— Значит, так: отдать архивы нельзя и послать Саню нельзя! Прости, дорогой, а что же можно?
— Ну, выкрутись как-нибудь, Юла! Но так выкрутись, чтобы без последствий, без ссор с ним, чтобы Саня нам не навредил.
Юля выпила рюмку, поставила ее и поднялась:
— Ответь: ты-то решил, что делать будешь? Или всю оставшуюся жизнь проживешь в подполье?
— Не решил, не решил! У меня… стресс! Неужели непонятно?
— Ладно… Спи спокойно, дорогой товарищ, что-нибудь придумаю.
Она решительно направилась к выходу, но Иван ракетой перебежал к двери, загородил собой дорогу, широко раскинув руки:
— Ты куда?
— Спать. У меня тоже стресс, поэтому все время хочу спать — такова моя особенность.
— Юля… — заговорил он интонацией мартовского кота на подъеме. — Тут так плохо, а ты уходишь?
— Тут плохо?! Милый, ты зажрался. И забыл, что такое плохо. Дай пройти, у меня куча дел.
Иван предпринял попытку обнять жену и поцеловать в губы — не далась. Еще и наехала:
— Отстань, блин.
— Но я соскучился…
— Переживешь. Я не сплю с покойниками, а ты нынче у нас в живых не числишься. Пока.
Она поднялась в спальню и, несмотря на глубокую ночь, взяла телефон и позвонила. Ждала долго, так ведь понятно: человек спит. Наконец Михаил ответил сонным голосом:
— Юль, ты в порядке?
— Нет. Мишка, собирайся, вызывай такси и поезжай к офису моего Ваньки. (Пауза. Видно, спросонок Миша плохо вникал в смысл сказанного.) Ты слышишь?
— Ну да… А зачем?
— Будем грабить Ванькин офис.
* * *
Стоять одному зимней ночью на пустынной улице, обдуваемой ледяным ветром, к тому же под фонарем, чтобы заметила Юля, — не самое приятное занятие. Михаил и не стоял, он подпрыгивал, ходил вокруг фонарного столба, чтобы не закоченеть, и поглядывал на часы.
А ветер разошелся, пронизывающий насквозь, кусающий щеки и лоб, терзающий голые и скрипучие ветки над головой. Иногда казалось, дерево вот-вот рухнет прямо на Михаила и раздавит, как лягушку колесом авто, но ствол неподвижно стоял рядом с фонарем, а вот ветки бились друг о друга, словно у них дуэль. К счастью, из-за угла вывернули фары, вскоре обозначились очертания автомобиля, который остановился, не доезжая светового пятна. Когда Юля подошла, Михаил не удержался от легкого упрека:
— Я уж домой хотел ехать.
— Ладно тебе, я и так с крейсерской скоростью мчалась! Идем?
Он не тронулся с места, а сначала бросил взгляд на возвышение из четырех этажей за кованой оградой, затем предупредил:
— Матушка-барыня, ты хорошо подумала? Ты ведь воровкой станешь и меня вором сделаешь.
— Как я стану воровкой, если это все уже мое? Идем, а то, боюсь, меня опередят.
— Но почему ночью?
— Завтра с утра наш бескорыстный адвокат Щелоков жаждет забрать домой все — от Ванькиных компов до бумажек в мусорной корзине. С утра намылился.
— Не хочешь давать? Не давай — и все.
Юля задумалась, глядя на мрачное здание, видимо, ей тоже не хотелось (ой, как не хотелось) идти туда. Часто человек предчувствует нечто нехорошее, фатальное, но, несмотря ни на что, осуществляет свой замысел, потому что не сделать — будет еще хуже. Как известно, из двух зол выбирается наименьшее.
— Знаешь, Мишка, за последние дни у меня произошел переворот в мозгах, к тому же сложилось мнение, что меня обдерут Ванькины друзья, — и это в лучшем случае. Нет, пока я не узнаю, кто и за что прикончил Иванушку, предпочту спрятать все, что может помочь убийцам избежать суда и при этом ограбить меня.
— Резонно. А камеры слежения тебя не пугают?
— Не-а. У нас есть… вот что!
И Юля помахала тряпками перед носом Михаила, сунула ему в руки одну, вторую начала напяливать на голову.
— Это что-с? — поинтересовался он, рассматривая непонятную тряпку, поднятую к свету.
— А это… такие нахлобучки. Мы ездили на лыжах кататься и купили шапочки на всю голову… только с прорезями для глаз.
— М… балаклавы?
— Типа. Очень удобно, закрывают лицо, всю шею. Надевай, надевай, Мишель.
— Полагаешь, что этих… м… нахлобучек достаточно и нас не узнают?
— А у меня ключи от пожарного хода, там нет камер, если ты помнишь.
— Не помню. Я через пожарный ход не ходил.
— У тебя есть отличная возможность пройти неизведанной тропой. Камера на этаже, но мы залепим глазок пластилином. А кабинеты сразу у «пожарки».
— Ну, как скажешь. — Подойдя к запертым воротам, Михаил указал на них: — И как же мы теперь пройдем?
— Пф! — фыркнула Юля. — Перелезем.
Она принялась карабкаться первой, Миша и тут сделал слабую попытку предостеречь ее:
— А сигнализация?
— Какая сигнализация, какая! — зашипела Юля, находясь практически у цели. — Бизнесмены жадные, включая моего Ваньку! Они разорились на охрану из двух живых особей, а сигнализацию не посчитали нужным поставить. Мишка, не нервируй меня. Лезь, я сказала!
Доводы подействовали, и Михаил, довольно быстро перемахнув через ограду, помог сползти Юле. Все же он надеялся, что у пожарной двери она вспомнит о ключах, которых у нее нет, и поедут они по домам, несолоно хлебавши. Не тут-то было. Юля дама весьма практичная, из кармана она выудила связку, ключи болтались на брелоке с другими. Итак, оба беспрепятственно вошли в здание. Здесь не было темно, но и светло — так тоже не скажешь. На этажах горели дежурные лампочки, свет позволял хотя бы разглядеть направление, куда идти. Наверх, разумеется. Поднимаясь по лестнице, Михаил поинтересовался:
— А ключи у тебя откуда?
— У Ваньки взяла. Не знаю, зачем, но он сделал вторые ключи от пожарки. Может, шлюх водил сюда по ночам. А что! Вполне реально, пришел-ушел, а никто не заметил. Ванька репутацией дорожил.
— Когда дорожат репутацией, шлюх в кабинеты не водят. Тем более по ночам.
К этому времени они добрались до нужного этажа, осталось открыть дверь и войти в коридор. Юля возвестила об этом событии, едва не взвизгнув:
— Ой, пришли! Так, у нас нахлобучки, значит, не узнают… Идем в коридор… Когда подойдем под камеру, ты меня поднимешь, а я заклею глазок. Ага?
— Думаешь, нас не заметят охранники? — посчитал нужным указать ей на просчеты Михаил. — Сигнал от камеры поступает на мониторы к охранникам.
— Да они спят как сурки! Здесь же никогда ничего не случается… Короче, Мишка, мы пришли и назад дороги нет! (Хотя она, дорога, была.) Я тебя редко о чем-то прошу, поэтому терпи уж.
Он обреченно кивнул, мол, согласен терпеть. Не нравилась ему Юлькина затея, но не бросать же эту женщину-буриме на произвол ее прихотей. Наконец вошли в коридор, где гораздо темнее, чем на лестничной клети. У стены с камерой Михаил обхватил Юлю за ноги и поднял.
— Ой… — шепотом произнесла она, заерзав.
— Долго еще? — прокряхтел он. — Ты не перышко, весишь чуть-чуть больше…
— Опускай, опускай… — Стоило ей стать на ноги, Юля прижалась к Мише и нервически зашептала: — Кто-то уже заклеил глазок… Правда-правда. Я потрогала… а там какая-то масса… липкая… твердая…
Михаил достал смартфон, включил функцию «фонарик», а потом направил свет на камеру. Действительно, глазок залеплен мастикой.
— И что это значит? — спросил он у Юли тоже шепотом.
— Откуда мне знать, — пожала та плечами, однако нашлась быстро: — Ну, заклеен… нам же лучше! Пошли.
Звякнув ключами, она первая двинула к кабинету, у двери застопорилась, что насторожило Михаила. Он поспешил к ней и сам растерялся.
Дверь открыта!
Точнее, она была приоткрыта сантиметров на десять. Собственно, детали не столь важны, сам факт открытой двери заставил в узлы скрутиться извилины, просчитывая, какие неожиданности их ждут за дверью. Ничего хорошего не приходило на ум, посему Михаил взял за запястье Юлю и всего лишь потянул к пожарному выходу, она поняла и вырвала руку. После чего осторожно начала открывать дверь. Сумасшедшая — подумал о ней Михаил. А она уже! В приемную метнулась, не проверив как следует обстановку, пришлось последовать за ней…
И вдруг оба одновременно встали как вкопанные. Дверь кабинета Ивана тоже была приоткрыта! Но это еще ни о чем не говорит, а тусклый свет в кабинете о многом рассказал, например, что там сейчас человек, возможно, не один. Характерным был и шумок — шур, шур. У Ивана явно что-то искали. И раз он (или они) пришел сюда, в чужой кабинет, к тому же жуткой зимней ночью, то это далеко не детские игры. Михаил смекнул: пока их не заметили, нужно срочно убежать хотя бы на лестницу и посмотреть, кто сюда пришел, — ведь путь назад только один, если следовать логике. Он взял Юлю за локоть, а она — глупая, совсем не контролирует себя, — вздрогнула и одновременно вскрикнула!
В кабинете шумок мигом прекратился, значит, там услышали. И вдруг дверь распахнулась, появился человек. Юля второй раз вскрикнула, потому что в данных обстоятельствах видеть черного человека — страшноватое зрелище. Она не сообразила, что у него на голове приблизительно такая же «нахлобучка», как и у нее.
