Она задержалась с ответом на какую-то долю секунды, но он все понял. Господи, мысли он ее читает, что ли?
– Послушай, я и вправду волновался. На улицах темно, по телевизору тут всякую жуть показывают, а ты ходишь одна.
Надежда мгновенно оттаяла и заворковала.
– Сашенька, милый, что ты, ничего же не случилось. Встретила подругу школьную, поболтали с ней немного в кафе. Я тебе при встрече расскажу, много интересного узнала, сама не ожидала, какая полезная получится встреча. А как у тебя, получше внуку?
– Внуку получше, температура спала, но сын звонил и сказал, что только в пятницу утром вернется, а я уже скучаю.
– Завтра мы с тобой увидимся.
– А я по-другому скучаю.
– Ну, не капризничай. В пятницу ты у меня будешь.
– Скажи еще что-нибудь хорошее.
– А про нас с тобой уже на работе все знают, видел кто-то нас вместе, мне Лена Костикова сказала.
– Ты считаешь, это хорошее? А вообще-то, теперь, значит, можно вместе обедать ходить?
– Да ни за что я в нашей столовой обедать не буду, лучше с голоду помру!
– Ну ладно, разберемся. Коту большой привет, поцелуй его за меня.
Надежда повесила трубку, подхватила Бейсика и попыталась его поцеловать. Бейсик не был сторонником поцелуев на голодный желудок, и дело кончилось несколькими царапинами.
В среду Надежда встретила на работе Элку и выслушала подробный рассказ о похоронах Володи Тихонова. По иронии судьбы хоронили опять на Северном. У одинокого Володи оказалась куча каких-то дальних родственников: двоюродные тетки, дядья, племянники – все те родственники, которые приходят обычно только на свадьбы и похороны, а в обычной жизни человек о них и представления не имеет. «Так что, – сказала Элка, – квартира без хозяина не останется». Элка еще страшно возмущалась, что не только на поминки не позвали, а даже на кладбище не дали помянуть; поскорее затолкали всех в автобус, а сами на двух машинах поехали к Володе домой разбираться с вещами, как будто там в квартире, кроме книг, есть что брать, тем более, глядя на этих родственников, смело можно было предположить, что единственная книга, которую они уважают, – это сберегательная. От этих рассказов у Надежды опять защемило сердце. Чувство вины не покидало ее до вечера, и она понуро сидела за столом, глядя поверх приборов в окно. Окна их комнаты выходили на Смольный собор, вид из окна не раз выручал Надежду в трудную минуту: стоило ей посмотреть на это голубое великолепие, на душе сразу становилось легче. Ни одно здание в городе не вызывало у нее таких сильных чувств, очевидно это было что-то личное. Однако в этот раз верное средство не помогало, она продолжала тосковать, не замечая, что дамское общество бурлит и переливается через край по поводу ее отношений с начальником. Когда до Надежды наконец дошло, что за спиной происходит что-то неладное, она несколько пришла в себя и от злости обрела способность мыслить здраво. Выбрав момент, когда Сан Саныча и остальных мужчин не было в комнате, она подошла к Поляковой и спросила, в чем, собственно, дело? Видя перед собой прежнюю Надежду, которая никогда и никому не позволяла себя обижать, Полякова несколько присмирела, не посмела пойти на открытый конфликт и инцидент был исчерпан. А Надежда опять принялась размышлять. Элка сказала, что милиция дело закрыла. Никто никого у Володиной двери не видел, свет в окнах не горел, ни верхние, ни нижние соседи ночью не слышали никакого шума, так что посчитали эту смерть несчастным случаем. Парень был тихий, поведения трезвого, личности подозрительные к нему не ходили, ни мужского, ни женского пола, так что жаль, конечно, человека, но будьте осторожны, товарищи, в ванной ночью, а то можно заснуть и не проснуться, и сами будете во всем виноваты. Но Надежда на сто, нет на двести процентов уверена, что это тщательно спланированное убийство, только доказать ничего нельзя. В милиции подумают, что рехнулась тетка, а когда узнают, что она у Володи вечером была, то вообще могут так прицепиться, что ой-ой-ой!
Еще раз подумаем, вот соседка снизу в пять утра проснулась и обнаружила, что с потолка уже вовсю льет, а не то что три капли капнули. Сколько нужно времени, чтобы так протекло? В ванной все-таки пол довольно прочный, щелей меньше, значит, часа три должно пройти, пока весь потолок пропитается. Пять минус три, получается два часа ночи. Да еще пока вода нальется, Надежда, когда там в ванной руки мыла, заметила, что напор воды небольшой, еле течет. Да еще надо было – о Господи! – человека убить, раздеть, в ванну притащить, потом следы убрать, считай, еще час. Значит, приблизительно в час ночи убийца туда пришел. А добирался он как от своей Тверской до Охты – через мост? Трамваи не ходят уже, такси – боязно, запомнить могут, таксисты народ тертый. Свою, то есть тестя машину брать? Куда там! Небось в специальный гараж ставят, а там охрана, сразу заметят и настучат. Значит, пешком он шел, а это, считай еще полчаса хорошего хода. Итого, вышел он из дома в полпервого, а вернулся где-нибудь в два или в полтретьего. Вот и думай, Надежда, каким образом женатый мужчина, да еще такой кругом женой и тещей повязанный, как Рубцов, может глубокой ночью на два часа из дома уйти. Какое он придумал объяснение своему отсутствию? Мать заболела? Нет у него здесь матери. С собакой гулять? Нет у них никакой собаки, да и чего с ней ночью гулять, можно и пораньше. Ну не представляю. Ох и хитер ты, Андрюша, ох и не глуп! Такую бы энергию да в мирных целях использовать!
Женщина собралась уходить, застегнула дубленку, взяла сумочку, перчатки, крикнула мужу: «Илья, закрой за мной!» – и вышла. На дворе темень, вечер, десятый час уже, боятся люди так поздно ходить. Ничего, сейчас она на улицу выйдет, а там фонари горят, не так страшно, а то шпаны развелось теперь, никто их не ловит. Зря она характер сегодня мужу показала, надо было смолчать, а потом попросить проводить. А теперь опять они поцапались, он не предложил проводить ее на дежурство, а она просить сама ни за что не будет, такой уж у нее характер. Из-за угла дома показалась тень, кто-то схватил ее за руку. Она отшатнулась, сердце ухнуло вниз, но потом она увидела знакомое лицо.
– О Господи, это ты! Напугал как! Ты зачем здесь? Мы же договаривались, что ты в поликлинику придешь, ночью, попозже, как в прошлый раз, да не на двадцать минут, как тогда, а подольше.
– Извини, милая, не могу я ночью, ну никак сегодня не могу. Вот зашел предупредить, чтобы ты не ждала.
– С чего ты взял, что я тебя буду ждать? Я, между прочим, работаю, дежурство у меня. А тебя опять твоя выдра стережет? Уже и к зубному не пускает?
– Ну, не сердись, дорогая, в другой раз, у тебя ведь не последнее дежурство, я придумаю что-нибудь.
Что-то в его голосе подсказало ей, что он врет, и она ускорила шаг, пренебрежительно фыркнув.
– Куда ты так торопишься?
– Муж может из окна увидеть, что я не одна, а мне неприятности ни к чему, и так уже сегодня поскандалили.
– А давай вот тут дворами пройдем, я хоть тебя поцелую на прощание.
– Вот еще, стану я с тобой по помойкам целоваться!
Тем не менее она свернула за ним в абсолютно темный проходной двор.
«И зачем это все мне надо? – думала она, ковыляя в замощенной булыжником подворотне. – Каблук еще сломаю, послать его подальше и бежать скорей на работу, а то опять влетит от заведующего. Но это последний раз, сейчас дойдем до поликлиники и распрощаемся навсегда, давно уже пора покончить с этой историей».
У торца дома, где совсем не было окон, он остановился, обнял ее одной рукой, другой рукой сдернул меховую шапку и сильно ударил ее затылком о стену. Не успев закричать, она стала медленно сползать вниз. Он подхватил ее, не давая упасть и быстро оттащил в самый темный угол двора за помойный контейнер. Он хорошо ориентировался в темноте, потому что несколько дней специально проходил этим двором и изучил местность досконально, он ведь был очень предусмотрительным. Вот тут должна быть куча битых кирпичей, куда же она подевалась? На миг он забеспокоился, потом вспомнил, что для страховки прихватил с собой нож, но нет, вот же кирпичи, так лучше, естественнее, какой-нибудь пьяный хулиган польстился на деньги в сумочке, вот и все. Он схватил кирпич, обернул рукав ее шарфом и ударил очень сильно несколько раз. Теперь все кончено. Последний свидетель ничего больше не скажет. Теперь никто не сможет связать вместе три убийства, теперь наконец он успокоится и начнет новую жизнь. Он будет очень осторожен, очень упорен и добьется своего во что бы то ни стало. Размышляя таким образом, он открыл женскую сумочку, вытащил кошелек; денег в нем было немного, да и документов она при себе не носила по вечерам, боялась, что украдут. Это и к лучшему: пока там определят кто да что. Он сунул сумку под мусор, кошелек прихватил с собой, осторожно размотал шарф и мягкими шагами пошел к выходу из двора. Выйдя на улицу, он прошел три квартала, потом остановился под фонарем и тщательно оглядел себя. На кожаной куртке никаких следов, перчатки в пыли, ничего, скажет, что в гараже запачкался. Его послали поставить машину, он задержался всего на двадцать пять минут, вполне приличное время, они всей семьей какой-то боевик по видику смотрят, Ленка и не хватится.
