Сведения, собранные инспектором Жирелем об Эдуарде Боссю, никакого интереса для следствия не представили. Прежние хозяева ничего плохого о нем рассказать не могли и признавались, что, если бы позволяли финансы, они бы ни за что с ним не расстались. Счет в банке тоже был в порядке: больше того, что может человек, честно трудившийся всю свою жизнь, дворецкий не скопил. В ответ на просьбу высказать свое мнение о семье Пьюсергуи и, главное, о Деборе пастор Сант-Андре-де-Вальборн прислал целое хвалебное послание, в котором говорил, что Пьюсергуи строго следуют закону Божьему и праведная жизнь их могла бы служить примером для каждой французской семьи.
Прочитав доклад, Плишанкур сказал своему помощнику:
– Жирель, я думаю, комиссар прав, нас обвели вокруг пальца.
Леон не смел поверить своему счастью.
– А как же бриллиант?
– Его подложили в расчете на то, что вы или кто-нибудь другой его найдет.
– Выходит, я попался?
– Мы все попались. Настоящий полицейский должен уметь признавать свои ошибки и не стыдиться этого.
– Значит, Дебору отпустят?
Плишанкур задумался.
– Не сразу.
– Но вы же сами…
– Единственное, что мы можем сделать, чтобы спасти положение, это заставить преступника поверить в то, что ему удалось нас обмануть. Если мы сейчас выпустим Дебору, он поймет, что мы его план разгадали. Главное – действовать быстро. Мы не можем держать малышку под арестом больше двадцати двух часов.
Прохожие с любопытством оглядывались на двух странного вида мужчин: один значительно старше другого, скромно одетые, оба они походили на двух медведей, ослепленных солнцем при выходе из темной и сырой берлоги.
– Вы знаете бульвар Альбини? – остановил Эзешиа первого попавшегося ему на глаза господина.
– Конечно.
– Вы могли бы мне сказать, где это?
Тон, которым обратились к нему с вопросом, и облик этого мужчины удивили прохожего, однако он указал нужное направление.
– Благодарю вас, сударь. Храни вас Господь!
Эзешиа и Атаназ вразвалку удалились, широко шагая и оставив в недоумении указавшего им дорогу господина.
Отец и сын, которым не пришло в голову, что можно воспользоваться городским транспортом, поднялись по Сонной улице, свернули с нее в переулок Президента Фавра, пересекли площадь Свободы и, мало интересуясь красотами озера, вышли, наконец, на бульвар Альбини.
Моника Люзене посетителей сразу узнала.
– Вы отец Деборы?
Эзешиа внимательно осмотрел девушку и пожалел о том, что женщины в городе слишком сильно красятся.
– Да, а вот мой третий сын, Атаназ.
Юный великан произвел на романтичную Монику огромное впечатление.
– Это я вам написала.
– Спасибо вам за это. Где Дебора?
Застигнутая врасплох горничная не нашлась, что ответить. Эзешиа повторил:
– Где Дебора?
– Ее… ее арестовали.
– Должен ли я понимать, что она в тюрьме?
Моника готова была сквозь землю провалиться.
– Да.
– И хозяева позволили ее увести?
– Они даже рады были.
– Значит, они плохие хозяева?
– Не хуже и не лучше других.
– Кто эти господа, Моника? – поинтересовался появившийся в дверях дворецкий.
– Отец и брат Деборы.
Дворецкий почувствовал недоброе.
– А что господам угодно?
– Поговорить с плохими хозяевами, которые позволили увести Дебору в тюрьму.
– Но они в этом не виноваты!
– Они не выполнили своего долга. Где они?
Распорядитель понял, что только время зря теряет, пытаясь переубедить Пьюсергуи.
– Они в гостиной. Я доложу о вас.
Отец и сын последовали за ним по пятам, и в тот момент, когда Эдуард поднял руку, чтобы постучать, Эзешиа отстранил его со словами:
– Честным людям бояться нечего.
И он широко распахнул перед собой дверь.
При виде неожиданных посетителей Нантье и Гюнье повскакивали со своих мест. Такое вторжение в их дом выходило за рамки всякого приличия. Жорж преградил им дорогу.
– Кто вы такие?
Эдуард сделал отчаянную попытку спасти положение, он сравнялся с Эзешиа и начал:
– Приношу свои извинения, но они…
Закончить ему не дали, чья-то сильная рука схватила его за шкирку и подтолкнула к двери.
– Мы в посредниках не нуждаемся.
От такой неслыханной наглости Жорж заорал:
– Да вы где находитесь?!
– У фарисеев.
– Что?
– «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь гробам повапленным, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистью; так и вы по наружности кажетесь людьми праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония».
Жорж с трудом проглотил слюну, Генриетта от страха принялась икать, Ирена воскликнула: «Это уж слишком!», Армандина перекрестилась и, закрыв глаза, погрузилась в молитву, Жан-Жак хихикнул, а Патрик заметил:
– Классный мужик!
Жорж Нантье истошно прикричал:
– Да кто вы такие, в конце концов?!
– Эзешиа Пьюсергуи, а это мой третий сын, Атаназ. Мы пришли свести с вами счеты за то, что вы сделали с моей дочерью.
– Не слишком ли много вы себе позволяете, отец воровки?
Что было дальше, Нантье помнил плохо. Очнулся он на полу, в луже чего-то липкого, наверное, разлили ликер, среди осколков кофейного сервиза и битых стаканов. Как будто стена напротив переместилась в пространстве и обрушилась на него. Голова гудела. Рядом без чувств валялась Генриетта, Ирена выла, Армандина громко молилась.
Жан-Жак бросился к Патрику.
– По-моему, нам придется немного поупражняться, а, Пат?
Полностью доверяя своим мускулам, а они их еще ни разу не подводили, приятели пошли на Пьюсергуи. Поручив Патрику Атаназа, Жан-Жак сцепился с Эзешиа.
Плишанкур, Жирель и четверо сопровождающих их полицейских замерли на пороге гостиной. По комнате как будто пронесся ураган. Жорж Нантье сидел, обхватив руками голову, Ирена, пытаясь привести в чувство распластавшегося на полу мужа, била его по щекам, Жан-Жак, стоя на коленях, осторожно ощупывал переносицу, Армандина причитала, и только одна Генриетта Нантье оставалась совершенно равнодушной к происходящему: она до сих пор не пришла в сознание.
Обычно спокойный, инспектор растерялся. Путаясь в словах, он пробормотал:
– Но… но что… что здесь происходит?
Эзешиа вежливо ответил:
– Мы, мой третий сын Атаназ и я, приехали навести справки о моей дочери, о Деборе.
– Странный способ наводить справки! Уведите их! И позовите врача, он, по-моему, здесь не помешает.
Атаназ сжал кулаки, готовясь защищаться, но отец его остановил:
– Спокойней, Атаназ, спокойней!
И глядя в упор на полицейского, произнес:
– Мы пойдем с вами, потому что мы слуги Господа, а Господь сказал о слуге своем: «И устроит он справедливость по истине. И не ослабеет и не отступит, доколе справедливость не установится на земле».
Как будто для того чтобы уточнить показания, инспектор Жирель решил навестить Дебору. Он не видел ее с тех пор, как ее арестовали. Сердце Леона растаяло, когда он увидел ее, такую красивую, гордую, простую…
– Дебора…
Она подняла на него глаза.
– Дебора, я хотел с вами поговорить…
Она встала и подошла к нему.
– Вас скоро отпустят…
– Значит, я вернусь домой.
– Но почему?
– Потому что я никогда не привыкну жить среди лжецов, лицемеров, ложных друзей…
– Дебора… Вы меня презираете?
– Если вы не будете прощать людям, Отец не простит вам ваших грехов.
На одном дыхании инспектор рассказал девушке обо всем, что накопилось у него на душе: о своей любви к ней, о том, как боролся он с чувством долга, но оно оказалось сильнее, и он не смог поступить иначе, рассказал, как ему было плохо и почему отказался присутствовать при допросе. По-прежнему серьезная, Дебора тихо ответила:
– Меня не ваш поступок обидел, а то, что вы могли усомниться в моей честности, могли поверить в то, что я воровка…
– Дебора, прошу вас, не уезжайте…
– Почему вы так не хотите, чтобы я уезжала?
– Я люблю вас…
Она долго на него смотрела и, не улыбаясь, сказала:
– Я не уеду.
Счастливый, Жирель принялся говорить, ведь у него на родине счастье было болтливым. Он говорил о своих намерениях и о том, что собирается поехать к родителям Деборы просить руки их дочери. Вдруг он остановился и стукнул себя кулаком по лбу:
– Какой же я дурак! Зачем же мне ехать, если ваш отец и ваш брат сейчас здесь.
Дебора удивленно повторила:
– Они здесь?
– Ну да, Моника Люзене им написала, что с вами приключилось, и они приехали вас вызволять.
Она обрадовалась и с нетерпением спросила:
– А где они?
– В тюрьме.
Старший инспектор Плишанкур объяснил своему помощнику:
