— Умоляю вас поверить мне, мадам Шерминьяк. Эта дама пришла ко мне по делу, и я не хотел бы, чтобы об этом узнал мой хозяин. Ему может не понравиться, что я работаю не только для его конторы. Что касается той, с кем я почти обручен, то успокойтесь, я нисколько не намерен изменить ей… Она одна занимает мое сердце!
— Вы мне клянетесь?
— Клянусь!
— Ох, Франсуа, — нежно проворковала вдова, — и когда же вы официально объявите ей о своей любви?
— Как только наберусь мужества…
— А стоит ли тянуть, Франсуа? Если ваша нежность взаимна (а я в этом нисколько не сомневаюсь), то вам мгновенно пойдут навстречу! Не понимаю, ну что вас останавливает!
Не будь у него сейчас Сони, Лепито непременно спросил бы у вдовы, не стыдно ли ей с таким упорством лезть в чужие дела. Но нужно было любой ценой избежать скандала.
— Она богата, а я беден…
— Какая разница, если она вас любит?
— Если бы я мог быть в этом уверен, — лицемерно вздохнул клерк.
— Но раз я вам это говорю, то не стоит сомневаться! — радостно произнесла вдова.
Неожиданно, так что Франсуа не успел отстраниться, она наградила его звучным поцелуем и, напевая романтическую песенку, удалилась. Лепито ошарашенно смотрел, как она прыгает через ступеньку и пляшет на каждой лестничной площадке. На мгновение ему даже показалось, что мадам Шерминьяк вот-вот оседлает перила и таким образом спустится вниз. «Да, — сказал себе молодой человек, — видимо, ближе к пятидесяти годам на некоторых овернских вдов находят этакие странные помрачения».
На вопрос Сони, кто приходил, Лепито ответил, что это якобы один его знакомый, за которого он обещал похлопотать, когда мадемуазель Мулезан или мсье Вермель уйдут на пенсию. Приятель-де хотел выяснить, не решился ли наконец кто-то из стариков уступить место.
Франсуа так разволновался, что почти без сил опустился на диван. Соня решила, что начинающего соблазнителя удручает ее холодность, и ласково погладила его по лбу.
— Ну-ну, прогоните эти мрачные мысли… Нельзя же получить все сразу… Знаете, то, что я пришла сюда, и так чудо! Ради вас я рискую своим добрым именем! Вы думаете, я бы пошла на это, если бы не испытывала симпатии к некоему Франсуа Лепито?
Клерк мгновенно пришел в себя и попытался обнять Соню, но та опять увернулась и при этом случайно уронила флакон Мишель. Франсуа подхватил его на лету и хотел снова поставить на камин, как вдруг заметил, что пузырек наполовину пуст. Молодой человек оцепенел от страха.
— Только этого не хватало! — с ужасом произнес он.
— В чем дело? — удивленно уставилась на него мадам Парнак.
— Это вы… выпили то, что… было в пузырьке?
— Пока вы отделывались от незваного гостя, у меня пересохло в горле — вот я и отхлебнула вашей микстуры. Вы ведь говорили, она смягчает горло. Мне не следовало этого делать?
— Нет, не следовало… и вы даже не догадываетесь, до какой степени не следовало! — побледневшими губами прошептал бедный влюбленный.
— Послушай, малыш, ну что за трагедия, если я отпила немного микстуры?
— К несчастью, это именно трагедия, — чуть не плача похоронным тоном проговорил он.
Соня схватила молодого человека за руку и, смеясь, потащила к дивану.
— Пойдемте, я хочу послушать, что мы стали бы делать в Венесуэле.
— О, вы знаете, Венесуэла очень далеко…
— Что это с ней случилось? Только что была рядом. Неужто она так отдалилась за эту пару минут?
— Вы даже не представляете себе, насколько… Мы вечно мечтаем о всяких путешествиях, а потом в конце концов начинаем жалеть о родном доме.
— Что это на вас нашло, Франсуа?
Не мог же он признаться мадам Парнак, что жаждет сейчас только одного: чтобы она поскорее ушла и отправилась на тот свет где угодно, но никак уж не здесь.
— Нам надо быть очень осторожными, Соня, — постарался как можно убедительнее произнести не на шутку встревоженный Франсуа. — А что, если ваш муж…
— Минуту назад вы хотели уехать со мной в Венесуэлу! Нам надо обсудить все… подробнее… Я думаю, часика нам вполне хватит, а?
— Боюсь, вам придется уйти раньше…
— Что это с вами, Франсуа? Вы что, хотите, чтобы наше первое свидание стало последним?
— О, умоляю вас, не говорите так! Не говорите так!
Соня никак не могла понять столь резкой перемены в своем воздыхателе. Он зачем-то стал показывать ей цветы, трогательно расставленные по всей комнате.
— Как вы думаете, сколько времени они еще проживут?
— Цветы? Не знаю и знать не хочу.
— Пять-шесть дней, не больше, а потом начнется угасание… С каждой минутой эта красота будет все больше вянуть… Порой спрашиваешь себя, стоит ли жить дальше…
Молодую женщину вдруг охватила смутная тревога, и она подозрительно уставилась на Лепито.
— Но цветы по крайней мере оставят в памяти воспоминание о свежести и красоте, не тронутых тлением, — продолжал молодой человек. — Умереть молодым! Не это ли лучший выбор, если мы хотим оставить живыми прекрасные воспоминания?
— Франсуа… мне что-то страшно… я чего-то боюсь…
— И вы правы, любовь моя… Послушайте, вот если бы вам сказали, что через полчаса вы умрете, разве это вас не обрадовало бы?
— Обрадовало? Да вы с ума сошли, честное слово! Я вовсе не хочу умирать!
Лепито грустно вздохнул.
— Увы, черная гостья уводит нас, не спрашивая согласия… У вас и в самом деле нет желания умереть, Соня? Я бы сохранил о вас самые нежные воспоминания, и осенью, когда желтеют и осыпаются листья, я бы ходил молиться над вашей надгробной плитой…
Беспокойство мадам Парнак мгновенно сменилось яростью. Она никак не могла понять причин омерзительной комедии, которую вдруг вздумалось разыгрывать Франсуа, и это доводило ее почти до исступления.
— Человек может, конечно, вести себя нелепо, но всему же есть предел! Прощайте! Мы больше никогда не увидимся!
— Увы! Я в этом не сомневаюсь! — простонал Лепито, провожая ее до двери.
Соня уже почти переступила порог, но неожиданно передумала.
— Ну нет! Еще никто не позволял себе так издеваться надо мной!
Она снова захлопнула дверь и, выйдя на середину комнаты, заявила:
— Я не уйду, пока вы не признаетесь, что побудило вас вести себя так глупо и мерзко? Ну говорите, я жду!
Лепито почувствовал, что это самая тяжелая минута в его жизни.
— Соня… я ничего не хотел говорить вам… но время идет… и вынуждает меня к откровенности… придется открыть ужасную истину…
Мадам Парнак задрожала от мрачного предчувствия…
— Та микстура, которую вы пили…
— Ну?
— Она… она была…
— Да что же, в самом деле?
— …отравлена…
Соня пошатнулась, это слово поразило ее.
— Отравлена… отравлена… отравлена, — лишь тупо повторяла молодая женщина, пытаясь сообразить, кому и зачем это было нужно.
— Будьте мужественны, дорогая… не пройдет и часа, как вы покинете этот мир…
— Через час?..
— Теперь даже меньше.
Жену нотариуса внезапно охватил животный страх.
— Это неправда! Неправда! — вскричала она и, опустившись на диван, горько зарыдала.
Потрясенный Франсуа обнял молодую женщину. Она прижалась к нему.
— Франсуа… маленький Франсуа… он так меня любит… но долго ли продлится эта любовь?
— До самой смерти!
Соня резко высвободилась из его объятий.
— Не так уж долго! — с горечью заметила она.
Мадам Парнак подошла к камину, взяла пузырек и долго разглядывала его. Потом дрожащим от волнения голосом спросила:
— Вы и в самом деле меня любите, Франсуа?
— Как вы можете сомневаться?
Соня протянула ему пузырек.
— Я не хочу уходить одна, Франсуа… мне страшно…
— Но… и я тоже… оч… чень боюсь… смерти…
— Значит, вы такой же, как все…
И, сделав столь грустный вывод, Соня шатаясь подошла к дивану. Клерк следил за ней глазами, полными стыда и тревоги.
— Может быть, вам… лучше вернуться домой? Подумайте, какой поднимется скандал, если вас найдут в моей комнате?
— Нечего было меня сюда заманивать!
— Если бы я только знал…
— Хам!
Франсуа сел рядом с молодой женщиной.
— Простите меня, Соня, я немного потерял голову… Поверьте, наконец, что во всей этой истории лишь одно остается истинным — моя любовь к вам… Я никогда вас не забуду — вы останетесь моей первой и последней любовью. Умоляю, поверьте мне… Я сумел бы сделать вас счастливой! Подумать только, все обратил в прах этот флакон! Он же здесь совершенно случайно!..
— Случайно… — задумчиво повторила Соня и тут же глаза ее загорелись гневом.
— И как я не подумала об этом раньше? Вы ведь знали, что я выпью этот пузырек, не правда ли?
— Я?
— Теперь мне все ясно: если бы я сама не отхлебнула вашей микстуры, то вы бы заставили меня силой!
— Вы с ума сошли!
— Согласитесь, что в подобных обстоятельствах это нетрудно!
— Но, послушайте, зачем бы я стал это делать? Зачем мне желать вашей смерти?
