– Я не понимаю… Объясни.
– Потом. Вон Максим поднимается… Кажется, он опоздал. Прав, Макс?
Матайтис, запыхавшийся и тяжело дышащий, уныло покачал головой.
– Его нигде не было, нигде. Ни наверху, ни во дворе. Я сначала подумал, что он мог просто выйти покурить… Но возле подъезда – ни души.
– Может, он был на машине и уехал? Испугался мужских голосов и сбежал? – предположил Григорий.
– Да, думаю, что он был на синей битой «копейке». Потому что как только я выскочил из подъезда, эта машина тронулась с места, быстро развернулась и выехала со двора. Кажется, там сидел какой-то тип в светлой кепке.
– Точно! Это он. На нем действительно была такая смешная, старомодная кепка. А синяя машина… Максим, я не хотела говорить, боялась, что ты засмеешь меня… Словом, эта машина преследовала меня из Строгино почти до самого дома. Скажи, на машине были пятна ржавчины?
– Да она вся словно со свалки… «Покойник». Так называют в народе такие машины. Не представляю, как он вообще может на ней перемещаться по городу. Его же давно должны были остановить дорожные инспекторы.
– Значит, все то время, что я разговаривала с Ковалевым и с соседом, он следил за мной, понимаете? Но зачем? Зачем ему я? Зачем ему одежда Персица? Я ничего не понимаю…
В это время снова зазвонил телефон. Анна взяла трубку.
– Слушаю.
– Это Ковалев Александр. Помните меня?
– Да, конечно. У меня только что был Валентин, брат Персица. Это вы ему дали мой телефон?
– Никому я ничего не давал. Я вообще не понимаю, о ком вы говорите. Брата Сергея зовут Славкой, он сейчас в Ростове, я уверен. Ему же надо организовать поминки – девять и сорок дней. Ему в Москве пока делать нечего.
– Но у меня только что был мужчина в кепке. Представился его сводным братом, Валентином. Сказал, что он был близким человеком Сергею.
– А зачем он к вам пришел?
– Чтобы забрать вещи Сергея, те самые, во что была одета Маша, понимаете? Свитер, джинсы…
– Что-то я не очень понимаю, кто бы это мог быть и зачем этому человеку джинсы и свитер. Но я не давал никому вашего телефона…
– Может, вы и не давали, да он сам взял. У вас же двери всегда открыты.
– Точно! Да-да… То-то мне показалось, что я услышал шум, когда мылся… Значит, в комнате кто-то успел побывать. Вот черт… извините. Я не хотел причинять вам беспокойства.
– Вы позвонили мне сейчас, зачем?
– Кое-что вспомнил. Отцом ребенка той девушки был фотограф. Это она успела сказать Сергею перед тем, как потерять сознание.
– А имени девушки не вспомнили?
– Нет, ни имени, ни адреса… Странная история… Тут ко мне вчера вечером зашел сосед-старик. Сказал, будто люди слышали, как на днях кто-то ночью шумел в квартире покойника. Словно мебель двигали… Сначала подумали, что это брат приехал, но оказалось, что мародеры. Все в квартире подняли вверх дном. Это он уже от участкового узнал… Такие дела.
– Александр, у меня к вам просьба. Если увидите во дворе вашего дома синюю битую «копейку», позвоните мне, пожалуйста. Это очень важно…
– Хорошо…
– До свидания.
Она оглянулась. Рядом стояли Максим с Григорием. Они слышали весь разговор.
– Знаете, что-то мне стало очень страшно…
– А ты не бойся, я же с тобой. – Гриша приобнял ее и прижал к себе. Анна поняла, что этот жест был в первую очередь обращен к Матайтису. – А вы, Максим, нас не забывайте. Звоните, приходите…
Максим, с трудом скрывая досаду, попрощался и ушел. И не успела Анна опомниться, как прозвенел звонок.
– Вернулся, – вздохнул Гриша. – Наверное, забыл что-нибудь. У тебя здесь в последнее время не квартира, а проходной двор. – И еще более возмущенным тоном, тоном законного мужа, вернувшегося из командировки и обнаружившего, что его жена превратила дом в настоящий вертеп, произнес: – Дай-ка я сам открою.
Но на этот раз это был Михаил. И тоже с букетом.
Той ночью она долго не могла уснуть. Вспоминала свою жизнь с Григорием и пыталась понять, как же так могло случиться, что их, в общем-то, счастливый брак превратился для нее в тяжкую повинность, а сам Гриша стал для нее источником раздражения. Даже физическая близость превратилась в раздражение, раздражение определенных участков тела и души. В зависимости от степени усталости или занятости. И что, по сути, она совершенно не знает своего мужа. Только то, что он экономист, работает в государственной структуре и что плодами его труда пользуются чиновники, стоящие рангом выше. Но это обычные дела. Такое встречается сплошь и рядом. Гриша не спит ночами, все считает, разрабатывает перспективные планы, придумывает хитроумные ходы, чтобы какой-нибудь чинуша с жирненьким лицом и круглым брюшком смог с помощью этих расчетов и Гришиных идей пролезть в более комфортное и хорошо оплачиваемое кресло. Анна много раз слышала об этом и прекрасно понимала возмущение мужа и испытываемые им чувства. Но что она могла сделать, она, простая домохозяйка, увлекающаяся вязанием и полностью поглощенная домашними заботами? Разве что встретить его вечером, обнять и покормить ужином. Принести ему в ванную чистую пижаму и полотенце, потереть спину, а перед сном уступить его желанию и исполнить свой супружеский долг.
Она пыталась вспомнить, что же такого особенного произошло в их семье, что она с такой легкостью оказалась в объятиях Миши. Разве что Гриша стал возвращаться со службы позже? Да, гораздо позже. И еще этот проклятый преферанс. Она возненавидела с тех пор карты и видела в них одну из причин, толкнувших ее на разрыв с мужем.
Сейчас, когда он спал рядом, положив ей руку на талию, ей казалось, что никакой измены и не было, как не было в ее жизни и Миши. Григорий вытолкал его три часа тому назад взашей и швырнул ему в лицо букет. И правильно. Он повел себя как настоящий мужчина. Анна была уверена, что теперь уж Миша точно не вернется. Понял, что к ней вернулся муж, и постарается как можно скорее забыть сюда дорогу. Или же он ненормальный, этот Миша.
Она повернулась на другой бок и теперь лежала с открытыми глазами, рассматривая в полумраке гостиной, где они расположились на диване, лицо спящего мужа. Он постарел, конечно, но тем не менее не утратил своей красоты. Красивое вытянутое лицо, аккуратный нос, полные губы и густые брови. Сегодня он сказал ей, что хочет уехать из России, но прежде зарегистрировать с ней свой брак. Это и было как раз тем предложением, о котором он ей намекнул еще днем. И вот тогда-то он как раз и сказал о старости, о покое, об Израиле.
А я сказала ему, что Израиль – пустыня. Как будто это самое главное. Что я буду там делать? Вязать? Купаться в море, собирать на берегу черепах и любоваться чахлой растительностью? Интересно, а там есть пальмы?
Она смотрела на лицо Григория так долго и внимательно, что постепенно портрет спящего стал искажаться и поплыл, точно смываемый теплой морской водой, превращаясь в черно-белую фотографию другого мужчины. Конечно, это был Матайтис. Максим, чья могучая грудь вздымалась теперь перед ее мысленным взором и застилала реальность. Потом она провалилась в короткий и беспокойный сон: она увидела женщину в сером костюме, которая стояла на палубе белого парохода и махала им всем, и Анне, и Григорию, и даже Матайтису с Машей, рукой. Анна проснулась и поняла, что лежит в постели одна.
– Гриша?
Она встала и на цыпочках вышла из комнаты. Полоска света в конце коридора означала, что Гриша на кухне. Или Маша? И тут же она услышала голоса. Один принадлежал Грише, другой – Маше. Даже не различая слов, Анна поняла, что Гриша успокаивает плачущую Машу, приводя какие-то свои доводы. Она очень хорошо знала этот успокаивающий, убаюкивающий тон, на который попалась однажды сама и благодаря которому научилась находить спасение в крепких и надежных объятиях мужа. И вот теперь он успокаивал другую женщину. Обволакивал нежностью и умиротворением, объяснял ей что-то такое, после чего ее жизнь изменится, наполнится новым смыслом и обновится, заиграет новыми, чистыми красками. Заряд оптимизма – вот что сейчас было необходимо Маше. Но даже в этих, почти невероятных условиях, в которых они все втроем сейчас оказались в силу обстоятельств, связанных с Машей, Анна с грустью подумала о том, что ревнует Гришу. И что процесс этот стал почти инерционным, не зависящим ни от чего. Казалось бы, Маша, несчастный человек, бедная девочка, волею судьбы оказавшаяся под моей крышей, а я ревную. Я даже не слышу их, не разбираю слов, а все равно мне неприятно, что он расточает ей свои душевные силы. А ведь его тело еще не успело остыть от моих объятий, и в ушах его еще звучит мой голос. Так что же он делает здесь ночью с Машей?
Она подошла поближе, и вся обратилась в слух.
– Вам, Машенька, совершенно нечего бояться. Я уверен, что эти бирки не имеют к вам никакого отношения. Вам и Аня наверняка об этом говорила. Так что прямо завтра утром, не мешкая, пойдите в милицию и расскажите наконец, что же с вами случилось. Амнезия – это временная потеря памяти. Но когда она к вам вернется, одному богу известно. И только компетентные органы в состоянии помочь вам обрести хотя бы дом. А когда вы узнаете свой адрес и увидите свой дом, то многое в вашей голове прояснится. Это же очевидно!
