– Не открывайте!
В то же мгновение первый бандит несколько раз выстрелил из маузера в дверь жичигинской квартиры, а второй, оттолкнув растерявшегося «колпака», выстрелил в Колю. Оба бандита, вскочив в квартиру «колпака», захлопнули за собой дверь.
– Посмотрите, что с Машей? – крикнул Коля «колпаку», пытаясь вломиться в его квартиру.
– У меня английский замок новейшей системы! – гордо сообщил «колпак». – Они все равно уйдут через черный ход…
Коля помчался вниз.
Когда он вернулся назад, так и не встретив бандитов, Маша стояла на площадке и рыдала, а «колпак» гладил ее по голове и успокаивал.
– Жива?! Ну, слава тебе, господи. Идемте. – Коля взял девушку за руку, провел в комнату. – Мы же вам объясняли: двери открывать только на условное слово – пароль, а вы?
– Я услыхала ваш голос, – примирительно сказала Маша. – Хорошо, что вы пришли!
– Почему ушел Воробьев?
– Ему позвонили… А что? – Маша была удивлена. – Что-нибудь не так?
– Все так, – Коля задумался.
Найдя в кладовке два сломанных стула, он затопил камин, зажег свечи. По стенам заплясал неверный отблеск пламени. Коля сел в кресло, сказал, обращаясь к Маше:
– Мария Иванна, могу я с вами говорить совсем откровенно?
– Попробуйте, – она усмехнулась.
– Здесь были бандиты. Двоих я видел. Это те самые?
– А если они снова придут, что тогда? – тихо спросила Маша.
– Уже приходили… А я зачем здесь? Мы все? Так что же? Смелости не хватает?
– Вы меня не подзадоривайте, я вам не гимназистка из первого класса, – обиделась Маша. – Эти двое приходили тогда тоже… – Она зябко передернула плечами.
– А остальные? – обрадовался Коля. – Как они выглядели?
– Главарь с усиками… Второй – в одежде этого… ВЧК, кажется, так? Остальные… громилы и все. Если вы мне их покажете – я их узнаю.
– Не побоитесь? – недоверчиво спросил Коля.
– Вы сначала их поймайте, – она искривила губы. – А там уж увидим… Не очень-то у вас это получается, как я посмотрю…
В камине трещали обломки стульев. Маша пошевелила щипцами угли, и они вспыхнули, рассыпались искрами.
– У нас дома тоже был камин, – вдруг сказала Маша. – Зимой, по вечерам, вся семья собиралась у огня. Экран у камина был прозрачный, из толстого стекла. Мама читала вслух… А теперь мне кажется, что этого никогда не было… Сон это. Сон и утренний туман…
Коля снял нагар со свечи, посмотрел на лампу. Ему очень хотелось рассказать Маше о том, что в их семье любили огонь, только зажигали его не в камине, а в обыкновенной печке… А когда зима была сытая, мать пекла вкусные гречневые блины, и ели их с пахучим медом. Как это было давно… Права Маша – сон приснился, и все…
– А где ваши родители? – спросила Маша.
– Сгорели.
Она хотела расспросить его, но вдруг увидела его окаменевшее лицо и промолчала.
Утром Трепанов собрал своих сотрудников на совещание:
– Вопрос первый. Воробьеву – он мною арестован на сутки за халатность и ротозейство, – я еще могу простить: он молод и глуп. Его взяли на пушку, а он поверил. Но вот Кондратьев… Так сказать – вопрос второй… Кондратьеву я объявляю строгий выговор. За неумелые действия при задержании преступников. И вопрос третий: кто желает подвергнуть действия товарища Кондратьева разбору?
– Разрешите мне, – сказал Никифоров. – Я, первым делом, поставил себя на место Кондратьева. Как бы действовал я? Они, гады, идут к Маше, к гражданке Вентуловой. Я один – Воробьев-то уже ушел! Командую: «Руки вверх!» – и вся любовь!
– Просто у тебя… Руки вверх, – передразнил Афиноген. – Ограниченный ты человек, Никифоров. Да, Коля растерялся! Он один, они ломятся к Маше, а тут еще этот тип в колпаке выходит на площадку. Мало того, сама Маша хочет открыть дверь! Коля сделал все верно, а что бандиты ушли… Вот вы, товарищ начальник, выговор Коле объявили. Ладно! А теперь научите нас, как надо было действовать?
Трепанов улыбнулся:
– А я не знаю. Не знаю… и все тут! Одно скажу: надо было их задержать. Кровь из носу – надо! А как? Черт его знает… Я бы, между прочим, тоже не задержал. И я бы себе в этом случае также объявил строгача! И нечего улыбаться… – Трепанов задумался. – Знаете, ребята, я матрос, а у нас на кораблях офицеры служили… Все они закончили Морской корпус в Петербурге. Образованнейшие люди! Некоторые, конечно, при этом так себе, мелкие людишки, но знания – у всех! И вот я думаю, что придет когда-нибудь такое время, станем мы побогаче, белых ликвидируем и будем учиться сыскному-розыскному делу научно, если преступность на убыль почему-либо не пойдет. Школы специальные откроем, а то и университет! Не улыбайтесь, я серьезно говорю! Ведь в нашем деле талант нужен. Не всякий может быть оперативным работником уголовного розыска. Вот Коля, к примеру. Был он до революции так себе… А революция его в люди вывела, талант в нем открыла! Он-то про себя думал – крестьянин я. Или там – кулачный боец, – я, брат, про тебя все знаю. А оказался ты самым настоящим работником УГРО. Ты, Коля, гордись, а выговор прими. Теперь последний вопрос. Мы установили, что Жичигин любил ходить в ресторан «Россия». Его опознали по фотографии официанты и метрдотель. Нужно, братки, уговорить Марию пойти туда, посмотреть. Тайны из этого делать не станем, игра идет в открытую. Банда знает, что Марию мы охраняем. Ну! Кто из вас?
– Ладно, – сказал Никифоров. – Они уже мучились. Теперь пойду я, помучаюсь… По-товарищески.
– Староват ты для Марии, – с сомнением сказал Афиноген. – И вообще странно: почему это ты вдруг? А?
– Пошел ты… знаешь куда? – покраснел Никифоров. – Да если бы я только о ней подумать посмел иначе, чем о свидетельнице по делу, – я бы себе сам вот этой самой рукой… – он помахал сжатым кулаком.
– А ты, Коля? – Трепанов спрятал улыбку.
– Я… попробую, – сказал Коля.
– В Коле не так сильна революционная закалка, как в товарище Никифорове, – ехидно заметил Афиноген.
– Ладно, кончили, – прикрикнул Трепанов. – Иди, Коля. Не скрою: надеюсь на тебя. Ты же видишь – наглеют паразиты, а значит, решительная минута приближается.
Едва Коля подошел к дверям квартиры Жичигиных – щелкнул замок, и на площадку выскочила улыбающаяся Маша:
– А я вас в окно увидела! Заходите, сегодня вы опоздали на целых пять минут!
– Начальник задержал, – сказал Коля, закрывая дверь. – Что это вы сегодня какая-то… такая…
– Какая такая? – Она посмотрела на него с плохо скрытым интересом. Что поделаешь. После случая на лестнице, когда Коля, не задумываясь, полез под пули, Маша уже не могла относиться к нему враждебно. И больше того: все чаще и чаще она ловила себя на мысли, что ей интересен этот огромный, сильный парень с соломенными бровями и большими светло-голубыми глазами.
– Не знаю… – Коля пожал плечами. – Озаренная вы какая-то…
Маша подошла к роялю, взяла несколько аккордов. Потом заиграла «Осеннюю песню» Чайковского.
– Какая же у вас сегодня программа? – спросила Маша, не переставая играть.
– Хорошая музыка, – одобрил Коля. – В сердце проникает. А программы нет у меня никакой. Я просто так пришел.
– Вы говорите неправду. – Маша резко опустила крышку рояля, загудели струны.
– Почему же… – Коля улыбнулся. – Еще охранять вас – другой цели у нас нет.
– Понятно… – Она помрачнела. – Как вы живете, Коля? Медведи живут лучше.
– Это почему же?
– Ничем не интересуетесь, никуда не ходите. Пойдемте в клуб поэтов. Там стихи читают, люди интересные. Пойдемте?
– Пойдемте, – кивнул Коля. – Только в ресторан. В «Россию», например.
– В ресторан? – переспросила она. – Вы меня с кем-то путаете.
– Да ни с кем я вас не путаю. Жичигин ваш ходил в «Россию». Пойдемте, посмотрим… Может, вы кого-нибудь и узнаете.
– Прекрасно. Вы идете в ресторан, это соответствует вашему духовному уровню. А я иду слушать стихи. – Маша сдерживалась, и поэтому голос у нее был негромким и ровным.
– Да разве в духовном уровне дело? – возмутился Коля. – Я что, вас на гулянку-пьянку зову?
– К сожалению, нет.
– Почему к сожалению? – удивился Коля. – Путаная вы какая-то. Одни узлы. Так идете? Вы обещали, помните?
– Мало ли что я обещала, – вздохнула Маша. – С вами скучно, оставьте меня в покое…
– Значит, не пойдете? – спросил Коля, закипая.
– А вы как думали? – она смерила его презрительным взглядом.
– Ну и… черт с вами! – не выдержал Коля. – А еще благородную из себя корчите! А в чем ваше благородство? Слова всякие говорить? Словам и попку-дурака выучить можно! А где же совесть?
– Вот вы и показали свое истинное лицо, – торжествующе сказала Маша. – Не лицо, а мурло!
– Ладно, хватит. – Коля встал и направился к дверям. – Я ухожу. Ноги моей здесь больше не будет! Никогда! И вообще, сюда никто больше не придет, кроме Кутькова. Звоните, если что.