– Убийца-а-а, – грустно и продолжительно констатировал мужской голос из розетки под столом.
– За что? – хныкало из полости над люстрой.
– Мы жде-е-ем, – шелестело из замка дверной панели.
«Голоса» были тихие, шипящие, при поверхностном обыске динамики обнаружить было невозможно, и если запись срабатывала в присутствии клиента, и он, и Серафима замирали, таращась друг на друга и надеясь, что этот непонятный голос – шутка другого.
– Вы слышали? – спросила экзальтированная особа, сидящая в кресле напротив госпожи Серафимы.
– Что? – преувеличенно спокойно ответила та. – Я ничего не слышала.
– Как же? А этот шепот: «Ты умрешь», мне послышался, что ли?
– Конечно, – уверенно ответила госпожа, – вам послышалось.
– Ну, знаете ли, – вскочила та, – я к вам от нервов лечиться пришла, а вы меня смертью запугиваете. Еще и деньги берете.
– А вы правда это слышали? – уточнила Серафима.
– Вы меня еще и во вранье обвиняете? Где я могу получить свои деньги?
– У секретаря, – упавшим голосом ответила госпожа, – и скажите там, что на сегодня прием окончен, я что-то не в форме.
– Вот нахалка, – возмутилась особа, – она меня еще и за секретаря работать заставляет!
В эту ночь гадалке тоже не удалось уснуть. Не помогло даже обесточивание телевизора: Шилов предусмотрительно установил в корпусе мощный аккумулятор.
Уже без моей подачи этой историей заинтересовалась местная пресса: мистика как раз была на волне популярности, и тоскующие от отсутствия сенсаций и остренького журналисты просто как с цепи сорвались. Оголодавшие акулы пера смогли выйти на вдовца бабы Вали, результатом этой встречи стал репортаж, разъясняющий загадочные явления непонятливым гражданам.
Народная молва, как водится, добавила к имеющимся фактам выдуманные, и город несколько дней развлекался свалившейся на него с неба сенсацией.
Не до шуток было лишь госпоже Серафиме. Мало того, что репутация ее погибла безвозвратно – у кого хватит решимости обратиться к целительнице, которую посещают души загубленных ею людей? – так она и сама была перепугана до смерти. Кроме знаков, которые на каждом шагу расставила ей лично я, ей и самой стали мерещиться символы смерти и образы погибших. Артистичные натуры впечатлительны, стоит только начать внушать им то, что ты хочешь, дальше они подхватят твои образы сами и уже не отпустят, пока не придут к какому-нибудь финалу. А финал для госпожи Серафимы должна была придумать я.
* * *
– Ариша, мне срочно нужен священник! – выпалила я за ужином.
– Это продолжение разговора о моем погребении? – осведомился он. – Сначала памятник, потом – священник. Ты пугаешь меня, мон ами.
– Не трусь, это опять не для тебя, – успокоила я его.
– Неужели ты наконец решила тайно обвенчаться? Кто он? Нет, молчи. Я уже так отчаялся увидеть при жизни правнуков, что приму любого твоего избранника, будь это даже уголовник типа Кольки Ермака.
Я не удержалась и хихикнула. Ариша пристально посмотрел на меня и всплеснул руками:
– Нет, не до такой же степени! Чекисты в нашем роду были, декабристы были, карточные шулеры были, избавь же наш бедный род от бандитов!
– А говорил, примешь любого, – вздохнула я. – Ну, ладно, не нравится так не нравится. Буду искать дальше.
На лице дедушки отразилась целая гамма чувств: сомнение, досада, отчаяние.
– В конце концов, можно развестись, – махнул он рукой, – только я должен сразу предупредить тебя, мон шер, твой нареченный, этот Ермак, тебе неверен. Не далее как вчера ночью я имел честь наблюдать, как он просто пожирал глазами премиленькую кореяночку. Поверь мне, как мужчине: такие взгляды на женщину, в которой не заинтересованы, не бросают.
– Черное каре, алое мини, высокие сапоги? – уточнила я.
– Да, – опешил дед.
– Это была я, доктор Ватсон. Пора бы уже привыкнуть к моему умению перевоплощаться.
От удивления у деда немного отвисла челюсть.
– Никогда не мог представить, что моя внучка, потомок аристократического рода, посмеет надеть такую бесстыже-короткую юбку, – гордо вздернув бородку, провозгласил он.
– Тебя успокоит, если я скажу, что юбку надел потомок пролетарской стороны нашего рода? – заглянула я ему в глаза. – К тому же я вовсе не собираюсь замуж за Ермака. Он даже не знает, кто я на самом деле. Коля нужен был мне для дела, ты сам знаешь для какого, и ты сам мне его нашел. Помнишь?
Ариша с облегчением перевел дух:
– Тогда зачем тебе священник?
– Мне нужен хороший проповедник, способный убедить грешника покаяться, и покаяться серьезно, не только на словах.
– В Горовске такого нет, – немного подумав, ответил он.
– Жаль.
– А вот в пятидесяти километрах от нас есть. Помнишь, я говорил тебе о женском монастыре, на базе которого открыли приют для сирот?
– Очень хорошо помню.
– Так вот. Убедительного священника у меня на примете нет, но их матушка-настоятельница, говорят, творит чудеса. Непонятно, то ли дама настолько искренне верует, что не может не заразить этой верой других, то ли обладает экстрасенсорными способностями.
– Если и обладает, то не признается в этом даже себе, – продолжила я. – В их среде принято считать, что подобные способности – от беса. Впрочем, до этого мне нет никакого дела. Ты поедешь со мной? Твоя благообразная внешность поможет убедить ее нам помочь.
– Я поеду без тебя, – поправил он, – не считай меня наивным, я понял, для чего тебе понадобилась помощь церкви. Прессу читаю, телевизор смотрю, да и за тобой наблюдаю. Ты хочешь обратить госпожу Серафиму?
– Да. Должны же преступники приносить какую-то пользу миру. Просто наказать – легко, лишить всего – не так уж и сложно, а вот заставить покаяться и повернуть их силу и энергию во благо – действительно сложно. Серафима – неплохой психолог, если бы удалось поставить ей табу на то, чем она занималась раньше, и дать ее энергии новое русло!
– Хорошо, внучка, я беру это дело на себя. Мы, старики, гораздо ближе к богу, чем вы, и понять друг друга нам будет легче. Расскажи мне об этой Серафиме все, что знаешь, и посвяти в свои игры.
Если Ариша брал что-то на себя, я была уверена, что он выполнит все гораздо лучше и быстрее, чем могла бы сделать я. Я с чистой совестью свалила на него этот груз и отправилась «добивать» госпожу Серафиму. Жизнь в миру должна была стать для нее адом. При здравом размышлении, все направленные на нее действия можно было бы назвать хорошо подготовленными хулиганскими выходками, но совесть госпожи Серафимы, видимо, была все-таки не на месте, иначе она реагировала бы не так эмоционально. К работе динамиков и телевизионному хулиганству мы добавили телефонные звонки. Помнится, Алинка рассказывала, что современные души очень охотно пользуются данным средством связи с нашим миром. Люся бесконечно терпеливо набирала на мобильном номер Серафимы и тихо стонала в трубку, разбавляя стоны душераздирающими жалобами и печальными вздохами.
Я в который раз подивилась артистичности этой натуры: чутье подсказывало Люсе, что стоны и жалобы должны звучать тихо, едва различимо для уха, монотонно и прерывисто, словно говорящему с трудом удается произносить слова. Иногда она перебивала себя, и женский голос сменял глухой мужской, иногда бросала трубку на полуслове. Каким-то образом ей удавалось не опускаться до примитивного и детского «отдай мое сердце», жалобы и претензии ее были просты и душераздирающе убедительны.
Госпожа Серафима перестала появляться в офисе, отменила прием, боялась оставаться одна. А так как друзей и родственников у нее не было, бояться ей приходилось часто. Добровольно не хотел навещать ее никто, кроме телевизионщиков и журналистов, а эта братия, естественно, так приумножала грехи развенчанной госпожи, что в городе о ней стали говорить как о каком-то монстре, загубившем десятки жизней и наславшем порчу на половину города.
На следующий день после встречи Ариши с настоятельницей монастыря я заявилась на квартиру к Серафиме. Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, монашеский наряд (Алинка приволокла его из костюмерной самодеятельного театра) я накинула в темном подъезде. Может, настоящие монашенки выглядели немного иначе, но вряд ли госпожа Серафима об этом знала.
Дверь мне она открыла сразу, едва увидела в «глазок», что я одна и без камеры, пропустила в квартиру молча, молча же указала на кресло. Разговор был недолгим. Я сказала, что церковь в курсе ее бед и готова принять грешницу в свое лоно. При полном раскаянии защита будет ей обеспечена, сквозь стены монастыря никогда не проникнут мучившие ее видения. Я оставила ей адрес монастыря, написала телефон матушки и раскланялась. Наверное, со стороны мой визит выглядел лицедейством, но игра с госпожой Серафимой слишком затянулась, мне необходимо было заняться главным виновником, Сергеем, поэтому я рассудила, что для прекращения работы с госпожой Серафимой все средства хороши.
