Набрав номер милиции, я взволнованным голосом поведала дежурному о том, что, по моим сведениям, в Институте красоты готовится террористический акт, а так как еще недавно по всей стране прогремела целая серия взрывов, то дежурный воспринял мое сообщение с предельной серьезностью.
Когда же я сообщила приметы террористов, подробно описав в них внешность харчеевских телохранителей, он настолько разволновался, что даже не спросил моего имени. Так что формально он не мог назвать мой звонок анонимным.
Сообщила я и предполагаемое местонахождение взрывного устройства, не подумав о последствиях, и сообразила об этом, уже повесив трубку. А последствия эти могли быть очень серьезными. Ведь я сказала, что бомба скорее всего заложена в кабинете главврача.
– Слово – не воробей, и сделанного не воротишь, – сказала я себе в оправдание и поспешила вернуться за столик кафе.
У меня были все основания полагать, что я заняла «одно из лучших мест в зрительном зале» предстоящего зрелища. Отсюда я не только могла наблюдать представление, но и слышать каждое слово его участников, во всяком случае его главных героев. Милиция на этот раз появилась неожиданно быстро, и я подумала, что, может быть, нужно пересмотреть мое мнение о ее оперативности.
К сожалению, они включили свои сигнальные устройства и подъехали к институту с таким шумовым сопровождением, что этого не могли не услышать в кабинете Смысловского. И не только услышали и перепугались не на шутку, но и постарались принять все меры предосторожности, чтобы не быть застигнутыми врасплох.
Судя по тому, что я слышала, они судорожно уничтожали следы застолья и разбегались по «норам». По крайней мере, большая часть пирующих к моменту прихода милиции в кабинет уже перебралась в «секретную палату».
Не догадываясь об истинной причине появления милиции, они совершили самую большую ошибку. В кабинете остался сам Смысловский и по непонятным для меня причинам телохранители Харчеева. Может быть, их просто забыли в спешке.
Видимо, я описала их внешность довольно удачно, так как, судя по всему, ребята в защитных костюмах безошибочно опознали в них террористов, о чем и сообщили со свойственной им непосредственностью доктору Смысловскому в ответ на его недоумение и ужас в глазах.
Этого я, разумеется, не видела, но что еще могли означать их слова и кому, кроме Смысловского, они могли предназначаться?
– Эти люди подозреваются в причастности к террористической организации.
Видимо, эти слова произвели на нашего доктора неизгладимое впечатление, так как тот же голос после паузы произнес:
– Не надо так волноваться. Покиньте ваш кабинет и помогите организовать эвакуацию людей.
В этот момент я стала свидетелем того, как обоих «террористов» под белы ручки вывели два дюжих омоновца, и в мгновение ока они оказались в одной из машин.
Следом за ними на пороге института показался и Смысловский. Выглядел он, прямо сказать, неважно. Белый, как мел, озираясь по сторонам, он некоторое время стоял посреди улицы, не зная, что предпринять.
Большая группа ребят в защитной форме, видимо, махнув на него рукой, собственными силами осуществляла эвакуацию из Института пациентов и персонала.
Большая часть людей расположилась на противоположной от института стороне улицы и оказалась рядом со мной, в том числе и за столиками кафе. И я могла слышать, с каким оживлением они обсуждают происходящее.
Один из ребят подошел к Смысловскому и показал рукой на его «Тойоту». Видимо, интересуясь, кому принадлежит эта машина. А узнав, что это машина Смысловского, попросил отогнать ее от здания института.
Смысловский, по-моему, плохо соображал, что происходит. С полубезумным видом он смотрел на омоновца и, видимо, никак не мог понять, почему его самого до сих пор не арестовали. Когда же тот еще раз повторил свою просьбу и увидев, что улица через несколько минут будет перекрыта для автомобильного движения, он неуверенными шагами подошел к своей машине, достал из кармана дистанционное управление замком и, направив его в противоположную от машины сторону, зачем-то нажал на одну из кнопок.
Мне показалось, что он сходит с ума. Но выражение его лица в этот момент насторожило меня. Это устройство при желании можно использовать как угодно и воздействовать с его помощью не только на замок и противоугонное средство машины, но и на любое электронное оборудование. А на лице Смысловского я увидела такую ненависть и затравленность, что могла подозревать его в безумии.
Поэтому, когда он в конце концов использовал эту штуку по назначению и залез в свою «Тойоту», я вскочила со своего места и остановила одну их последних пропущенных милицией машин. Это было такси.
– За кем поедем? – спросил водитель. Я не сразу поняла, что он имеет в виду, и, только сообразив, что это тот самый парень, на машине которого я преследовала несколько дней назад харчеевский джип, причем преследование началось на этом же самом месте, я не могла не поразиться совпадению.
– За «Тойотой»! – без лишних объяснений сказала я.
И ко всему привыкший таксист, переключив скорость, нажал на газ.
В спешке я не сняла с ушей клипсы, хотя меня уже мало интересовало, что происходит в эти минуты в кабинете, и с каждым десятком метров пути звуки становились все менее четкими, и только это спасло мои барабанные перепонки.
Не успели мы доехать до конца квартала, я услышала звук, который невозможно спутать ни с одним другим. Это был взрыв, причем такой силы, что услышала его не только я, но и мой водитель. Я это поняла по тому, как он вздрогнул и обернулся через плечо.
Я никак не отреагировала на это, а водитель не стал заводить разговора первым, полностью сосредоточившись на маячившей перед нами «Тойоте». И я была ему за это благодарна, так как, доверив ему преследование, сама в этот момент пыталась понять, что же произошло в последние полчаса.
Приход милиции застал честную компанию врасплох. Сама того не подозревая, я обострила ситуацию до предела, тем самым введя всех участников мистификации в состояние шока.
Что они могли подумать, когда услышали милицейские сирены у подъезда института? «На воре шапка горит» – гласит народная пословица. И в полном соответствии с ней преступники не могли подумать ничего, кроме того, чего они опасались больше всего на свете.
Что их секрет раскрыт и милиция приехала, конечно же, для того, чтобы их арестовать. Поэтому с такой поспешностью торопились замести следы и спрятаться в самом надежном, как им казалось, месте, то есть в секретных палатах института, которые в течение долгого времени служили им действительно надежным убежищем.
Но меня в настоящий момент интересовала не столько логика действий Харчеева с компанией, как ход размышлений Смысловского. После первого шока, когда на его глазах были схвачены подручные Харчеева, он внезапно осознал, что по какому-то недоразумению временно остался на свободе.
Фраза, которую произнес человек, арестовавший телохранителей, могла означать для него все что угодно, например, что раскрыто пока только убийство Михаила. Этим он вполне мог объяснить арест в первую очередь тех, кто непосредственно принимал в этом участие.
Но даже если именно так он воспринял арест телохранителей, то срочная эвакуация людей из его института… Как он воспринял ее? У меня совершенно не было времени разложить все по полочкам, и я терялась в догадках. Но я также понимала, что у Смысловского было еще меньше времени, не говоря уже о том, что панический страх не давал ему сосредоточиться ни на секунду.
В любом случае, и он не мог этого не понимать, приход в его институт людей в форме, арест ближайших подельников Харчеева – это первый признак того, что он сам находится на волосок от полного краха. И в этом случае должен был сработать инстинкт самосохранения, первая и единственная заповедь которого гласит: «Спасай свою шкуру!»
И Смысловский принялся ее спасать.
То, что он пытается сейчас убежать, не вызывало у меня сомнений, куда и каким способом, это я узнаю в ближайшее время.
А вот что за взрыв прозвучал в институте и каким образом он связан с тем или иным действием Смысловского? И если это он спровоцировал его или даже привел в действие взрывное устройство, то чего он этим добился? На эти вопросы я смогу ответить, когда вернусь на место происшествия и узнаю, что там, собственно, произошло.
Тем временем машина Смысловского, от которой мы не отставали больше чем на двести метров, остановилась в десяти шагах от здания аэропорта. И это означало только одно: он собирался удрать из Тарасова на самолете. Честно говоря, я этого не ожидала.
Похоже, что он уже теперь принял решение бросить свой институт, а ведь он был не просто его главврачом, а хозяином, заведение было частным и приносило ему огромные доходы, насколько я могла судить. Про квартиру и машину и говорить в этом случае не приходится.
