Процесс был назначен на январь. И должен был затянуться, как минимум, до начала марта.
Освещение событий в прессе продолжалось. Уистлер просмотрел свежие номера «Таймс», еще не перенесенные на микропленку. Если не считать одно-двухдюймовых заметочек, всякие упоминания о суде над братьями Корвалис исчезли со страниц «Таймс». Правда, 10 июля текущего года было помещено извещение о смерти Мэйбл Путнем, тетки главных обвиняемых.
И вдруг в сегодняшнем номере Карл Корвалис опять попал на первую полосу. Он объявил, что уверовал в Иисуса Христа и готов во всем покаяться.
Антисептическое убожество морга вечно напоминало Уистлеру общественные туалеты на станциях нью-йоркского метрополитена. Холод и мерзость. Голые стены, не несущие на себе отпечаток человеческого тепла, вбирающие в себя исключительно людскую боль.
Он прибыл сюда кое с какими гостинцами в те унылые ночные часы, когда здешний смотритель наверняка обрадовался бы всякому посетителю. Он принес два больших сандвича, в которых вместо хлеба была использована маца, и два пластиковых стаканчика с кофе.
– Меня зовут Уистлер, – представился он дежурному, уткнувшемуся в разложенный на коленях журнал, на цветном развороте которого ослепительной красоты девица широко раздвинула ноги, давая наглядеться каждому, кому приспичило.
– А меня зовут Чарли, только сказать мне нечего.
– А я принес вам сандвич.
– Ну, от такой взятки отказаться просто невозможно. – Чарли захлопнул журнал и спустил ноги в туфлях со стола на пол. – У меня, знаете ли, скользящая шкала взяток, – сказал он, разворачивая сандвич. – Два доллара за невинные вопросы типа "Почему это ты, парень, здесь работаешь?". Пять долларов за вопросы посерьезней. Например, не попадалась ли мне рыжеволосая женщина в одной черной туфле. Десять долларов, если вам охота поглазеть на жмуриков. Двадцать пять, если невтерпеж к ним притронуться. Пятьдесят, если хочешь побыть наедине с покойницей полчаса.
В одной руке он держал сандвич, а в другой сжимал карандаш, которым жестикулировал.
– И много поступает подобных просьб? – поинтересовался Свистун.
Чарли откусил от бутерброда зубом в серебряной коронке и пометил что-то в настольном блокноте.
– Да уж, – еще толком не прожевав, пояснил он. – У вас бы глаза на лоб полезли.
Он подмигнул из-под очков, линзы которых были толщиной в бутылочное донце.
– Действительно много?
– По-разному. А как это вы не сообразили принести кофе со взбитыми сливками? Или вам неизвестно, что он лучше всего идет под такие сандвичи?
– А кто-нибудь забирал отсюда тело на некоторый срок?
– Мы тут, знаете ли, пиццей не торгуем. И по коробкам ничего не раскладываем.
– Я хочу сказать, кто-нибудь со своим транспортом.
– Чтобы одолжить у нас труп? Странные мысли приходят вам в голову.
Чарли отложил в сторонку сандвич и потянулся к телефону.
– Не надо нервничать, – сказал Свистун. – Я ведь не собираюсь просить, чтобы вы одолжили труп мне. Я спрашиваю только о том, не делал ли этого кто-нибудь ранее. Возможно, кто-нибудь, кто не является в этом заведении таким уж чужаком. Кто-нибудь типа Вилли Забадно?
– Я рассматриваю это как вопрос. Следовательно, вы должны мне двадцать пять баксов.
– Вы не ответили насчет Забадно.
– Он попал в аварию. И смерть все списала.
– А если поподробней?
– Вы хотите, чтобы я дурно высказался о мертвом?
Свистун достал свой портфель рискованных инвестиций. Сверху в пачечке красовались полсотни. Глядя на эту пачку, можно было решить, будто капиталец и впрямь изрядный, хотя на самом деле внизу лежали доллары по одному, переложенные разве что парой пятерок.
– Ответ, на который вы рассчитываете, обойдется вам побольше чем в пять долларов, – заметил Чарли.
– Это я уж сам решу.
– Вы должны понимать, что любой, кто так или иначе связан с нашим делом, получает массу конфиденциальной информации, однако именно потому, что от него ждут предельной скромности.
– А вы хорошо знали Вилли Забадно?
– Вилли был недостойным человеком. И я практически не знал его.
Свистун кивнул и, чтобы подбодрить Чарли, переложил пачечку из одной руки в другую.
– По слухам, Вилли был малость не в себе. И даже более того. По слухам, Вилли искал утешения у трупов.
Произнеся это, Чарли брезгливо поджал губки – хотя трудно было определить, от отвращения или от волнения. Настанет времечко, подумал Свистун, и однажды дождливой ночью Чарли примется нашептывать ласковые слова на ухо какой-нибудь юной утопленнице или самоубийце.
– Вилли сидел за тем же столом, что и вы?
– У него был свой ящик, а у меня свой.
– А свой ящик он держал запертым?
– Да.
– Он и сейчас заперт?
– Нет.
– А тумбочка у него была?
– И у него была тумбочка, и у меня есть тумбочка.
– Он держал свою запертой?
– Да.
– А сейчас она заперта?
– Нет.
– А кто очистил ящик и тумбочку?
– Велели мне.
– И что вы нашли?
– Ничего необычного.
– Перечислите мне обычное.
– Пара грязных носков. Расческа с тремя зубьями. Календарь за 1981 год.
Уистлер вздохнул.
По какой-то причине Чарли расценил этот вздох как угрозу (впрочем, так оно и было задумано). Он нагнулся, открыл нижний ящик, достал журнал в почтовом конверте и подтолкнул его по столу к Уистлеру.
Свистун полистал журнал – и его чуть не вытошнило. Здесь были тела изуродованные, подвешенные, расчлененные, как мясницкие туши; половые органы во всех случаях были назойливо выставлены наружу.
– Полный ящик такого дерьма, – сказал Чарли.
– В точности такого?
– Кое-что и похуже. Хотя не все такие страшные. Половые акты. Детская порнография. И еще…
– Забадно распространял их?
– Не знаю.
– А где остальные?
Глаза Чарли заметались двумя бабочками, попавшими в струю луча.
– Я их сжег.
– С какой стати?
– Мне не хотелось бы, чтобы мать Вилли узнала о том, что он читал.
– Я бы не хотел, чтобы ваша мать узнала, какой вы лжец. Хотите взять на себя обслуживание клиентуры, оставшейся от Вилли?
– Я же сказал вам, что я все сжег.
– А перед тем, как сжечь, все самым тщательным образом просмотрели?
– С какой стати?
– Чтобы проверить, не закладывал ли Вилли страницы сдачей с сотенных.
– Нет, не закладывал.
– Но что-то должно было быть еще. Список клиентов. Телефоны поставщиков.
Чарли решился на признание.
– Ну хорошо. Но я сам не знаю, сколько я с вас за это возьму.
– И это подсказывает мне, что вам неизвестно, где найти покупателя на такой товар.
– Может, и так, но на банковском счету могут оказаться деньги.
– Покажите мне.
– Пятьдесят баксов за то, чтобы поглядеть? Свистун закрыл глаза. Вид у него стал такой, словно ему внезапно обрыдла собственная вежливость.
– Вам надо научиться соразмерять свои желания с возможностями. Иначе вы не доживете до ста лет. Вы сказали мне свои расценки. А теперь я скажу вам, сколько я заплачу. Я оставлю вам двадцать долларов и не вышибу вам зубов с тем, чтобы вы смогли доесть сандвич, которым я вас угостил. Если то, что вы мне покажете, мне понравится, я пришлю к вам рассыльного с полной упаковкой кофе со взбитыми сливками. В охлажденном виде.
Чарли вновь полез в ящик и принялся рыться там. Наконец извлек большой конверт, опечатанный сургучом и усеянный всевозможными надписями, и передал его. Свистун поддел сургучные печати и вскрыл конверт, не сводя взгляда с зубов Чарли.
В конверте оказались две стопки бумаги, каждая из них – на большой скрепке.
В одной стопке был краткий перечень издателей и распространителей порнопродукции, включая некоего Мэнни Флауэрса, проживающего где-то здесь, в Лос-Анджелесе.
Вторая представляла собой набор фотографий размером четыре на пять дюймов. Четыре снимка во весь рост мертвой азиатки и столько же крупных планов ее головы в различных ракурсах. На одном из снимков волосы были убраны с затылка, обнажая ужасную ножевую рану с кровоизлиянием. Вглядевшись попристальней, Уистлер увидел небольшую родинку за ухом. На другом снимке глаза азиатки были полуоткрыты, и тусклый блеск одного из них намекал на то, что она вроде бы еще жива.
– А что Вилли собирался делать с этими снимками?
– Откуда мне знать?
– Они ведь извлечены из картотеки, не правда ли?
Чарли кивнул.
Свистун побарабанил пальцем по регистрационному номеру в нижней части одного из снимков.
– И тем не менее они внесены в досье? Чарли пожал плечами, потом опять кивнул. Вид у него был обиженный: он полагал, что с ним обошлись незаслуженно грубо.
– Проверьте-ка эти досье, – сказал Свистун.
– Больно много вы хотите за двадцать баксов и за два паршивых сандвича.
Однако слова Чарли прозвучали жалко и не убедительно.
– Не забывайте, что я намереваюсь прислать вам кофе со взбитыми сливками.
