— Откуда я знаю? Толстая она и скользкая вся.
— Понятно, натуралистично, — заключил Сергей. — Пошли, старик, доставлю тебя до квартиры, откуда брал.
— Доставь, — великодушно разрешил пьяный Вадим.
Когда Сергей вернулся, Илья его не заметил. Он ходил по дорожке, напряженно о чем-то думая.
— Поехали? — окликнул его Сергей.
— Да, — Илья сел в машину и почти умоляюще посмотрел на Кольцова. — Что ты думаешь? Ты же лучше разбираешься… В смысле привык к допросам.
— Я как раз хотел у тебя спросить. Ты же говорил, что сразу поймешь: врет он или нет и в каком месте.
— Мне показалось, что не врет. Нечем там врать: мозгов нет совсем, как Люда с ним могла, не знаю.
— Ну, ты зря. Он объективно симпатичный. А то, что с нами не сильно умный, — так под прессом все ж таки, на это делай скидку. Споить — споили, но мы его не любим и не жалеем. Ты знаешь, я почти уверен, что он не врет. Если парень такого пошиба, возраста и менталитета в пьяном виде говорит, что у него до Люды была одна попытка и та неудачная, — это похоже на правду. Для обмана слишком хорошо придумано — «толстая, скользкая». Водка эту возможность совершенно исключает.
— Что же не так?
— Странный вопрос о болезни, ты не находишь?
— Нахожу. Но Люда — образованная, начитанная девушка, она знала, как получать информацию. Услышав шутку этого идиота насчет сифилиса, она не могла просто так ему поверить, не понять, что это шутка. Не знать, в чем эта болезнь выражается, раз она решилась на близкие отношения с мужчиной. Сережа, я схожу с ума. Провели экспертизу. Люда ведь была здоровой, да? Это точно?
— Разумеется. Слушай, Илья, держи себя в руках. Твоя дочка была не настолько чувствительной, чтобы выдать неадекватную реакцию на сам факт дурацкой шутки? Я от балды говорю.
— Нет. Люда не могла лишить себя жизни из-за того, что этот Вадим — придурок. Она бы просто дала ему отставку.
— Илья, задам совсем некорректный вопрос. У нее не могло быть случайной связи во время романа с Вадимом?
— Я почти уверен, что нет. Почти — потому что какая-то доли вероятности есть, конечно. А ты больше ни от кого, кроме Вадима, звонков в ее телефоне не обнаружил? Я имею в виду мужчин.
— Входящих огромное количество. Все не проверил. Просто, кроме постоянных звонков подруг, матери, брата, сестры, Вадима и тебя, — остальные разовые, случайные.
— Не понял, почему огромное количество. Она не очень общительная.
— Из того, что я успел проверить, ясно, что она давала объявления в Интернете. Искала подработку.
— Боже! Им не хватало денег! Я мало давал!
— Ты становишься истеричным, извини. У девушек ее возраста множество дорогостоящих идей. Телефон последней модели, платье известного дизайнера, машина, в конце концов. Очень многие из них пытаются подрабатывать. А твоя Люда, как я понял, отлично знала английский. Она предлагала репетиторство. Это нормально, даже хорошо. Поскольку у нее не было высшего образования, она писала «недорого». Вот почему много звонков. А дорогостоящие идеи — тоже нормально. Это все — для лучшей жизни и никак не вяжется с тем, что произошло. Вот в чем проблема.
Марат открыл переднюю дверцу машины у террасы своего загородного дома и молча смотрел, как оттуда неуклюже вылезает его женщина, Марыся Липская, путаясь в длинных полах дизайнерской шубы из соболя. Он никогда не подавал ей руки, не пропускал вперед. Не потому, что он хам, — а хам он однозначно, — а потому, что именно эта женщина ни на минуту не должна забывать, что он ее осчастливил. Она вообще не так давно была Лизой и перекладывала бумажки в коммунальном отделе одного элитного района, где он прикупил очередную квартирку: по дружеской оказии, раз в десять ниже ее стоимости. Эта Лиза дышала юностью и деревенской простотой — пышная, как сдобная булка, с постоянно приоткрытым пухлым ртом, светлыми глазами, в которых читалось две мысли: «хочу» и «дай». Начальник коммунального отдела явно использовал ее по назначению, поскольку в деле она не смыслила ничего: нажимая не ту клавишу в компьютере, кричала «ой», и хмурая сослуживица в очках молча подходила и все переделывала. Зато юбка у Лизы кончалась там, где начинались мясистые бедра, грудь вываливалась из джемпера, Марат почувствовал, что не взять такой подарок, значит, обидеть свой организм. И он не ошибся. Девушка в любви оказалась старательной, опытной и благодарной. Она его возбуждала и устраивала. Когда он снял ее с работы, свозил к дизайнерам, парикмахерам и визажистам, Лиза взглянула на себя в зеркало, восторженно взвизгнула и повисла у него на шее.
— Ты — Марат, а я буду Марыся, ладно? Я же у тебя остаюсь, да? Зачем мне за эту развалюху платить?
Он был не против. Она переехала к нему из своей съемной однушки, и он в принципе до сих пор об этом не пожалел. Он с ней становился самим собой. Ее невозможно было обидеть, унизить, она все воспринимала как должное. Даже других женщин. Ореол его богатства делал его высшим существом в глазах Марыси, и она это демонстрировала настолько просто и откровенно, что развлекала его и раздражала в одно и то же время. Она, конечно, мечтала о том, что он на ней женится. Он никогда ей не говорил, что этого не будет.
Они вошли в дом, Марыся сняла шубу, аккуратно разложила ее на диване в холле: пусть прислуга осмотрит, проветрит, повесит. Потом повернулась к Марату и призывно улыбнулась. Он доволен проведенным вечером? Они вместе лягут сегодня? Марат ответил рассеянной улыбкой, внимательно разглядывая ее. Интересно, зачем он дает столько денег ей на дизайнеров и одежду? Черное прозрачное платье обтягивало ее пышное, не совсем складное тело, огромная грудь лежала почти на талии, Марыся, кажется, совсем свихнулась и не носит бюстгальтер. Живот, как разрезанная дыня, двумя складками свисает на крошечные кружевные трусики. Марат подошел к бару, налил себе виски, плюхнулся на диван. Дело не в Марысе. Дело в том, что он устал постоянно доказывать себе и другим, что он сам чего-то стоит, а не только его деньги. Его мучил страшный комплекс неполноценности, он это осознавал, потому и живет с такой женщиной, потому и не любит умников, красавцев, выпендрежников.
— Мара, ты ничего не забыла мне рассказать?
— А что? — она с готовностью уставилась на него, как всегда, с открытым ртом.
— Что ты наболтала частному сыщику о том, будто я ненавидел Андрея Семенова и его жену? С какой стати ты вообще рот разеваешь, когда дело тебя не касается?
— Я… А. Ты про Сережу Кольцова? Так меня подружка Моника с ним познакомила, сказала, что он типа помогает нашим девушкам. Ну там во всяких делах. Мы просто обо всем поболтали, он про Семеновых случайно спросил. Марик, я ничего такого не сказала. Просто что ты как-то приехал пьяный утром и сказал, что тебя обидела жена этого Андрея. Что они оба пожалеют…
— Ты так сказала?
Марат резко встал. Марыся в панике бросилась к нему. Он оттолкнул ее, чувствуя, как его руки проваливаются в ее рыхлое тело. Он мог бы забить ее сейчас насмерть и сделать так, чтобы никто об этом не узнал. Но это стало бы самым глупым поступком в его жизни. Зачем? Он просто вышел из дома, сел в машину и поехал в Москву. Этот частный нюхач, эта корова — они как будто сговорились напоминать ему о том, что будит в нем настоящую злость и вожделение. Он ехал к дому Лили. Он долго ждал, больше не может. Пусть даже для этого он выбрал самое неподходящее время.
Картину Игоря ждал владелец известной галереи, Лиля позировала по двенадцать часов в сутки. В этот вечер, встав со своего стула, она едва не потеряла сознание. Игорь, одержимый, как все гении, только закончив работу, заметил, что она очень бледна. У нее даже губы посинели.
— Господи, Лиля! Что ж ты молчала? Я же ничего не соображаю, когда работаю, ты знаешь. А ты ждешь ребенка. Давай я тебе приготовлю поесть чего-нибудь горячего, кофе сварю.
— Есть я не буду, тошнит. Кофе принеси, пока я буду переодеваться. Илья, наверное, уже беспокоится.
Когда Игорь вышел, она, поморщившись, потерла поясницу, прошла в ванную, слегка сполоснулась. Влезла в свои джинсы и свитер. Вернулась в мастерскую, залпом выпила чашку горячего кофе, улыбнулась Игорю.
— Теперь все в порядке. До завтра.
Он помог ей надеть кожаную куртку на меху, и она вышла в темный, заснеженный двор. Машину, к счастью, не совсем занесло. Завелась она быстро. Лиля ехала и мечтала о своей подушке, одеяле, теплых руках Ильи. На их этаже горело одно окно. Это кухня. Илья ждет. Он не звонит, когда она работает, боится помешать. Лиля припарковалась у дома, закрыла машину, открыла своим ключом домофон: у них нет консьержки. В небольшом вестибюле перед ступеньками к лифтам и первому этажу, как всегда, довольно темно. У Лили не очень хорошее зрение, сейчас глаза совсем устали, она наткнулась на кого-то, кто, видимо, шел к выходу, хотела извиниться, но вдруг почувствовала, как сильные руки сжимают ее, тащат в темный закуток под лестницей, где уборщица хранит ведра и швабру. «Грабитель», — мелькнуло в голове Лили. Илья всегда говорит, что в таких случаях нужно сразу все отдавать. Она выпустила из рук сумку, та упала под ноги нападавшего, но он ее не поднял. Он продолжал тащить Лилю, а она еще пребывала в ступоре и не могла сопротивляться. Мужчина больно прижал ее к стене, Лиле стало нечем дышать, а он впивался губами и зубами в ее губы, шею… Она вспомнила этот запах дорогого, но слишком сладкого одеколона, потом рассмотрела Марата Сейфулина. Он рвал застежку на ее джинсах. Лиля вдруг успокоилась, глубоко вздохнула. С тех пор, как Сергей сообщил им о своей версии исчезновения Андрея, она хотела встретить этого человека, взглянуть в его глаза. В общем, он пришел вовремя. Она освободила руки, чуть-чуть отодвинула его от себя и с хорошо рассчитанной силой (ходила на курсы самообороны) ударила его коленом в пах. Он сдержал стон, отшатнулся, но продолжал держать ее за куртку. Это не помешало Лиле сунуть руку в карман и достать небольшой, но мощный электрошокер, который Илья велел ей всегда носить с собой. Она сдвинула предохранитель и едва прикоснулась к шее Марата. Он дернулся, но устоял. От следующего разряда он сполз на пол, пытаясь что-то сказать, губы тряслись. Лиля смотрела на него до тех пор, пока его лицо не перестала искажать гримаса боли.
