– Нет, конечно, – ответил сержант Браун, а затем спросил: – Когда миссис Коллинз ушла?
– Вчера после полудня. Ушла в своем лучшем костюме и сказала, что собирается встретиться со знакомой. Ничего не говорилось насчет того, что она не вернется или заночует в городе, чтобы я не волновалась, – ничего похожего! А сейчас уже десять часов и никаких сведений, где она и вернется ли, и я считаю, что это просто непорядочно по отношению ко мне!
Миссис Смитерс говорила так раздраженно, что сержант Браун предположил:
– Возможно, с ней произошел несчастный случай.
– Тогда почему она так прямо не скажет? – возмущенно вопросила миссис Смитерс.
К тому времени как повесить трубку, сержант Браун почувствовал некоторую жалость к миссис Коллинз. Это должен быть действительно несчастный случай. Чтобы миссис Смитерс утихомирилась, он принялся обзванивать лондонские больницы. Когда оказалось, что ни в одной из них ничего не знают о пожилой леди в ярко-синем костюме и черной шляпке, украшенной букетиком голубых цветов, он позвонил в Скотленд-Ярд.
Мисс Сильвер привыкла испытывать почтительную благодарность не только за успех, сопровождавший ее профессиональную деятельность, но и за скромный комфорт, который этот успех ей приносил. Отчасти ее благодарность проистекала из того факта, что она расценивала свою деятельность как право срывать замыслы злодеев и служить торжеству Правосудия, которое она определенно писала с большой буквы. В ее работе было немало случаев, когда она помогала невиновным. Она с великодушным удовольствием вспоминала такие случаи. В одном из них фигурировали Гарт и Дженис Олбени[9].
На следующий день после ее поездки в Блэкхит мисс Сильвер сидела возле уютного яркого огня в своей квартире в Монтегю-Мэншнс. Она почти закончила чулок для Джонни Буркетта, который вязала в поезде. Как только эта пара будет закончена, ей предстояло начать другую, поскольку она обещала своей племяннице Этель три пары на Рождество. До чего удачно, что она сделала хороший запас этой шерсти, прежде чем была введена карточная система. Не то чтобы она ожидала чего-то подобного – ах боже мой, нет! – но просто слишком хорошо помнила настораживающую цену вязальной шерсти во время и непосредственно после предыдущей войны и, соответственно, приняла меры предосторожности. Поэтому она могла взять на себя ответственность за чулки Джонни, не чувствуя, что обкрадывает его братьев – Дерека и маленького Роджера, которым тоже понадобятся чулочки на зиму.
За вязанием она с удовлетворением оглядывала свою комнату. Очень удобную, очень уютную, со вкусом обставленную. Превалирующим цветом был оттенок синего, во времена юности мисс Сильвер известный как переливчато-синий. Плюшевые шторы, которые так хорошо чистились и которые она еще не задернула; ковер, который был повернут таким образом, чтобы потертый кусок пришелся под книжный шкаф; обивка на викторианских креслах с ножками из орехового дерева – все они были этого оттенка. Большой письменный стол с двумя тумбами ящиков был из того же самого глянцевитого желтого дерева, что и кресла, и этот же цвет повторялся в кленовых рамах гравюр, украшавших стены. Тут были «Мыльные пузыри» Джона Милле, «Пробуждение души» Джеймса Сента, «Черный брауншвейгский гусар», «Повелитель горной долины» Эдвина Ландсира. Другая подборка картин этих викторианских любимцев украшала ее спальню, при этом однообразия удавалось избежать, время от времени обменивая картины между этими двумя комнатами. На каминной полке, на книжном шкафу и на столике между окнами стояли многочисленные фотографии, большей частью оправленные либо в серебро, либо в серебряную филигрань. Здесь было множество младенцев, множество молодых матерей, множество маленьких мальчиков и девочек, среди которых неоднократно попадался высокий молодой человек в военной форме. Здесь были не только родственники, но большей частью просто люди, которым она помогла на службе Правосудию, и дети, которые могли бы никогда не родиться, если бы не эта служба. То была не просто портретная галерея – то был отчет о достижениях.
Сама мисс Сильвер сидела в домашнем платье, ее густые волосы мышиного цвета были очень аккуратно собраны сзади, а спереди уложены в высоко взбитую кудрявую челку, введенную в моду покойной королевой Александрой. После тридцати лет забвения эта прическа лет десять назад пережила возвращение, но вне зависимости от ее современности или старомодности мисс Сильвер продолжала укладывать волосы именно таким образом, аккуратно поддерживая прическу невидимой сеточкой. Что касается остального, на ней было шерстяное платье оливкового цвета с маленьким жилетом из драпированного кружева и глухим воротничком, поддерживаемым по бокам кусочками китового уса. Юбка была приличествующей длины, но позволяла видеть очень аккуратные лодыжки и ступни мисс Сильвер, обтянутые черными шерстяными чулками, и вышитые бисером домашние туфли, где и каким образом добытые, только она сама могла бы сказать. Оливковое платье было украшено брошью из мореного дуба, изображающей розу, с жемчужиной посредине. На тонкой золотой цепочке крепилось пенсне, используемое в редких случаях при чтении очень мелкого шрифта, но поскольку такие случаи бывали очень редки, очки были прикреплены слева на платье старомодной брошью в виде орденской пряжки, усыпанной жемчужинами.
При звуке телефонного звонка она повесила чулок на ручку кресла и подошла к письменному столу. Подняв трубку, услышала, как знакомый голос произносит ее имя:
– Мисс Сильвер? Говорит сержант Эббот из Скотленд-Ярда. Я бы хотел приехать и встретиться с вами, если можно.
– Конечно, – радушно ответила мисс Сильвер.
– Что, если прямо сейчас – вас это устроит?
– Абсолютно.
Она успела добавить к чулку еще примерно три четверти, когда сержанта сыскной полиции Эббота проводили в комнату, где его ожидал прием, достойный уважаемого молодого родственника. То, что его чувства к мисс Сильвер были полны почтительности и самого теплого расположения, было очевидно. По отношению к ней его надменная, холодная манера обращалась в восхищение, а в холодных голубых глазах появлялся оттенок теплоты. В остальном же это был высокий элегантный молодой человек, выпускник привилегированной частной школы и полицейского колледжа. Старые друзья все еще называли его Фаг[10] – прозвищем, возникшим из-за неумеренного употребления им в школьные годы масла для волос. Он по-прежнему носил длинные и аккуратно зачесанные назад волосы. Его темный костюм был превосходного покроя, а безукоризненного фасона обувь – безупречно начищена. В публичном месте мисс Сильвер обращалась бы к нему как к сержанту Эбботу, но в частном пространстве своей квартиры он был «мой дорогой Фрэнк». Если подающий надежды молодой человек из Скотленд-Ярда смотрел на нее снизу вверх, с благоговением, приправленным толикой юмора, то она в свою очередь рассматривала его как очень многообещающего ученика.
Они обменялись комплиментами, после чего сели. Мисс Сильвер снова взялась за свое вязание.
– Чем могу быть полезна вам, Фрэнк? – осведомилась она.
– Сам не знаю. Кое-чем, я надеюсь. Пожалуй, даже многим. – Он вынул записную книжку, достал из нее клочок бумаги и, наклонившись вперед, положил ей на колени. – Вы, случайно, не узнаете вот это?
Мисс Сильвер отложила вязанье и взяла в руку обрывок. Он представлял собой грубый треугольник с неровно оторванным основанием длиной около двух дюймов, две же остальные стороны были совершенно ровными. Явно это был уголок листка почтовой бумаги. Сторона клочка, на которую она смотрела, была пустая. Она перевернула бумажку, и там из-за основания треугольника, выступали расположенные один над другим обрывки слов: «…вер», «…ншнс», «…ам-стрит». Она внимательно рассматривала их. Второе из этих двух слов, или фрагментов, было сильно смазано.
– И что? – сказал Фрэнк Эббот.
Мисс Сильвер привычно кашлянула.
– Это мое имя, мой адрес и мой почерк. Если бы вы не узнали этого, едва ли бы вы пришли ко мне.
Он кивнул.
– Вы записали их для кого-то. Не могли бы вы вспомнить, кто это был?
Она опять принялась за вязание. Клочок бумаги лежал у нее на коленях. Глаза ее были устремлены на него, в то время как спицы звякали.
– О да.
– Вы совершенно уверены?
Ее покашливание несло в себе оттенок укора.
– Я бы не сказала вам, что помню, если бы не была уверена.
– Знаю, это так. Но дело важное. Не расскажете ли, кому вы дали этот адрес, когда и при каких обстоятельствах?
Мисс Сильвер перенесла внимание с бумажного треугольника на лицо гостя.
– Вчера я ездила в Блэкхит. На обратном пути я была в купе наедине с некоей мисс Нелли Коллинз. Она рассказала мне, что держит небольшой магазинчик для рукоделия недалеко от станции Блэкхит и что едет в город встретиться с кем-то, кто, как она надеется, сможет сообщить ей сведения о молодой женщине, за которой она присматривала, когда та была ребенком, и которой, как она считает, сейчас уже нет в живых. У нее была договоренность о встрече на вокзале Ватерлоо без четверти четыре. Когда мы прощались, она пригласила меня навестить ее, когда я снова буду в Блэкхите. Я ответила тем, что назвала ей свое имя. Она попросила меня его записать, что я и сделала. Умоляю, Фрэнк, скажите, что с ней случилось.
