— Как же, как же, подросли, — машинально ответила она на вопрос собеседника, осведомлявшегося о состоянии акций ее компании на бирже. — У нас — если вы заметили — наблюдается постоянный рост. Чего и вам желаю.
Диана не смогла отказать себе в удовольствии уколоть Хмельницкого, терпевшего в последнее время весьма чувствительные убытки. Потом ее внимание привлекло взволнованное лицо секретарши, которая, стоя у двери зала для приемов, делала своей шефине какие-то знаки, не решаясь войти в помещение. У Дианы был отлично вышколенный персонал.
Диана Павловна очаровательно улыбнулась присутствующим — «прошу меня извинить, я на минутку» — и не слишком поспешно, четко отмеряя шаг, направилась к своей сотруднице, хотя сразу почуяла, что новость, с которой та явилась, представляет для нее, Дианы, первостепенный интерес. В противном случае секретарша не решилась бы ее беспокоить. Когда они вошли в кабинет секретарши, Шилова спросила:
Ну-с, Зинаида, чем порадуете?
Диана Павловна, вас спрашивает какая-то женщина. Стоит внизу, в прихожей, рядом с постом охраны. Оттуда и звонила. Я сама к ней спускалась, чтобы выяснить, что к чему. Так вот, эта, с позволения сказать, дама уверяет, что она — ваша подруга и пришла по чрезвычайно срочному делу.
Как фамилия? — спросила Шилова, хотя уже догадалась, кто решил почтить ее своим присутствием. — И как выглядит?
Да не очень она выглядит, Диана Павловна. Я бы сказала, вульгарно. Фамилия ее Капустинская. Утверждает, что вы обязательно ее примете.
Хорошо. Убедительно прошу вас сразу же об этой особе забыть. И ее внешность, и фамилию. В случае чего, вы никогда ее не видели. — Диана устремила на Секретаршу ледяной пронизывающий взгляд. — Понятно?
Понятно, Диана Павловна. Я уже забыла, — Секретарша нервно сжала в руках тоненькую пластмассовую ручку «Штедтлер» и незаметно для себя завязала ее узлом.
Диана прошлась по кабинету секретарши, снова посмотрела на Зинаиду — теперь, правда, чуть любезнее, чем прежде — и скомандовала:
— Ну и славно. Пригласите ее сюда, приготовьте нам два сухих мартини и отправляйтесь домой. Как говорится, на сегодня у вас все.
Секретарша кивнула и сразу же вышла, оставив свою шефиню в полном одиночестве.
Диана Павловна уселась за стол Зинаиды и некоторое время с отсутствующим видом перебирала лежавшие на полированной столешнице предметы. Заметив испорченную ручку «Штедтлер», она с брезгливым видом взяла ее двумя пальцами и выбросила в корзину для мусора, стоявшую под столом. Хотя внешне президент компании «Троя» хранила спокойствие, душа у нее была не на месте. Шилова отлично знала, что сейчас должно было многое решиться — и в ее судьбе, и в судьбе ее красавца мужа.
Диана Павловна терпеть не могла неопределенности и опиралась в своем существовании на известное изречение: «Пусть самое страшное, но правда», — сделавшееся со временем одним Из основных принципов ее личного кодекса. Этот кодекс был невелик, но в его основе лежали проверенные ее собственной жизнью правила, отличавшиеся крайней лапидарностью и четкостью формулировок. Хотя всякий мало-мальски образованный человек — случись ему заглянуть в тайники души мадам Шиловой — с пренебрежительным видом отвернулся бы от этого своеобразного свода законов, посчитав его грубым, банальным и даже — в известной степени — примитивным, Диану Павловну он вполне устраивал.
Краеугольным камнем этой системы было: твоя собственность — это ты сам, следовательно, расстаться с ней — все равно что распрощаться с самим собой, со своей сутью. Шилова не сомневалась, что собственность следует оберегать с не меньшим тщанием, нежели собственное тело, ибо кому нужна плоть, не одухотворенная деньгами, недвижимостью и властью?
Конечно, в ее жизни бывали случаи, когда ради спасения целого требовалось пожертвовать частью нажитого ею достояния. И Шилова, не задумываясь, этой частью жертвовала — точно так же, как она с легкостью позволила бы отрезать себе зараженный гангреной палец, чтобы сберечь свою жизнь и здоровье. Иными словами, Диана Павловна, если ее вынуждали обстоятельства, не щадила и себя, а потому ждать от нее сочувствия к другим людям было, по меньшей мере, неразумно.
Что касается Игоря Кортнева, то при неблагоприятном исходе ей предстояло ампутировать себе не палец — кусок души, тот самый, где обитало ее чувство к Кортневу! При всей своей рациональности, Диана Павловна понимала, что это, должно быть, лучшая ее часть, и уже заранее жалела ее и оплакивала.
Ах, если бы только Игорь сохранил ей верность! Тогда… тогда отпадала необходимость прибегать к крайним, жестоким мерам — да и ее, Шиловой, душа осталась бы нераздельной и ей не пришлось бы резать себя по живому.
Может, ты все-таки обратишь на меня свое благосклонное внимание, — раздался в кабинете голос Капустинской, — а то я стою, стою — а ты вроде и на меня смотришь, и в то же время все как-то вскользь, мимо. Размечталась, что ли, о чем, Дианочка? Вот уж чудо так чудо! Прежде склонности к мечтаниям я в тебе не замечала!
Ах, это ты? — Шилова вздрогнула и, вскинув глаза, заметила стоявшую у двери Валентину.
Я, я, кто ж ещё? Разве твоя мымра тебе не говорила? — Валентина прошла к столу и, не дожидаясь приглашения, как была в своем кожаном корейском пальто, плюхнулась в мягчайшее, обитое бежевым сафьяном кресло.
Шилова помолчала, некоторое время разглядывая сидевшую перед ней женщину, будто пытаясь прочитать ее мысли и решить, с чем та к ней явилась.
А где она? Мымра, я хочу сказать? — спросила она намеренно ровным, пожалуй, даже равнодушным голосом, давая Капустинской понять, что сведения, которые она принесла, не в состоянии ни на гран поколебать ее несокрушимого спокойствия.
А я ее отослала на кухню — пусть приготовит нам выпить. Кажется, ты заказала ей мартини? — довольно развязно произнесла Капустинская, покачивая в воздухе ногой, обутой в недорогой итальянский сапожок. — Но я, честно говоря, с удовольствием глотнула бы чего-нибудь крепкого. Водки, к примеру.
Ну и заказала бы ей водки, — бросила Шилова, недовольная тем, что Капустинская не ко времени разболталась о пустяках. Впрочем, внимательно приглядевшись к своей старинной знакомой, она не обнаружила на ее лице признаков чрезмерного волнения, и потому напряжение, овладевшее ею поначалу, стало постепенно отступать.
Именно так я и поступила, — задушевно поведала ей Капустинская. — Это так здорово — твою прислугу гонять! Ты ведь меня по своим делам гоняешь, верно? Снег ли, дождь ли — изволь, Валечка, вскакивать ни свет ни заря и бежать на край света — исполнять волю великой Дианы Шиловой.
Кстати, о службе, — сказала, как отрезала, Шилова, прерывая трескотню Капустинской. — Тебе не кажется, что пора уже переходить к делу. У меня, между прочим, в офисе сегодня гости.
Пора переходить к делу, говоришь? — ухмыльнулась Валентина. — С нашим удовольствием. Хотела, правда, посидеть, потрепаться со старой знакомой, водочки выпить, но дело, конечно, превыше всего. К тому же ты, оказывается, торопишься…
Валентина полезла в сумочку из искусственной змеиной кожи, вытащила конверт и, привстав, положила его перед Шиловой на полированную столешницу.
Вот, изволь полюбоваться на дело рук сотрудников моего агентства. Не слишком профессионально, конечно, но все, что нужно, видно. Соответствующие разъяснения, если понадобится, дам тебе, как говорится, по ходу…
В кабинет вошла Зинаида, и Капустинская замолчала. Шилова тоже не стала открывать лежащий перед ней конверт и лишь следила напряженным взглядом за действиями своей секретарши, которая поставила перед ней высокий запотевший стакан с коктейлем, а перед Валентиной — рюмку с чем-то прозрачным и холодным. Дополнив сервировку изящной тарелочкой с жареными миндальными орешками, девушка удалилась.
Шилова, проводив ее глазами, вытряхнула содержимое конверта на стол и веером разложила перед собой фотографии. Отхлебнув из высокого стакана, она некоторое время их рассматривала, поддевая то одну, то другую ногтем и приближая на несколько секунд к глазам. Закончив осмотр, она сложила фотографии стопочкой и отложила в сторону.
Ну-с, и что из всего этого следует? — осведомилась она, обхватив ладонями стакан с коктейлем. — Судя по всему, Игорек вошел совсем не в ту квартиру, на которую ты точила зубы?
Точно так, — отрапортовала Валентина. — Летова, мой человек, курила около мусоропровода, изображая из себя внучку старика Авилова — соседа красотки-композитора по лестничной площадке. Так она чуть в трусы не напустила со страху, когда твой муженек прямиком направился к квартире пенсионера и открыл дверь своим ключом.
Капустинская хохотнула и хорошим глотком прикончила водку. Поискав глазами, нет ли поблизости чего, чтобы заесть, она оторвала задницу от кресла, протянула длинную руку к столу Шиловой и пальцами с кроваво-красным маникюром зачерпнула горсть жареного миндаля.
