Подполковник решил выложить комиссару все начистоту, в том числе и свое отношение к разговору с Компанийцем. В конце-то концов, он, Коваль, — не частный детектив, а сотрудник управления. Вполне вероятно, что комиссар отчитает его за то, что он обо всем не доложил раньше, но ведь до получения фотографии Семенова из Брянска, то есть до сегодняшнего дня, ничего определенного он доложить и не мог…
Успокаивая себя таким образом, Коваль вошел в приемную комиссара.
— Заходите, заходите! Комиссар ждет! — заторопил адъютант, едва завидя его.
Подполковник одернул китель и открыл дверь в кабинет.
То, что комиссар побывал вчера в тюрьме и разговаривал с Сосновским, было для Коваля неожиданностью. Сперва он даже растерялся, но, услышав о наблюдениях надзирателей за художником, подумал, что комиссар поддержит его.
— По-моему, обращаться к генеральному не стоит, — заметил комиссар, когда Коваль доложил суть дела.
— Виктор Павлович, а как же с приговором? — заволновался Коваль. «Вот тебе и поддержал!» — подумал он.
— Вопрос о Сосновском следует решить на месте. Новые факты дают право просить председателя нашего Верховного суда о доследовании. Прокурор республики может заявить протест. Вопрос о Сосновском приобрел самостоятельность и выделился, так сказать, в отдельное дело.
— Да, вы правы, Виктор Павлович, — согласился Коваль, уловив ход мыслей комиссара. — Так будет лучше: мы получим возможность продолжать следствие.
— Сегодня же отправляйтесь в Брянск. — Комиссар посмотрел на календарь. — Двадцатое. Даю вам месяц на дополнительный розыск. Надеюсь, уложитесь в срок и не подведете. Только будьте очень внимательны, Дмитрий Иванович, не ошибитесь. Не дай бог, повторится с Семеновым та же история! Ступайте. В добрый час! А я позвоню в Брянск, чтобы вам оказали там всемерную помощь и содействие.
Но сразу уйти Ковалю не удалось. Едва он встал, как раздался звонок телефона.
— Иван Филиппович? — услышал подполковник имя прокурора области. — Откуда звонишь? От себя? Ну, я рад! С выздоровлением! Сбежал? Хорош! Как же так? Что же, тебя принудительно лечить будут? Ну, смотри, если здоров, дело другое. Да. Да. Слушаю… — Комиссар сделал Ковалю знак, чтобы он не уходил. — Да, заслуживает внимания. Сперва сомнения, а потом и кое-какие новые факты. Вчера Коваль и Тищенко были у Компанийца, но тот ничего не понял, а возможно, и честь мундира защищал, но какая уж тут честь, если речь идет о человеческой жизни! Нужно во всем до конца убедиться. Расстрелять никогда не поздно. Компаниец, и доложил? Конечно, доложит: ты появился, вот он за твою спину и прячется. Хорошо. Сейчас приедем. Я уж в больницу к тебе собирался.
Комиссар положил трубку и улыбнулся:
— Он уже дал Компанийцу по мозгам. Умный мужик! Голова! Сразу все понял. Возьмите все материалы, и минут через десять поедем.
…На этот раз Коваль возвращался из прокуратуры в отличном настроении. Прокурор области обещал добиться отсрочки по приговору Сосновскому и разрешения на доследование. Тищенко от ведения дела отстранен. На Коваля ложилась теперь еще большая ответственность.
Вечером того же дня московским экспрессом подполковник выехал в Брянск.
Перед отъездом Коваль передал фотографии Петрова и Семенова и обрывок фото, найденный во дворе, в отдел криминалистики. Он просил еще раз выяснить, кто именно был снят на обрывке и как следует толковать удивительное сходство этих людей: как простое совпадение, так сказать, игру природы, или же как неопровержимые признаки родства.
Лежа на верхней полке вагона, подполковник вспоминал свою последнюю встречу с Петровым на городском активе.
Случайно или не случайно, но они снова оказались рядом, в одном из задних рядов. Когда кончился доклад и исчезло напряжение первого часа работы, участники совещания несколько расслабились, стали перешептываться между собой.
Коваль тоже наклонился к соседу:
— Иван Васильевич, Верховный суд приговор Сосновскому утвердил. Слышали?
Петров встрепенулся.
— Нет, не слышал. Спасибо за добрую весть. Наконец-то!
— И представьте, он отказался просить помилования.
— Не удивительно.
— А мне это непонятно. Человек редко отказывается от своей последней надежды на жизнь.
— Человек, — да! — назидательно заметил управляющий. — Вы там, в милиции, так привыкли к преступникам, что величаете их людьми. Но это ведь зверь. Невероятно: как в одной душе уживались зверь и все-таки — художник.
— Его считают талантливым мастером. Мне тоже нравятся его картины.
— Пожалуй, можно уже говорить «считали», а «не считают». Или нет? — мрачно улыбнулся Петров. — Когда ж его… в расход?
Коваль пожал плечами.
На этом разговор оборвался: начались прения, и на трибуну поднялся очередной оратор.
— Кажется, и мне пора приготовиться, — сказал управляющий. — Ох и дам я им сегодня жизни! Невзирая на лица. — И он жестко сжал губы.
Оратор заканчивал свое выступление анекдотическим случаем из практики своего предприятия. По залу прокатился веселый смех.
Коваль наклонился к Петрову:
— Иван Васильевич, а не встречали ли вы когда-нибудь своего двойника?
Петров слегка отстранился, словно намереваясь получше разглядеть собеседника:
— Бывает, человеку говорят, что вот, мол, вы похожи на одного моего знакомого. Не исключено, что и у меня есть какой-нибудь двойник. А вы что — встретили человека, похожего на меня?
— Да. Никак вот только не вспомню, где именно. Все стараюсь вспомнить — и не могу. Склероз.
— А это так важно для вас? — снова улыбнулся Петров.
— Очень важно, — подполковник произнес эти слова так тихо, что Петров не расслышал. Он наклонился к Ковалю, надеясь, что тот повторит.
Но подполковник молчал.
— Слово имеет товарищ Петров, управляющий трестом «Артезианстрой», — объявил председательствующий.
Тяжело ступая, Петров направился к трибуне.
Слушая его, подполковник отметил, что Петров нервничает. Нелицеприятной критики, о которой он говорил Ковалю, не было и в помине. Управляющий что-то мямлил о низком качестве буровых наконечников, о нехватке квартир для рабочих, что приводит к текучести кадров. Неприятно было видеть этого представительного человека таким беспомощным на трибуне.
Но зал слушал его внимательно, в полной тишине. И Коваль понял: этим как бы выражается сочувствие человеку, недавно пережившему трагедию.
После выступления управляющего «Артезианстроем» объявили перерыв на обед, а во второй половине дня Коваль получил оперативное задание и на вечернее заседание не явился…
И вот теперь, лежа на вагонной полке, он вспомнил этот разговор с Петровым и выступление управляющего на совещании. И точно снова увидел, как растерялся Петров, услышав вопрос о двойнике.
* * *
Маляр ремонтной конторы РЖУ Семенов произвел на него впечатление странное. Это был крупный мужчина, чуть повыше Петрова ростом, но не такой полный, как тот. Неразговорчивый и хмурый. Семенов довольно подробно рассказал свою биографию, не скрыл и преступлений во время фашистской оккупации. На вопрос подполковника, где он был семнадцатого мая, ответил:
— Дома.
— А на работе были?
— И на работе был.
— Почему же говорите «дома»?
— Я имею в виду — в Брянске.
— А разве кто-нибудь сомневается, что семнадцатого вы были в Брянске?
Маляр умолк, и больше ничего вытянуть из него Коваль не смог.
Подполковник проверил, не мог ли быть Семенов тем Андреем, о котором рассказывал на рыбалке Петров, но оказалось, что на буровой он не работал и в Херсонской области не жил.
Подполковник решил подвергнуть Семенова медицинскому освидетельствованию. На плече, на груди и на шее маляра врачи обнаружили следы небольших ранений, примерно трех-четырехмесячной давности. Медицинская экспертиза дала заключение, что следы эти имеют сходство с укусами человеческих зубов.
— Откуда у вас эти следы? — спросил Коваль.
Прежде чем ответить на тот или иной вопрос, Семенов каждый раз мрачно оглядывал подполковника и после паузы отвечал удивительно спокойным, равнодушным тоном:
— С козел упал.
— Где?
— На работе.
— Что вы тогда делали?
— Стены красил.
— Когда? В каком месяце? Которого числа?
— Не помню.
— Приблизительно?
— Не знаю.
— Наверно, все-таки в мае?
— Может быть, и так.
— Но в майских нарядах не значится покраска стен.
— А я красил! — упрямо повторил Семенов. — Что там прораб в нарядах пишет, не знаю. Его дело.
— Семнадцатого мая тоже красили?
— Может быть, и семнадцатого…
— Ладно. Травмы получили семнадцатого. Но нам точно известно, что семнадцатого вы на работе не были. Где же вы упали?
