— Он их должен привезти в чемодане? — решила пошутить Маринка, но старая тетка, работавшая здесь секретарем еще, наверное, во времена если не царя Гороха, то Иосифа Виссарионовича точно, подозрительно прищурилась на нас и холодно спросила, а чего, собственно, нам угодно?
Пришлось показывать ей удостоверение, бить Маринку под столом ногой и улыбаться, улыбаться, улыбаться.
Много наулыбаться мне не дали. Секретарша, выслушав мою просьбу, покрутила морщинистыми пальцами диск телефона, сказала в трубку несколько фраз и положила трубку на место.
— Вам нужен искусствовед, — сиплым голосом недовольно и все еще настороженно проговорила она. — Пройдите в кабинет номер тридцать три. Там, увидите, сидят наши девочки. Поговорите с ними.
Мы вышли. Маринка выдержала только два шага и сразу же начала мне объяснять, какая противная тетка эта секретарша. Я молчала, думая о других тетках, с которыми нам еще предстоит встретиться в тридцать третьем кабинете.
Кабинет мы нашли довольно-таки быстро. Дверь в него была приоткрыта, и мы, заглянув туда, увидели трех дам, пьющих чай и заедающих его сушками.
— Продолжение следует, — проворчала Маринка. — Сейчас нас отфутболят еще в какой-нибудь кабинет. И будем ходить до ночи. А потом нас просто выгонят.
Я постучала в косяк и вошла. Здесь, однако, оказалось все намного проще, чем у секретаря. Во-первых, нам сразу же предложили чаю, во-вторых, у нас спросили о личной жизни и позавидовали, что мы такие молодые и не замужем. А в-третьих, услышав про фамилию Траубе, дамы сперва замерли от неожиданности, выдержали паузу и потом разразились веселым смехом.
— Ну и заинтересовались вы, однако, этим монстром! — громче всех смеялась самая полная дама.
Я не упоминала до сих пор их имен, потому что имена я как-то и не запомнила, да и оказались они все настолько похожими, что совершенно не зацепились в памяти ни за что. То ли все Марьиванны, то ли Анны Петровны. В общем, как-то так.
Все три дамы были примерно одного возраста и одной комплекции.
— Траубе — художник средний, а амбиции у него гораздо выше средних, — сказала полная Анна Петровна (или Марьиванна, не суть важно).
— Таких, как он, всегда было много и будет много, — подхватила вторая Марьиванна.
— А вот коллекция живописи у него неплохая, как обычно и бывает у средних художников, — подвела итог третья.
— Вы картину Кандинского называете неплохой? — наивно спросила Маринка, и тут все три дамы напряглись. Я буквально физически это почувствовала и тоже насторожилась. В чем же дело?
— Кандинский — это величина, — сказала первая.
— Это имя, — согласилась вторая.
— А коллекция у Траубе неплохая, — уклончиво закончила третья, и я совсем запуталась. Понимая, что дамы что-то недоговаривают и не хотят говорить, пока по крайней мере, я спросила, с кем бы можно было поговорить о коллекции Траубе поконкретней.
Дамы погрузились в многозначительное молчание, потом исподволь начали переглядываться между собою, и наконец самая толстая, Анна Петровна (или Марьиванна, все равно же я не запомнила), произнесла:
— Вы, девушки, обратитесь к Ивану Петровичу. Он у нас раньше работал сантехником.
Мы с Маринкой переглянулись.
— А сейчас кем он работает? — медленно спросила я.
— Не знаю, — Марьиванна пожала плечами, — знаю только, что у него магазин антиквариата на проспекте — «Египетский сад», знаете?
Я кивнула.
— Вот он вам как опытный… — дама хихикнула, — опытный искусствовед все и расскажет.
Мы с Маринкой выходили из музея в странном настроении. Маринка первой высказалась, будучи не в силах сдерживать переполнявшие ее эмоции:
— Это как же понять-то? — воскликнула она, ступив за порог музея. — Сантехник — и вдруг искусствовед?
— Наш народ талантлив, — уклончиво ответила я, — так во всех книжках пишут.
— Знаю, читала, — подхватила Маринка. — Но насчет сантехника что-то здесь непонятно совершенно.
Мы погрузились в «Ладу» и поехали на проспект. Салон «Египетский сад» был открыт, и директор находился в своем кабинете. Наверное, ему не было необходимости ездить в Москву за деньгами. Деньги ему привозили прямо в кабинет.
Директором магазина оказался сорокалетний джентльмен в хорошем темно-сером костюме. Короткие волосы были уложены профессионально и, кажется, даже не только с помощью фена, но и кое-каких и прочих парикмахерских ухищрений.
Сам джентльмен сидел в глубоком деревянном кресле и курил тоненькую сигару.
— Вы ко мне, девушки? — приветливо спросил он. — По какому делу? Какой у вас бизнес?
Я подала ему свое удостоверение.
Джентльмен удивленно посмотрел в него, потом перевел взгляд на меня.
— И что? — спросил он.
— Мы, возможно, ошиблись, — сказала я, — или нас неправильно информировали. Нам нужен Иван Петрович.
— Ну да, это я, — кивнул джентльмен и взглянул на меня уже с интересом. Если вы не поняли, я поясню: с деловым интересом. До этого момента я для него почти ничего не представляла. Так по крайней мере было написано у него в глазах. У него было написано, а я прочитала.
— Вы? — переспросила Маринка. — А нам сказали, что вы, извините, работали сантехником!
Джентльмен удивленно взглянул на Маринку и рассмеялся. Лед был сломан.
— Сантехником? Да, работал! И не только им! — Иван Петрович прикрыл глаза ладонью. — Я еще, помнится, когда-то и баранов пас и… да мало ли что было.
Иван Петрович нажал кнопку на телефонном аппарате, и тут же вошла приятная молодая женщина.
— Три кофе, пожалуйста, Леночка, — сказал он, — и — немножко коньяку. Девушки сумели найти ко мне подход, — и Иван Петрович весело рассмеялся, но глаза его настороженно скользнули по мне.
Как я поняла, расслабляться он не собирался. Он хотел узнать, что нам нужно. А то, что нам от него было что-то нужно, это читалось и без очков. Однако не каждый же посетитель напоминает директору и хозяину антикварного магазина о его прошлом.
Тут было о чем подумать.
Леночка быстро принесла кофе и маленькую бутылочку коньяка.
— Спасибо, — поблагодарил ее Иван Петрович, и Леночка вышла.
— Ну что же, девушки, рассказывайте, каким ветром вас сюда занесло! — Иван Петрович жестом предложил нам коньяк. Маринка согласилась, я отказалась. Он налил и себе в чашку с кофе буквально несколько капель.
— Нам нужна ваша консультация, — сказала я и попросила разрешения закурить.
— Конечно, конечно, — Иван Петрович пододвинул ближе ко мне бронзовую пепельницу в форме жука-скарабея, — я про курение, — тут же оговорился он и протянул мне зажигалку.
Я прикурила, поблагодарила, и начался разговор.
Услышав, что мы были в музее, Иван Петрович снова рассмеялся, а когда я задала вопрос о коллекции Траубе, резко стал серьезен.
— А что это вы вдруг заинтересовались этим старым перечником? — спросил он напрямик.
— У него похитили три самые ценные картины из его коллекции, и наша газета решила немного заняться этим делом.
— Тоже похищениями? — улыбнулся Иван Петрович. — Понимаю. Слышал я, конечно, про смерть его сына. Неприятная история. Зато смерть мгновенная. Лучше уж так, чем умирать долго и нудно на больничной койке, хоть в Каннах, хоть в Нью-Йорке.
Я согласилась.
Маринка покивала и добавила:
— Но все равно неприятно.
— Без сомнения, — согласился Иван Петрович.
— Я думаю, что нас не просто так направили к вам, — сказала я. — Самое странное, что искусствоведы из музея, можно сказать, отказались с нами говорить на эту тему.
— А тема-то скользкая, — заметил Иван Петрович, — и для музея она неприятная. А вы разве не слыхали эту историю? А впрочем… — Иван Петрович снова прикрыл глаза рукой, — вы еще так молоды, девушки…
— Была какая-то некрасивая история, связанная с коллекцией Траубе? — напрямую спросила Маринка. — Нет, мы ничего не знаем.
— Она началась шумно, но потом заглохла, и я даже не знаю, чем все это кончилось. Кстати, именно из-за этой истории и из-за этого старого индюка меня уволили из старших искусствоведов отдела, и мне пришлось какое-то время проработать сантехником в музее. Ну, знаете, как бывает. Я числился по штату сантехником, потом имел полставки, кажется, дворника, какого-то рабочего, не помню уже. Старый директор сделал все, чтобы я не ушел навсегда, потому что я был специалистом. Ну, в общем, я им и остался. И в обиде на Траубе остался тоже.
Мы молчали, видя, что Ивана Петровича подгонять не имеет смысла. Он сам разговорился.
— Выставка коллекции Траубе проводилась, дай бог памяти, году в восемьдесят седьмом или в восемьдесят восьмом. С самого начала все пошло скандально. Старый дурак Аполлинарьевич требовал для своих драгоценных картин усиленную охрану, гарантии банков. Петька его тогда еще не был банкиром. Он брал дань с челноков, но не о нем разговор…
