Светлана Алешина - Когда зацветет папоротник

А поскольку никакой развилки мы еще не проходили, то решили идти, не теряя времени на подробное обследование стен.

Пройдя еще метров двести, вышли наконец к развилке. Указатель, точно такой же череп с двумя перекрещенными под ним стрелами, нашли очень быстро, хоть он и был тоже спрятан в глубокой нише, благодаря чему мы его не заметили, когда шли по этой галерее в первый раз. Но теперь искать было легко, так как ясно было, что указатель должен находиться только в таком месте, откуда видны оба входа в разветвляющиеся галереи.

Стрела, проходящая под левой глазницей, указывала на этот раз на ту галерею, где мы еще не были. Короче говоря, мы должны были теперь уклониться от известного уже маршрута.

Сергей Иванович вновь зажег свечу и принялся время от времени оставлять метки копотью на стенах. А мы с Ромкой отсчитывали шаги. Кряжимскому в этом вопросе мы теперь не доверяли.

Чем ближе мы приближались к рубежу в полверсты, тем все большее беспокойство меня охватывало. Я все еще не придумала, как нам обеспечить свою безопасность. Скоро мы будем вынуждены просто остановиться и не сделаем ни шагу вперед, пока не придумаем что-нибудь.

Я наконец не выдержала.

— Сергей Иванович! — крикнула я. — Остановитесь! Нужно посоветоваться.

Рвавшийся вперед Кряжимский подождал, пока мы с Ромкой его догоним, и нетерпеливо сказал, постукивая фонарем по ноге:

— О чем еще советоваться, Оля! Мы в двух шагах от цели! Ну, что еще случилось?

— Пока ничего, — ответила я. — Но это и хорошо. Я и хочу, чтобы ничего с нами не случилось. Поэтому мы сейчас же, прямо здесь, решим, как нам быть дальше.

Сергей Иванович посмотрел на меня и понял наконец, что я и в самом деле не позволю ему сделать ни шагу в направлении к кладу. Он вздохнул и принялся думать. Давалось это ему с большим трудом, потому что он никак не мог отвлечь свои мысли от находящегося где-то рядом с нами клада.

— Вот что! — сказала я, понизив голос. — Говорим тихо, чтобы нас не могли подслушать, не подкравшись к нам вплотную. Хотим мы этого или нет, но нам придется обезвредить человека, который наверняка следует за нами по пятам. Вести его к кладу мы не можем. Это — самоубийство.

— Оля, что ты подразумеваешь под словом «обезвредить»? — спросил Кряжимский. — Убить?

— Только в том случае, если не будет другого выхода, — сказала я и увидела, как расширились при этом Ромкины глаза.

Но что я должна была делать? Гладить его по головке, как сопливого малыша, и успокаивать, все, мол, будет хорошо? Ему уже и так чуть было голову не прострелили! А он все не может понять, что ввязался во взрослую игру. Игру, которая с этого момента становится смертельно опасной…

— Я хотела бы, чтобы обошлось без крайних мер, — добавила я. — Но мы должны быть готовы ко всему. Здесь, в этой пещере, идеальное место для убийства. Тот, кто нас преследует, ни секунды не будет колебаться, когда поймет, что момент настал и мы ему больше не нужны. Даже если бы нас стали искать, неизвестно, когда бы обнаружили наши трупы. У него масса времени, чтобы забрать отсюда ценности и исчезнуть без следа. Но боюсь, что нас и искать никто не станет. Объявят в розыск, а потом — просто забудут о нас. Впрочем, для нас это уже не будет иметь значения…

Кряжимский возмущенно засопел. Я поняла, что он собрался мне возразить, и не дала ему раскрыть рот.

— Не будем сейчас обсуждать проблемы загробного существования и жизни души после смерти, — сказала я. — Даже если встать на вашу точку зрения, Сергей Иванович, вряд ли ваша душа найдет покой там…

Я ткнула пальцем куда-то в потолок галереи у себя над головой.

— …если вы погибнете такой нелепой смертью.

— Всякая смерть нелепа, — глухо возразил мне Кряжимский.

— Вы демагог, Сергей Иванович! Вы знаете об этом? — спросила я. — Вы прекрасно поняли, что нет ничего нелепее той смерти, которую человек мог избежать, но по своей лени или глупости, беспечности, недальновидности, да называйте как хотите, не избежал. Именно это я и называю нелепой смертью. И я просто не позволю так умереть. Ни себе, ни вам обоим.

Они притихли после моих слов и смотрели на меня очень серьезно.

— А что мы можем сделать-то? — спросил Ромка растерянно.

— Прежде всего — поставить себя на место этого человека, — предложила я первое, что пришло мне в голову. — И представить его поведение и поступки.

— Ну, это задача не особенно сложная, — сказал Кряжимский. — У него с самого начала было всего два варианта. Ну, или, пожалуй, три. Но один из них мы должны сразу исключить, поскольку он не реализован.

— Что вы имеете в виду? — спросила я.

— Я имею в виду, что можно было захватить в этой пещере одного из нас или даже всех троих и под пытками заставить рассказать все, что нам известно о местонахождении клада. Но поскольку этого не случилось, напрашивается вывод, что человек, нас преследующий, не столь решительно настроен, а это уже свидетельствует либо о его недостаточно кровожадном характере и некоторой трусости, либо о его дьявольской выдержке и недюжинном уме.

— Ладно, — сказала я. — Раз этот вариант им не реализован, то и говорить о нем нечего. Только отвлекаемся от главного.

— Не скажи, Оля, не скажи… — рассудительно произнес Кряжимский. — Всегда полезно рассмотреть все имеющиеся возможности, даже неосуществленные и даже неосуществимые… Это помогает лучше понять противника. А значит — и победить.

— И все же давайте рассмотрим другие варианты, — настаивала я, чувствуя, что, если дать Сергею Ивановичу полную свободу, его рассуждения затянутся надолго и превратятся в лекцию.

— Конечно, конечно… — кивнул он головой. — Наиболее простым был бы следующий вариант. Наш преследователь провожает нас до вершины скалы, наблюдает, как мы спускаемся в пещеру, а затем просто сидит с пистолетом у входа и поджидает, когда мы вытащим наверх тяжелые, надо полагать, сокровища, облегчив тем самым себе задачу.

— Так почему же он тогда этого не сделал? — спросила я.

— Он действительно этого не сделал, — подтвердил Сергей Иванович. — И доказательство этому есть — выстрел в Романа.

Я обратила внимание, что после Ромкиного ранения Кряжимский все чаще стал его называть Романом и все реже — молодым человеком.

— А не сделал он это по двум причинам, которые совершенно очевидны, на мой взгляд, — продолжал Кряжимский. — Во-первых, этот вариант требует огромной выдержки. Я, например, представил себя сейчас в роли такого сидящего в засаде охотника за людьми, ищущими клад, и понял, что я бы не выдержал этого ожидания. Я бы непременно полез в пещеру. Из этого можно сделать вывод, что нас преследует человек нетерпеливый и импульсивный. Но второе соображение гораздо существеннее первого и, можно сказать, перечеркивает первый вывод. Дело в том, что этот человек понятия не имеет о том, что собой представляет эта пещера. Разве может он быть уверен, что из нее нет другого выхода? Не может. В этом, собственно говоря, и мы с вами не уверены, да и никто не может быть уверен до тех пор, пока пещера не будет детально обследована. Он не имел права так рисковать. Он вынужден был последовать за нами в пещеру и следить за каждым нашим шагом. Даже после того, как он завладел картиной, полагая, что дальше может найти клад сам. Но он быстро понял свою ошибку, и у него остался один-единственный вариант — постоянно следовать за нами и выжидать, когда мы обнаружим клад. Это очень простая тактика, элементарная.

— Ну мы и так знаем, что он за нами следит! — сказала я. — Что же из этого? Вы растолковываете нам очевидные вещи!

— Я делаю это не от страстного желания поболтать ни о чем в приятном обществе, как ты полагаешь, Оля! — оскорбился Сергей Иванович. — Моя цель носит прагматический характер. Я пытаюсь представить себя этим человеком, представить его психологию, почувствовать его, увидеть, как он движется, как крадется за нами по коридору в темноте, рискуя сломать себе шею или, по крайней мере, разбить лоб о стену.

Он остановился и посмотрел на меня очень внимательно, но я видела, что его глаза при этом смотрят куда-то сквозь меня.

— Вот оно — решение, — сказал он еле слышным шепотом. — Мы должны поменяться с ним ролями. Мы должны из преследуемых стать преследователями.

— Объясните, — лаконично прошептала я, заинтересованная его предложением.

Мы прижались головами друг к другу, и Сергей Иванович принялся излагать свою идею, которую он разрабатывал тут же, «на ходу».

— Он идет за нами вплотную, поскольку не должен терять из вида свет наших фонарей, — сказал Кряжимский. — Но на таком расстоянии он сам не должен зажигать света. Ему приходится идти в темноте, прячась за углами, поворотами и выступами камня. Не думаю, чтобы при этом ему хорошо было видно нас всех троих. Он скорее всего хорошо видит только идущего впереди себя, то есть тебя, Оля. Но то, что он идет по галерее не включая фонаря и все его внимание поглощено наблюдением за нами, мы можем обратить в свою пользу. Меня он не видит практически совсем, поскольку я иду первым. Мы делаем следующим образом. Начинаем сейчас движение в обычном порядке — я, затем Роман, затем ты, Оля. Пройдя несколько метров и высмотрев подходящий боковой ход, я ныряю в него и затаиваюсь, а вы с Романом продолжаете идти дальше. Пропустив его вперед, я оказываюсь у него за спиной. Дойдя до цели и убедившись, что клад видно невооруженным, как говорится, глазом, вы с Романом тоже скрываетесь в боковых галереях и выключаете фонари. Он, потеряв вас из вида, начинает нервничать. Он не видит нас и не слышит, но он уже знает, что клад обнаружен. Об этом вы должны сообщить ему радостными криками, обращенными друг к другу. Что он сделает? Уйдет? Никогда в жизни. Он останется! Он пойдет вперед, как бы это ни представлялось ему опасным, и захочет убедиться своими глазами, что клад найден. Только после этого он подумает, что от нас следует избавиться. Но для того, чтобы увидеть клад, да и вообще — подойти к нему, ему необходимо будет воспользоваться фонарем. Он включит свой фонарь, и я его увижу. У меня будет достаточно времени и для того, чтобы его разглядеть и запомнить, и для того, чтобы взять на мушку. Под двумя стволами моего ружья он испугается. Уж поверьте мне, я старый охотник…