По Москве между тем с самого утра громыхали обозы. Гундосый Емеля свирепо косился на телеги, фуры, коляски и кареты, катившиеся по мостовой. Все эти экипажи - все до единого! - были запряжены лошадьми, и большинство из этих лошадей были сытыми, здоровыми, сильными животными - не чета тем полутрупам, которыми на протяжении последних двух-трех дней промышлял Гундосый. Именно такие лошади, судя по всему, требовались проклятому французу, который так неожиданно и так крепко взял Гундосого за глотку. Пропади он пропадом, этот кабак, подумал Гундосый. И на кой черт он туда поперся?
Впрочем, кабак тут был ни при чем. Француз сам признался, что следил за Масловым целые сутки и побывал у него на квартире. Значит, не в кабаке, так в каком-то другом месте, но проклятый цирюльник непременно отыскал бы его.
Мимо, подскакивая в седлах, с лязгом, звоном и топотом проскакал отряд драгун. Гундосый скривился и плюнул им вслед, стараясь, чтобы это вышло незаметно для посторонних. Драгун он не любил вообще, а сегодня вид этих самоуверенных задавак и, главное, их сытых породистых лошадей казался самым настоящим оскорблением, наподобие плевка в физиономию. А Гундосый очень не любил, когда ему плевали в физиономию... Впрочем, еще больше он не любил, когда его по этой физиономии били, а такое при его специальности случалось, увы, частенько.
Гундосый пробегал по городу все утро - как и следовало ожидать, без всякого результата. Лошадей в Москве, как всегда, было сколько угодно, но ни одна из них не продавалась. Счастливые обладатели этих столь распространенных в средней полосе России тягловых животных просто смеялись Гундосому в лицо, а некоторые обещали побить палками, если он сию минуту не уберется вон. Гундосый послушно убирался: он не любил, когда его били палками. На свете, к сожалению, было очень много вещей, которых не любил Гундосый Емеля, и все они, как на грех, собрались этим утром вокруг него, словно сговорившись загнать его в могилу.
К полудню он окончательно убедился в том, что было и так ясно с самого начала: достать лошадей законным путем не представлялось возможным. В этом была какая-то злая ирония судьбы: человек, через руки которого прошли сотни, если не тысячи лошадей, не мог раздобыть даже самой завалящей клячонки, причем именно тогда, когда от этого зависела его жизнь. Гундосый понял, что, если он хочет остаться в живых и сохранить если не свои деньги, то хотя бы надежду их вернуть, ему придется украсть лошадей.
Это тоже было не так-то просто: для начала проклятых скотов нужно было разыскать.
С этой целью несчастный барышник снова начал бегать по городу, на сей раз обращаясь со своими вопросами к людям совершенно иного сорта. У Гундосого были весьма обширные связи, далеко простиравшиеся во все стороны - как вверх, в так называемые высшие слои общества, так и вниз, на самое его дно.
Новая тактика довольно быстро дала результат: профессиональный попрошайка и наводчик по прозвищу Соколик, промышлявший в районе Ордынки, за определенную мзду сообщил ему необходимую информацию. Информация эта заключалась в том, что в конюшне дома князей Вязмитиновых до самого завтрашнего утра будут стоять как раз две неплохие лошади. При лошадях, по словам Соколика, находились только двое лакеев да еще какой-то раненый солдат. Из хозяев в доме была только барышня шестнадцати годков от роду, которую можно было смело не принимать в расчет.
Гундосый понял, что это его единственный шанс, и принялся действовать. Он полагал, что сумеет довольно легко договориться с дворовыми. Некоторые сомнения вызывал у него солдат (почему солдат?.. зачем?.. откуда взялся?..), но тут ему нежданно-негаданно повезло: как раз в тот момент, когда он приблизился к нужному дому, из ворот его вышел какой-то пехотинец с перебинтованной рукой и, поправив на голове шапку, скорым шагом двинулся прочь. За плечами у солдата висел ранец, через плечо была перекинута скатанная шинель, на боку болтался тесак в ножнах, а в руках он нес ружье со штыком - словом, сей доблестный воин явно собрался в поход, и о нем можно было забыть.
Как и ожидал Гундосый, договориться с дворовыми оказалось легко. Правда, они попробовали было хитрить и торговаться, но где им было тягаться с Емельяном Масловым! Эта парочка раскормленных холуев была ему, что называется, на один зуб, и за каких-нибудь десять минут дело было решено и оговорено во всех деталях. Гундосый сторговал лошадей за пятьсот рублей деньги для дворовых людей невиданные и баснословные. Это была как раз та сумма, что лежала сейчас у Гундосого за пазухой - иными словами, все, что у него оставалось. Правда, чтобы забрать лошадей, нужно было дождаться темноты, но это, по мнению Гундосого, уже были мелочи.
Скрепив договор рукопожатием, он отправился к себе домой, француз, как и обещал, дожидался его там, в сапогах развалившись на хозяйской кровати и дымя сигарой. Выслушав сообщение Маслова, он молча кивнул и продолжал как ни в чем не бывало курить свою вонючую сигару, глядя при этом в черный от грязи потолок. Пистолет лежал рядом с ним на постели - так, чтобы его можно было легко достать рукой.
Тихо, чтобы не услышал француз, скрипнув зубами, Гундосый Емеля покинул свое собственное жилище и отправился на поиски местечка, где можно было бы хоть немного подремать до наступления темноты.
***
Далеко на западе еще горела тоненькая полоска заката, но во дворе княжеского дома уже царила непроглядная темень. Никто не потрудился зажечь на улице фонари; окна покинутых домов напротив были темны. Правда, это обстоятельство сослужило конокрадам плохую службу: чтобы не заплутать в незнакомом дворе и не переломать себе ноги, споткнувшись о какое-нибудь невидимое препятствие, им пришлось-таки засветить фонарь, и плясавший на каменных плитах круг желтоватого неяркого света послужил княжне Марии отличным ориентиром.
Она увидела Степана, который, светя себе под ноги фонарем, вел в сторону ворот разнузданную лошадь. Прохор, выглядевший в темноте просто неясным силуэтом, шел следом за ним со второй лошадью.
Ситуация была ясна. На минуту княжна почувствовала себя растерянной и беспомощной: она не ожидала, что все произойдет так скоро. Строго говоря, в глубине души она вообще не верила, что это случится. Ну, спросила она себя, и что теперь делать? Звать на помощь? Бежать вниз и попытаться уговорами и посулами остановить воров?
Возможно, месяцем раньше именно так она бы и поступила. Но за этот месяц переменилось очень многое и, прежде всего, сама княжна Мария Андреевна. Когда первый испуг прошел, она с неожиданной ясностью осознала, что дома вокруг пусты на целый квартал, что уговорами делу не поможешь, и что рассчитывать она может только на себя. У нее было только два выхода: молча отсидеться за опущенными шторами, позволив ворам спокойно довести начатое ими дело до конца, или остановить их. Первый путь был проще и безопаснее; в конце концов, княжна теряла всего лишь лошадей, без которых вполне могла обойтись. Любой из покидающих Москву помещиков не отказался бы дать ей место в одном из своих экипажей; дело было не в этом. Дело было в том, что именно на такое поведение юной княжны рассчитывали грабители. Они попросту не принимали в расчет ее присутствие в доме, словно она была кошкой или комнатной собачонкой, которая только и может, что тявкать в форточку, трусливо поджав хвост.
Еще не успев принять окончательного решения, княжна взялась дергать раму, пытаясь открыть окно. Оконную задвижку, как назло, заело намертво; она как будто состояла в сговоре с ворами. Тяжелая штора мешала княжне, стесняя ее движения, и она одним раздраженным рывком сорвала ее с колец. Вслед за шумом упавшей на пол ткани раздался звон стекла: осознав тщетность своих усилий, Мария Андреевна выбила окно стволом пистолета, который, как оказалось, все это время был у нее в руке.
Световое пятно испуганно замерло посреди двора. Княжна провела стволом пистолета по периметру выбитой рамы, убирая мелкие осколки стекла, и навела оружие на яркий кружок света.
- Далеко ли собрались, любезные? - сказала она тоном, которого вовсе от себя не ожидала. Неожиданно для нее в этом вопросе прозвучала насмешка, ядовитая, как содержимое зубов лесной гадюки. - Стойте на месте и не пытайтесь погасить фонарь. Предупреждаю, у меня есть пистолет.
Наступила продолжительная пауза, во время которой было слышно только, как осторожно переступают копытами лошади. Затем раздался другой звук: кто-то шумно чесал в затылке, после чего из темноты послышался голос, в котором осторожность в одинаковых пропорциях смешалась с ленивой наглостью:
- Ишь ты, пистолет... Ну, и чего теперь? Стрелять, что ли, будешь, ваше сиятельство?
- Немедленно отведите лошадей обратно в конюшню и ложитесь спать, уверенным тоном приказала княжна, оставив последний вопрос без ответа, поскольку сама еще не знала, сможет ли на самом деле выстрелить.
