– Или ее сняли уже с трупа, – вставил Винс.
По телу Стефани пробежала дрожь. Она не смогла ее сдержать.
– Он приезжает на Лосиный остров на шестичасовом пароме, по пути приносит Гарду Эдвику бумажный стаканчик кофе… который можно считать чаем для рулевого или паромщика.
– Да, – кивнул Дейв. Он выглядел очень серьезным.
– К тому времени он остался без бумажника и удостоверения личности, располагал только семнадцатью долларами в купюрах, мелочью и, возможно, русской десятирублевой монетой. Вы думаете, эта монета могла быть… Ох, ну не знаю… служить паролем, как в шпионских романах? Я хочу сказать, холодная война между Россией и Соединенными Штатами тогда продолжалась?
– Была в самом разгаре, – ответил Винс. – Но, Стеффи… Будь ты русским секретным агентом, стала бы ты использовать рубль в качестве визитной карточки?
– Нет, – признала она. – Но по какой еще причине она у него оказалась? Чтобы кому-то показать – больше я ничего придумать не могу.
– Я всегда интуитивно чувствовал, что кто-то ее ему дал, – высказал свою версию Дейв. – Может, вместе с холодным стейком, завернутым в фольгу.
– Зачем? – спросила она. – Зачем ему ее дали?
Дейв покачал головой:
– Я не знаю.
– А фольгу нашли? Может, ветер отнес ее к дальней кромке пляжа?
– О’Шенни и Моррисон, конечно, ее не искали, – ответил Дейв. – Мы с Винсом прочесали пляж Хэммок в том месте после того, как сняли желтую ленту. Искали не только фольгу, ты понимаешь, но и все, что могло иметь отношение к мертвецу, все, что угодно. Не нашли ничего, кроме обычного мусора. Обертки от сладостей и все такое.
– Если мясо было в фольге или полиэтиленовом пакете, Парень мог швырнуть обертку в воду вместе с единственной сигаретой, – заметил Винс.
– А кусок мяса в дыхательном горле…
Винс чуть улыбнулся.
– Я несколько раз подолгу говорил об этом куске стейка с доком Робинсоном и доктором Кэткартом. Дейв пару раз присутствовал при этих разговорах. Я помню, как однажды Кэткарт – и это случилось не больше чем за месяц до инфаркта, который оборвал его жизнь шесть или семь лет тому назад, – сказал мне: «Ты возвращаешься к этой давней истории, как мальчишка, у которого выпал молочный зуб и который вновь и вновь трогает дыру кончиком языка». И я еще подумал: Да, он совершенно прав, именно так и есть. Эта история – как дыра, в которую постоянно залезаешь языком, пытаясь нащупать дно.
– Прежде всего, я хотел узнать, а может, этот кусок мяса засунули Когану в горло – то ли пальцами, то ли каким-то инструментом, вроде вилки для лобстера – после его смерти? Эта мысль приходила к тебе?
Стефани снова кивнула.
– Он сказал, что такое возможно, но маловероятно, потому что кусок мяса был не просто пережеван, а пережеван достаточно тщательно, чтобы его проглотить. По словам Кэткарта, во рту находилось уже не мясо, а, как он это назвал, «органическая пульпа». Мясо до такой степени мог пережевать и кто-то другой, но представляется сомнительным, чтобы потом его вставили в горло Когану. Побоялись бы, что у кого-нибудь возникнет вопрос: а могло ли оно послужить причиной смерти? Следишь за ходом моих рассуждений?
Стефани кивнула.
– Кэткарт также сказал, что с мясом, пережеванным до состояния пульпы, трудно управляться каким-нибудь инструментом. Оно может развалиться на отдельные куски при попытке вставить его в горло. Пальцами это сделать можно, но Кэткарт считал, что от такого насилия остались бы следы, скорее всего, растяжение челюстных связок. – Он помолчал, задумавшись, потом покачал головой. – Они задействуются при опускании челюсти, но точно медицинского термина я не помню.
– Расскажи ей о том, что говорил тебе Робинсон, – предложил Дейв. Его глаза сверкали. – Эта версия в конце концов отпала, но я всегда думал, что она чертовски интересная.
– Док говорил, что существуют мышечные релаксанты, в том числе весьма экзотические, и полуночный стейк Когана могли сдобрить одним из них, – подчинился Винс. – Первые откушенные и пережеванные куски могли без проблем проскочить в желудок, где их потом и нашли, а в какой-то момент он прожевал кусок и, к своему изумлению, обнаружил, что проглотить его не может.
– Наверняка так и было! – вскричала Стефани. – Тот, кто сдобрил мясо этим релаксантом, сидел рядом и наблюдал, как Коган задыхается! А потом, когда он умер, привалил его спиной к мусорному баку и забрал остаток стейка, чтобы его не отправили на анализ! Не было никакой чайки! Это… – Она замолчала, глядя на них. – Почему вы качаете головами?
– Вскрытие, дорогуша, – напомнил Винс. – Хроматография не выявила ничего такого в крови.
– Но если это было что-то экзотическое…
– Как в романе Агаты Кристи? – спросил Винс, с улыбкой подмигнув Стефани. – Что ж, возможно… Но кусок мяса остался и в горле, ты же помнишь?
– Да. Конечно. Доктор Кэткарт отправил его на исследование? – Она немного ссутулилась.
– Ага, – согласился Винс, – отправил. Мы, конечно, сельские мыши, но иногда к нам приходят темные мысли. И из посторонних веществ в этом куске хорошо пережеванного мяса обнаружилась только поваренная соль.
Стефани помолчала. А потом сказала (очень тихо):
– Может, это было вещество, которое исчезает.
– Ага. – Дейв кивнул и языком выпятил щеку изнутри. – Как Береговые огни через час или два.
– Или члены команды «Лизы Кабо», – поддакнул Винс.
– И вы не знаете, куда он подался, как только он сошел с парома?
– Нет, мэм, – ответил Винс. – Мы искали больше двадцати пяти лет и не нашли никого, кто бы заявил, что видел его до утра двадцать четвертого апреля, когда Джонни и Нэнси обнаружили тело примерно в четверть седьмого. И для протокола, если бы таковой имелся: я не верю, что кто-то взял из его руки недоеденную часть стейка после того, как он подавился последним куском. Я уверен, что ее утащила чайка, как мы всегда и предполагали. Знаете, мне все-таки пора.
– И мне надо наконец-то добраться до счетов, – кивнул Дейв. – Но сначала, думаю, следует еще раз заглянуть в туалет. – С этими словами он направился к нише за печатной машиной.
– Наверное, и мне лучше заняться колонкой. – Стефани смирилась с неизбежным, потом вдруг воскликнула, наполовину шутливо, наполовину всерьез: – Лучше бы вы мне ничего не рассказывали! Раз собираетесь оставить в таком подвешенном состоянии! Пройдет не одна неделя, прежде чем я смогу выбросить все это из головы!
– Прошло двадцать пять лет, а из наших голов ничего не выбрасывается, – возразил Винс. – Но по крайней мере теперь ты понимаешь, почему мы ничего не рассказали этому типу из «Глоуб».
– Да. Понимаю.
Он улыбнулся и кивнул.
– У тебя все будет хорошо, Стефани. Все будет прекрасно. – Винс по-дружески сжал ей плечо и двинулся к двери, по пути захватив со своего заваленного бумагами стола узкий репортерский блокнот и сунув в задний карман. В свои девяносто он шагал легко, едва заметно сутулясь. Спину его белой рубашки пересекали черные подтяжки. На полпути он остановился и оглянулся. В косой колонне предвечернего солнечного света седые волосы превратились в нимб.
– Приятно, что ты с нами, – сказал он. – Я хочу, чтобы ты это знала.
– Спасибо. – Она надеялась, что в ее голосе не прорвались слезы. – Это было чудесно. Сначала я немного сомневалась, но… Но теперь знаю: лучше не бывает. Работать здесь – одно удовольствие.
– Ты думала над тем, чтобы остаться? Мне представляется, что да.
– Да. Будьте уверены, думала.
Он сосредоточенно кивнул:
– Мы с Дейвом говорили об этом. Нашей газете не помешает молодая кровь. Достойная молодая кровь.
– Вы оба еще проработаете многие годы!
– Да, – рассеянно ответил Винс, словно иначе быть не могло, и, когда он умер шестью месяцами позже, Стефани сидела в холодной церкви, записывала впечатления о службе в собственный узкий репортерский блокнот и думала: Он знал, что грядет. – Мне тут еще работать и работать. Однако если ты хочешь остаться, мы с удовольствием возьмем тебя. Сейчас тебе нет необходимости давать окончательный ответ, но считай мои слова предложением.
– Хорошо, так и буду считать. И я думаю, ответ нам обоим известен.
– Что ж, это прекрасно. – Он начал поворачиваться к двери, потом снова посмотрел на Стефани. – Сегодняшняя учеба почти закончена, но я все-таки хочу еще кое-что сказать тебе о нашей работе. Можно?
– Разумеется.
– Есть тысячи газет и десятки тысяч людей, которые пишут для них истории, но видов историй существует только два. Есть новости, которые и не истории вовсе, а только отчет о случившихся событиях. Эти материалы и не должны быть историями. Люди раскрывают газету, чтобы прочитать о крови и слезах с тем самым интересом, который заставляет их сбрасывать скорость, проезжая мимо аварии на трассе. Потом они едут дальше, а что находят глубже, под новостями?
