— Поэтому он купил сигареты в надежде, что на них не обратят внимания, — вырвалось у Стефани.
Винс кивнул:
— Ага, и их проглядели.
— Но кто проглядел?
Винс помолчал, а потом продолжил, не отвечая на ее вопрос:
— Он спустился на лифте, пересек вестибюль офисного здания, в котором работал. То ли перед зданием, то ли за углом его уже ждал автомобиль, чтобы доставить в аэропорт Стэплтон. Возможно, в автомобиле ехали только он и водитель. Возможно, кто-то еще. Этого мы никогда не узнаем. Чуть раньше ты спросила, вышел ли Коган из здания в пальто, и я ответил, что Джордж-Художник этого не помнил, но Арла сказала, что больше этого пальто не видела, то есть он, вероятно, вышел в пальто. Даже если и так, он снял пальто в автомобиле или в самолете. Я думаю, пиджак он тоже снял. Думаю, кто-то дал ему зеленую куртку, чтобы надеть вместо пиджака или пальто, или она просто ждала его.
— В автомобиле или в самолете.
— Ага, — кивнул Дейв.
— Сигареты?
— Точно не знаю, но если бы пришлось делать ставку, я бы поставил на то, что сигареты были при нем, — ответил Дейв. — Он знал, что его ждет… чем бы это ни было. Думаю, пачка уже лежала в брючном кармане.
— Потом, позже, на берегу… — Она увидела Когана, Парня из Колорадо, каким нарисовало его воображение, закуривающего первую в жизни сигарету — первую и последнюю — и неспешно шагающего вдоль кромки воды по пляжу Хэммока в одиночестве под лунным светом. Полуночным лунным светом. Он один раз затягивается раздражающим, неприятным дымом. Может, два. Бросает недокуренную сигарету в воду. Потом… что?
Что?
— Самолет высадил его в Бангоре, — услышала она собственный голос, хриплый и незнакомый.
— Ага, — согласился Дейв.
— И водитель привез из Бангора в Тиннок.
— Ага, — согласился Винс.
— Он поел рыбу с картофелем фри.
— Это точно. — Опять Винс. — Вскрытие это подтвердило. Как и мой нос. Я уловил запах уксуса.
— К тому времени он уже расстался с бумажником?
— Мы не знаем, — ответил Дейв. — И никогда не узнаем. Но я думаю, что да. Я думаю, он отдал бумажник вместе с пальто, пиджаком и прежней нормальной жизнью. Я думаю, взамен он получил зеленую куртку, которую через какое-то время тоже пришлось отдать.
— Или ее сняли уже с трупа, — вставил Винс.
По телу Стефани пробежала дрожь. Она не смогла ее сдержать.
— Он приезжает на Лосиный остров на шестичасовом пароме, по пути приносит Гарду Эдвику бумажный стаканчик кофе… который можно считать чаем для рулевого или паромщика.
— Да, — кивнул Дейв. Он выглядел очень серьезным.
— К тому времени он остался без бумажника и удостоверения личности, располагал только семнадцатью долларами в купюрах, мелочью и, возможно, русской десятирублевой монетой. Вы думаете, эта монета могла быть… Ох, ну не знаю… служить паролем, как в шпионских романах? Я хочу сказать, холодная война между Россией и Соединенными Штатами тогда продолжалась?
— Была в самом разгаре, — ответил Винс. — Но, Стеффи… Будь ты русским секретным агентом, стала бы ты использовать рубль в качестве визитной карточки?
— Нет, — признала она. — Но по какой еще причине она у него оказалась? Чтобы кому-то показать — больше я ничего придумать не могу.
— Я всегда интуитивно чувствовал, что кто-то ее ему дал, — высказал свою версию Дейв. — Может, вместе с холодным стейком, завернутым в фольгу.
— Зачем? — спросила она. — Зачем ему ее дали?
Дейв покачал головой:
— Я не знаю.
— А фольгу нашли? Может, ветер отнес ее к дальней кромке пляжа?
— О’Шенни и Моррисон, конечно, ее не искали, — ответил Дейв. — Мы с Винсом прочесали пляж Хэммок в том месте после того, как сняли желтую ленту. Искали не только фольгу, ты понимаешь, но и все, что могло иметь отношение к мертвецу, все, что угодно. Не нашли ничего, кроме обычного мусора. Обертки от сладостей и все такое.
— Если мясо было в фольге или полиэтиленовом пакете, Парень мог швырнуть обертку в воду вместе с единственной сигаретой, — заметил Винс.
— А кусок мяса в дыхательном горле…
Винс чуть улыбнулся.
— Я несколько раз подолгу говорил об этом куске стейка с доком Робинсоном и доктором Кэткартом. Дейв пару раз присутствовал при этих разговорах. Я помню, как однажды Кэткарт — и это случилось не больше чем за месяц до инфаркта, который оборвал его жизнь шесть или семь лет тому назад, — сказал мне: «Ты возвращаешься к этой давней истории, как мальчишка, у которого выпал молочный зуб и который вновь и вновь трогает дыру кончиком языка». И я еще подумал: Да, он совершенно прав, именно так и есть. Эта история — как дыра, в которую постоянно залезаешь языком, пытаясь нащупать дно.
— Прежде всего, я хотел узнать, а может, этот кусок мяса засунули Когану в горло — то ли пальцами, то ли каким-то инструментом, вроде вилки для лобстера — после его смерти? Эта мысль приходила к тебе?
Стефани снова кивнула.
— Он сказал, что такое возможно, но маловероятно, потому что кусок мяса был не просто пережеван, а пережеван достаточно тщательно, чтобы его проглотить. По словам Кэткарта, во рту находилось уже не мясо, а, как он это назвал, «органическая пульпа». Мясо до такой степени мог пережевать и кто-то другой, но представляется сомнительным, чтобы потом его вставили в горло Когану. Побоялись бы, что у кого-нибудь возникнет вопрос: а могло ли оно послужить причиной смерти? Следишь за ходом моих рассуждений?
Стефани кивнула.
— Кэткарт также сказал, что с мясом, пережеванным до состояния пульпы, трудно управляться каким-нибудь инструментом. Оно может развалиться на отдельные куски при попытке вставить его в горло. Пальцами это сделать можно, но Кэткарт считал, что от такого насилия остались бы следы, скорее всего, растяжение челюстных связок. — Он помолчал, задумавшись, потом покачал головой. — Они задействуются при опускании челюсти, но точно медицинского термина я не помню.
— Расскажи ей о том, что говорил тебе Робинсон, — предложил Дейв. Его глаза сверкали. — Эта версия в конце концов отпала, но я всегда думал, что она чертовски интересная.
— Док говорил, что существуют мышечные релаксанты, в том числе весьма экзотические, и полуночный стейк Когана могли сдобрить одним из них, — подчинился Винс. — Первые откушенные и пережеванные куски могли без проблем проскочить в желудок, где их потом и нашли, а в какой-то момент он прожевал кусок и, к своему изумлению, обнаружил, что проглотить его не может.
— Наверняка так и было! — вскричала Стефани. — Тот, кто сдобрил мясо этим релаксантом, сидел рядом и наблюдал, как Коган задыхается! А потом, когда он умер, привалил его спиной к мусорному баку и забрал остаток стейка, чтобы его не отправили на анализ! Не было никакой чайки! Это… — Она замолчала, глядя на них. — Почему вы качаете головами?
— Вскрытие, дорогуша, — напомнил Винс. — Хроматография не выявила ничего такого в крови.
— Но если это было что-то экзотическое…
— Как в романе Агаты Кристи? — спросил Винс, с улыбкой подмигнув Стефани. — Что ж, возможно… Но кусок мяса остался и в горле, ты же помнишь?
— Да. Конечно. Доктор Кэткарт отправил его на исследование? — Она немного ссутулилась.
— Ага, — согласился Винс, — отправил. Мы, конечно, сельские мыши, но иногда к нам приходят темные мысли. И из посторонних веществ в этом куске хорошо пережеванного мяса обнаружилась только поваренная соль.
Стефани помолчала. А потом сказала (очень тихо):
— Может, это было вещество, которое исчезает.
— Ага. — Дейв кивнул и языком выпятил щеку изнутри. — Как Береговые огни через час или два.
— Или члены команды «Лизы Кабо», — поддакнул Винс.
— И вы не знаете, куда он подался, как только он сошел с парома?
— Нет, мэм, — ответил Винс. — Мы искали больше двадцати пяти лет и не нашли никого, кто бы заявил, что видел его до утра двадцать четвертого апреля, когда Джонни и Нэнси обнаружили тело примерно в четверть седьмого. И для протокола, если бы таковой имелся: я не верю, что кто-то взял из его руки недоеденную часть стейка после того, как он подавился последним куском. Я уверен, что ее утащила чайка, как мы всегда и предполагали. Знаете, мне все-таки пора.
— И мне надо наконец-то добраться до счетов, — кивнул Дейв. — Но сначала, думаю, следует еще раз заглянуть в туалет. — С этими словами он направился к нише за печатной машиной.
— Наверное, и мне лучше заняться колонкой. — Стефани смирилась с неизбежным, потом вдруг воскликнула, наполовину шутливо, наполовину всерьез: — Лучше бы вы мне ничего не рассказывали! Раз собираетесь оставить в таком подвешенном состоянии! Пройдет не одна неделя, прежде чем я смогу выбросить все это из головы!
— Прошло двадцать пять лет, а из наших голов ничего не выбрасывается, — возразил Винс. — Но по крайней мере теперь ты понимаешь, почему мы ничего не рассказали этому типу из «Глоуб».
