точно и не помнит.
У Сони еще есть две дочери – Элла и Сорья. (Про них Мэри Пэт тоже слышала, но спросите – имен не назвала бы.) Они выросли в том же доме, что и Огги; все от Реджинальда, мужа Сони – скромного, учтивого и вежливого. Соня работает в доме престарелых, Реджинальд служит в Департаменте городского благоустройства, Элла – старшеклассница, Сорья перешла в седьмой. Всю семью можно считать относительно зажиточным рабочим классом. Никакого криминального прошлого за Огги не числится.
Во вчерашней «Геральд американ» Мэри Пэт попадается его фотография в бейсбольной форме.
– Почитаешь, так прям святого какого-то вылепили, – раздается над плечом голос Дотти. Напарница стоит с незажженной сигаретой во рту и закуривает. – Честный трудяга, мол, отец его честный трудяга и тэдэ и тэпэ… Ничего, поглядим, когда все вскроется. – Вскинув подбородок, она смотрит на остальных. – Поглядим, а?
– Но… – тихо произносит Мэри Пэт.
– Чего? – Дотти наклоняется, чтобы получше расслышать.
– Но это же сын Сони. Мы все знаем Соню, знаем как честную труженицу.
Другие женщины что-то бормочут и переглядываются, как будто в знак согласия.
– Мать может быть святой – это тебе в любых десятичасовых новостях скажут, – не сдается Дотти, – а вот сыновья… Сыновья, Мэри Пэт, рождаются для преступлений. Всем известно. Растут без отцов, вот и…
– У него был отец.
– И что? – Дотти хмыкает и снова окидывает взглядом комнату. – Соня, конечно, милая, но кто из вас оставил бы сумочку без присмотра в присутствии ее сына?.. Что, никто?
Остальные женщины мотают головой.
– Ну а ты? – обращается Дотти к Мэри Пэт.
– Отстань ты от нее, Дот, – говорит Сьюз. – У нее сейчас другим голова забита.
Дотти тепло улыбается Мэри Пэт.
– А что такого? Я просто спрашиваю: ты бы оставила свою сумочку в присутствии этого, как его, Огги Уильямсона?
– Нет, – отвечает Мэри Пэт и, пока Дот не заорала, мол, «Вот, я же говорю!», добавляет: – Я бы ее вообще ни с кем не оставила.
– Ладно, допустим. А кто-нибудь из вас оставил бы с ним наедине свою дочку?
И снова все мотают головой. Дот победоносно смотрит на Мэри Пэт, но тут же отшатывается, увидев, что таится в ее глазах.
Мэри Пэт встает, чувствуя в кулаке бумажный комок, который не помнит, когда смяла.
– Я ни с кем не оставлю свою дочь, потому что, блин, не могу ее найти!
Дотти вскидывает ладонь перед собой.
– Ой, прости, Мэри Пэт. Это я не подумав.
Мэри Пэт криво усмехается:
– Да что ты говоришь? Ты ведь, Дотти, только и треплешься о ниггерах: все они ленивые, семьи у них неполные, мужчинам плевать на детей, им лишь бы потрахаться…
В зеленых глазах Дотти загорается хищный огонек, подкрепляемый мерзкой ухмылочкой.
– Потому что так и есть.
И с языка Мэри Пэт сваливается вопрос, который уже давно – кто знает, может и всю жизнь? – ее мучает:
– Конечно, так и есть. По себе ведь судишь?
Кто-то из женщин то ли ахает, то ли стонет в голос.
– Что ты там вякаешь? – спрашивает Дотти.
– Ты ведь сама из неполной семьи? И это твой муж шлялся на сторону, а потом бросил тебя одну с детьми?.. Я давно заметила, что те, кто больше всех тычет пальцем в цветных, сами не лучше. Нет, правда, когда ты в последний раз старалась хотя бы вполовину так же, как и остальные?
Дотти сжимает кулак и подходит к Мэри Пэт вплотную.
– Так, слушай, ты…
– Сейчас же разожми эту пятерню, а то я тебе ее отвинчу и запихну в твой жирный зад.
Дотти оглядывается на остальных и презрительно фыркает. Однако когда она снова поворачивается к Мэри Пэт, в ее зеленых глазах плещется страх.
– Считаю до трех, – говорит Мэри Пэт.
Дотти медленно разжимает кулак и вытирает ладонь о штанину.
– Ты сама не своя. – Она поворачивается к сослуживицам. – Скажите, а? Конечно, как тут можно обижаться…
Дотти затягивается сигаретой, поддерживая себя под локоть, чтобы скрыть дрожь. Снова смотрит на Мэри Пэт.
– Оно ведь вон какое дело. – Дотти изображает лицом что-то наподобие сочувствия. Ее глаза один раз – всего один – вспыхивают, как бы говоря, что эту обиду она не забудет. И не простит. А следом возникает печальная улыбка, явно для публики. – Бедная ты наша…
* * *
После окончания перерыва Мэри Пэт задерживается, чтобы выкурить еще одну сигарету и дочитать газеты. Если у монашек есть претензии, пусть выскажут. Впрочем, видя ее нынешнее состояние, едва ли хоть одной хватит отваги к ней приставать.
Очевидцы, пожелавшие остаться неизвестными, сообщили, что видели чернокожего парня, который бежал к станции «Коламбия» в двадцать минут первого, а за ним гнались минимум четверо белых подростков. Одному из свидетелей показалось, что это были четверо длинноволосых ребят, другому – что два парня и две девушки. («Интересно, одна из них моя? – задается вопросом Мэри Пэт, хотя какие уж тут вопросы. – Джулз, маленькая… Во что ты, блин, вляпалась?») Кто-то отчетливо слышал свист, будто собаке; другой очевидец запомнил окрик: «Постой, мы просто хотим поболтать!»
Полиция убеждена, что на станции, помимо Огги Уильямсона и четверки его преследователей, были и другие люди. Всех, кто располагает какой-либо информацией, просят выйти на связь. Считается, что Огги Уильямсон упал или его столкнули под поезд, но доказательств нет. Предположительно, от удара по голове он потерял равновесие, после чего каким-то образом упал на пути и закатился под перрон.
Звучит крайне подозрительно. Мэри Пэт еще готова поверить, что человек может удариться головой о поезд и не полететь при этом на пути, но чтобы Огги после удара удержался на ногах, пропустил поезд, а затем аккуратненько так упал на пути и закатился под перрон, – это уже перебор.
Никаких наркотиков при нем не нашли. Газетчики особо подчеркивали этот факт. Впрочем, для соседей Мэри Пэт (как и для большинства белого населения Западного Роксбери, Непонсета и Милтона, а также других преимущественно белых районов) это означало лишь, что тот, кто убил Огги Уильямсона – намеренно либо случайно, – просто прихватил его «товар».
Мэри Пэт и сама бы так думала, не прими дело столь глубоко личный оборот: не будь Огги сыном Сони Уильямсон, а Джулз – «лицом в розыске» в связи с его гибелью.
Листая статью за статьей и выкуривая одну тонкую сигарету за другой, Мэри Пэт представляет себе совсем иную картину: Огги Уильямсон, скорее всего, не торговал наркотиками, навряд ли пытался угнать машину или стащить кошелек, уж точно не был из неблагополучной семьи… Он был
