Корнева подошла с Карасевой к машине «скорой помощи» и попросила у доктора разрешения довезти женщину до клиники.
— Хорошо! — не оборачиваясь, буркнул Мозарин. — Халат!
Карасева сняла жакет, надела халат и села в кабину, на место для больных. Корнева передала Мозарину жакет Карасевой, влезла вслед за ней и села в углу в креслице медсестры таким образом, что загородила собой и лейтенанта и переднее стекло кабины, через которое можно видеть путь. Боковые стекла кабины «скорой помощи» были замазаны, как обычно, белой краской.
Гудя сиреной, машина помчалась.
Градов размеренными движениями набивал папиросы и укладывал их в коробку. Перечитав дело № 306, он теперь обдумывал план допроса Карасевой. Его смущало, что она не числилась ни под своей, ни под другой фамилией в картотеке профессиональных преступниц. Да, пожалуй, одна Карасева держит в руках «ключи» к раскрытию преступления на улице Горького. Но что стоит за этим уличным происшествием? Наезд на человека — цель преступников или случайность, спутавшая их планы?
В распахнутое окно влетела бабочка, покружилась по кабинету и села на высокую спинку дубового стула. Это была светло-коричневая крапивница с темными квадратиками и «глазками» на крылышках. Бабочка опускала и складывала крылья; потом затихла. Через минуту она вспорхнула, описала по комнате быстрый полукруг и забилась на оконном стекле. Градов подцепил листом бумаги крылатую гостью и выпустил на волю.
Майор позвонил. В кабинет в сопровождении милиционера вошла Карасева и еще с порога воскликнула:
— Это возмутительно! Тут что-то напутали!..
— Почему напутали? Вы Анна Григорьевна Карасева?
— Да!
— Родились в тысяча девятьсот пятнадцатом году, шестого апреля?
— Да, да, да! К чему эти вопросы? Мне сказали, что моя домашняя работница…
— Вот в этом пункте действительно напутали… — усмехнулся Градов. — Садитесь! У нас к вам очень несложное дело. Двадцать восьмого июля, ночью, вы неправильно перешли Преображенскую площадь и показали остановившему вас милиционеру чужой документ.
— Я что-то не помню такого случая! — заявила Карасева.
— А я вам напомню! — Градов нажал кнопку звонка и, когда вошел сержант Попов, спросил его: — Какой документ предъявила вам эта гражданка?
— Шоферские права Людмилы Павловны Иркутовой.
— Ах, да! — воскликнула Карасева. — Я так спешила в ту минуту, так волновалась…
— … что показали чужой документ, а потом скрылись?
— Честное слово, я перепутала документы!
— Каким образом оказались у вас шоферские права Людмилы Павловны Иркутовой?
— Я их нашла в тот вечер у ограды Сокольнического парка. Документ лежал возле урны…
Градов сделал знак Попову. Сержант открыл дверь и пригласил Людмилу войти.
— Гражданка Иркутова, — обратился к ней майор, — когда вы потеряли свои шоферские права?
— Я их никогда не теряла, — ответила девушка. — Они всегда лежали в ящичке шоферской кабины. После угона нашей машины я их получила в конверте из милиции.
— Стало быть, — сказал Градов Карасевой, — вы взяли права Иркутовой из ящичка, когда оставили автомобиль в сокольнической роще?
— Автомобиль? О чем это вы говорите?
Майор вынул из ящика стола белые туфли и поставил их перед Карасевой.
— Ваши? — видя, что она пожимает плечами, он добавил: — Эти туфли взяты на вашей квартире, их нам дала ваша домработница. Они лежали в шкафчике, в прихожей.
— Да… Это мои туфли. Только я что-то не понимаю. При чем они тут?
— Допрашиваю я, а не вы! Почему на них синие пятна?
— Стирала, пролила синьку. У меня свидетели есть.
— И у меня есть свидетель! — возразил Градов, передавая Карасевой отпечатанный на машинке текст химической экспертизы краски. — Туфли запачканы масляной краской «Берлинская лазурь».
— Экая чепуха! — произнесла Карасева, прочитав анализ. — Откуда у меня могла взяться такая краска? Гм… «Берлинская лазурь»!..
— Гражданка Иркутова! Объясните этой гражданке, откуда могла взяться «Берлинская лазурь».
— За день до того, как угнали нашу машину, я поставила возле сиденья шофера мой этюдник с красками, — ответила Людмила. — Вероятно, когда брала его оттуда, тюбик с «Берлинской лазурью» выпал. И тот, кто угнал машину, наступил на него, раздавал и измазал обувь.
Карасева вздрогнула, но тотчас же овладела собой и тихо проговорила:
— Вы меня совершенно сбили с толку…
Майор поблагодарил Людмилу, отпустил ее и снова обратился к Карасевой:
— Расскажите, как вы очутились на улице Горького в двадцать два ноль пять, как случилось, что наехали на женщину, а потом, когда милиционер преградил вам дорогу, сшибли и его и тут же скрылись?
— Ну уж это извините! Ни на кого я не наезжала.
— Запираться бессмысленно! — сказал Градов, вынимая из ящика своего стола папку. — Когда вы сшибли милиционера, он задел жезлом левый борт машины. На этом месте лак сильно поцарапан. Вы сбили милиционера. А если это так, стало быть, именно вы перед этим наехали на женщину.
— Нет, нет и нет!
— Результаты экспертизы — веская улика! Кроме того, вот акт о том, что женщина, на которую вы наехали, слишком поздно увидела, что ей грозит опасность, заметалась, споткнулась и упала. Вы были вынуждены на нее наехать.
— Да, но, если шофер, как вы выразились, «вынужден», разве он виноват? — проговорила Карасева.
— Это, конечно, смягчает его вину.
— А если к тому же был ливень и молния ослепила шофера?
— Это тоже в его пользу. — Градов в упор поглядел на преступницу. — Стало быть, сознаётесь, что наехали на женщину?
— Это произошло не по моей вине… — растерянно пробормотала Карасева.
— По вашей вине или нет — этого мы, к сожалению, не узнаем… Вчера пострадавшая женщина, так и не произнеся ни единого слова, умерла! — укоризненно произнес майор.
Градов заметил, что на губах Карасевой едва заметно мелькнула удовлетворенная улыбка. Он дописал протокол, прочитал вслух и протянул Карасевой. Она старательно вывела свою подпись и легким движением руки поправила волосы.
Градов уложил протокол в папку и спросил:
— Скажите, за что вы убили учительницу Веру Петровну Некрасову?
Брови Карасевой высоко поднялись, и она твердо проговорила:
— Вы ошибаетесь! Я не знаю никакой Некрасовой.
— Вы отлично знали покойную.
Градов позвонил. В кабинет ввели Егорова — Чалдона. Он в изумлении остановился, глядя на Карасеву.
Та вскочила со стула и дрожащим от злобы голосом закричала:
— Ну погоди, негодяй!..
— Да они сами всё узнали, — сквозь зубы процедил Чалдон.
— Сядьте, Карасева! — резко предложил майор. — Будете правду говорить?
— Не буду!
— Садитесь, Егоров… Вы толкнули Некрасову под трамвай по собственному почину?
— Ну чего зря спрашивать?
— Потрудитесь отвечать, Егоров!
— Ну, по собственному.
— Вы знали раньше Некрасову?
— Откуда я ее мог знать?
— Кто вам на нее указал?
— Я указала! — вдруг сказала Карасева.
— Егоров, вы сами додумались пустить на Некрасову малярную люльку?
— Нет, мне так поручили. Признаюсь, вначале мне предложили отравить ее, но я отказался.
— А почему не отравили?
— Честно скажу, мы такими делами не занимаемся… Ну, кроме того, она ходит в диетическую столовую, а там всегда полно народу — сразу влипнешь…
— Чем хотели отравить Некрасову?
— Порошком.
— Каким порошком? Говорите точнее!
— Я не ученый. Порошок как порошок.
— Я предлагала отравить, — опять сказала Карасева. — Сперва хотела примешать яд в какое-нибудь ее лекарство, но вскрытие показало бы, что Некрасова отравлена. Взяли бы на анализ остатки лекарства, установили, в какой аптеке оно изготовлено…
— Часто заходила Некрасова в аптеку?
— Довольно часто… Заказывала лекарства…
— Скажите, вы поручили Егорову пустить на Некрасову люльку?
— Я считала, что такой способ удобен и безопасен. Люлька после ремонта фасада висела уже с неделю над подъездом школы и могла висеть еще неделю. Ремонтники не торопятся. Время выхода Некрасовой из школы точно установлено. С пяти ступеней подъезда она спускается очень медленно…
— Дурацкая штука! — проворчал Чалдон.
— Почему дурацкая, Егоров? — спросил Градов.
— Сиди, как воробей, на крыше… Жди, смотри вниз: выйдет не выйдет Некрасова… А угадать трудно, и не верняк…
— Вы это выполнили по-дурацки! — вспылила Карасева, смотря на Чалдона злыми глазами. — И с трамваем провалили. А это гарантированный метод!
— Ну уж это вы кому другому скажите! — огрызнулся преступник.
