белой рубашки, и я еле сдержалась, чтобы не впиться ногтями ему в грудь.
Он перехватил меня за запястья, развернулся и привлек к себе:
— Почему ты всегда заставляешь меня злиться, Мария?
— А ты злишься? — я смотрела ему в глаза и в них читала — убил бы.
— Я? — он провел пальцем по моей щеке, спустился по шее в вырез сарафана. — Я тебя люблю. И хочу, чтобы ты не забывала, кому принадлежишь.
Как можно забыть об этом…
Потом мы лежали в прохладной спальне, Костя прикурил две сигареты, одну из них сунул мне и проговорил:
— Через неделю мы едем в Питер.
Это было сказано небрежным тоном, словно невзначай, случайно, но я-то чувствовала — он ждет от меня реакции, ждет, что я запрыгаю до потолка, брошусь ему на шею с благодарностями, но я молчала. Молчала — хотя внутри все переворачивалось от счастья. Поездка в Питер — что могло быть лучше? Единственная помеха — Костя. Он мне в этом городе был абсолютно не нужен. Питер принадлежал нам с Марго, именно она впервые утащила меня туда, хотя и прежде мне доводилось бывать в Питере на различных конкурсах. Правда, это было давно, еще когда я танцевала и участвовала в соревнованиях разного ранга. Но такого Питера, как подарила мне Марго, я никогда не знала.
— Что ты молчишь?
— А что я должна сказать? Ну, поедем.
— Ты какая-то странная, Мария. В последнее время мне все чаще кажется, что ты скрываешь от меня что-то. — О-па, а вот это лишнее… Потому что — да, скрываю.
Я перевернулась на живот и уперлась в грудь Кости подбородком:
— Ну что ты… Что мне скрывать? Прыщик на лбу? Глупости такие… Я нигде не бываю, ни с кем не общаюсь — ты ведь сам видишь, я даже из дома не выхожу почти, разве что с тобой.
Он внимательно изучал мое лицо, и я в душе благодарила Бога за актерские способности, презентованные мне авансом. Я никогда не хотела реализовывать их на сцене, зато очень часто вынуждена была делать это в жизни — как сейчас.
— Я везу тебя туда не просто так… — Выдержав многозначительную паузу, Костя
