Высокий силуэт Лукьянова скрылся в крайнем подъезде одного из домов, я неслышно нырнула следом. Судя по звуку шагов, он поднялся по лестнице на третий этаж и остановился у двери одной из четырех квартир. Снизу я услышала, как дверь почти сразу открылась — кто-то впустил актера в квартиру и тут же заперся на замок. Кто бы это мог быть? Адрес был мне незнаком, поэтому я намеревалась тотчас же установить личность неизвестного.
Я тихонько поднялась на третий этаж. Интересно, в какую из квартир вошел Лукьянов? Две двери исключались — они были тяжелыми, железными, и звук захлопывающихся таких дверей резко отличается от того, который я слышала снизу. Следовательно, Лукьянов скрылся за одной из двух других, обыкновенных.
Я взглянула на резиновый коврик, лежащий у порога одной двери — он был сухим, а вот на аккуратно постеленной тряпочке возле девятой квартиры виднелись свежие следы грязи. А сейчас на улице после прошедшего утреннего дождя была слякоть. Так что теперь я точно знала, что Лукьянов вошел именно в эту квартиру. Оставалось лишь дождаться, когда он из нее выйдет.
Я поднялась этажом выше и, взглянув на часы, присела на ступеньки, морально приготовившись к длительному и изнуряющему ожиданию. Но ждать, к счастью, пришлось недолго. Буквально через семь минут дверь квартиры распахнулась, кто-то начал быстро спускаться по лестнице. Дверь за выбежавшим захлопнулась по инерции. Я подскочила к окну подъезда и сквозь толстый слой пыли и грязи попыталась рассмотреть того, кто так поспешно покинул квартиру. Это был Лукьянов, и шел он через двор очень быстро, не разбирая дороги, словно за ним кто-то гнался.
Но из квартиры никто не вышел и тем более не выбежал, не погнался за гостем. Тогда я решила исправить это упущение. Слетев, прыгая через ступеньку, по лестнице вниз, я выбежала из подъезда и помчалась в ту сторону, где мелькнула фигура Лукьянова. Подозреваемый как раз подошел к трамвайной остановке и, смешавшись с толпой, поднялся в салон прибывшего трамвая. Дальнейшее преследование я посчитала бессмысленным. Зато решила, что следует выяснить, к кому актер наведывался, у кого искал спасения.
Я неспешно направилась от остановки назад, во двор многоэтажек, обдумывая на ходу, представиться ли мне хозяину квартиры частным детективом или лучше прибегнуть к пресловутому способу «извините, ошиблась адресом»? Первый вариант был рисковым — человек может испугаться, и тогда из него слова не вытащишь. Второй же исключал возможность расспросов, предполагая лишь беглый взгляд в лицо открывшему. Пожалуй, лучше всего выбрать золотую середину, например — выдать себя за агента статистики, провести соцопрос на какую-нибудь актуальную тему, заодно и попросить документ, удостоверяющий личность опрашиваемого.
Остановившись на последнем варианте, я вошла в подъезд. Пока я гонялась за Лукьяновым, погода изменилась и на улице заметно потеплело: плотная завеса облаков рассеялась благодаря усилиям ветра, выглянуло солнце. Только сейчас я почувствовала, до чего же мне жарко в многослойном маскировочном «скафандре». За время сумасшедшей слежки у меня не было ни минуты, чтобы освободиться от ткани, с помощью которой я на автовокзале наращивала необходимую для изменения облика «полноту». Я прислушалась: наверху никто не хлопал дверьми — в подъезде царила тишина послеобеденного «мертвого часа». Решив, что за пять минут хозяин квартиры, к которому заходил Лукьянов, от меня никуда не денется, я нырнула под лестницу, сняла куртку спортивного костюма и принялась разматывать многочисленные слои. Прямо как бабочка, вылезающая из кокона куколки!
Размотавшись окончательно, я ощутила огромное облегчение, тело вновь стало гибким, легким и послушным. Этот опыт еще раз убедил меня в том, что стоит следить за своей фигурой и не наращивать лишние килограммы, чтобы потом не мучиться от тяжкого груза, который просто так с себя не снимешь.
Оставив старые тряпки под лестницей — пусть достаются местным бомжам этаким даром небесным, я перекинула сумку через плечо и с легкостью поднялась на третий этаж. Но на мой звонок никто не ответил — в квартире стояла полнейшая тишина. Странно. Тогда я настойчиво постучала, но дверь явно никто не собирался открывать.
Это встревожило меня: неужели я упустила хозяина, пока следила за Лукьяновым? Вот обидно! Досада на себя за допущенную оплошность явилась стимулом к дальнейшим действиям. Такой уж нелегкий у меня характерец, не позволяет он мне смиренно сложить руки ни в какой ситуации.
«Что ж, — решила я, — если дверь никто не отпирает изнутри, значит, я открою ее сама снаружи».
Что-что, а связка ключей и разнокалиберных отмычек всегда была неотъемлемым компонентом содержимого моей сумочки, оттягивавшей сейчас плечо, ведь там была еще и видеокамера, не говоря о прочих нужных детективу мелочах.
Повозившись с замком минут пять, я все же открыла дверь, причем умудрившись не привлечь внимания любопытных соседей. Я осторожно вошла в квартиру — быть может, хозяин все-таки никуда не ушел, а принимает ванну и за шумом воды не слышал моего звонка и стука? Со мной не раз бывало такое.
Но нет — судя по оглушающей тишине, в которой слышалось лишь мерное тиканье больших часов, украшавших стену прихожей, здесь не было ни единой живой души. На полу стояли две пары разношенных женских туфель, в дальнем углу валялась связка ключей.
Я прошла в большую комнату и осмотрелась: обстановка довольно простенькая — лишь предметы первой необходимости, никаких сервизов в серванте, минимум деталей, говорящих об индивидуальности хозяина. Такие безличные квартиры обычно сдаются в аренду. Пара полок, заставленных книгами, и цветочный горшок на подоконнике, махровый халат, небрежно брошенный на спинку стула… Очевидно, здесь живет женщина. Ничего более определенного и конкретного я пока сказать не могла.
Открыв дверь, ведущую во вторую комнату, которая обычно является спальней в квартирах подобной планировки, я остолбенела: спальня была не пуста! На кровати у левой стены лежала худенькая молодая девушка с густыми каштановыми волосами. Затаив дыхание, я на цыпочках подкралась поближе и всмотрелась в ее смертельно-бледное лицо с тонкими выразительными чертами. Где-то я его уже видела! Эта девушка казалась мне знакомой, но что-то мешало вспомнить ее имя.
Перед моим внутренним взором промелькнул ряд ассоциаций. Сначала проплыло бледное пятно, в котором прорисовывался облик этой девушки — почему-то память вытащила из своих глубин фрагмент сна, который я видела в одну из последних ночей… Затем на фоне этого бледного лица возник темный коридор в служебной части драмтеатра. Наконец передо мной предстала более живописная картина — две похожие девушки с одинаковыми каштановыми волосами удаляются по аллее, усыпанной золотыми листьями осени…
Ну конечно! Как же это я сразу не признала в спящей девушке Карину, младшую сестру Катерины Маркич! Но, взглянув на нее еще раз, я поняла, что именно помешало моей памяти сработать молниеносно: большие карие глаза девушки были закрыты, а без них ее облик утрачивал всю глубину и обаяние. Поистине, глаза — зеркало души. И теперь меня охватил ужас: больше всего на свете мне захотелось, чтобы эти глаза открылись.
Девушка лежала очень удобно, положив руку под голову, словно прилегла отдохнуть. Но меня пугала ее необычайная бледность: казалось, в ней нет ни кровинки. Я наклонилась над Кариной, но не почувствовала дыхания. Я схватила ее ледяное запястье — мне показалось, что я ощутила едва уловимые признаки слабой пульсации. Жива! Я попыталась привести девушку в чувство, но безрезультатно. Может, подействует холодная вода? И я помчалась на кухню.
Схватив первую попавшуюся кружку, я открыла кран с холодной водой. И тут взгляд упал на мусорное ведро, стоящее на полу возле раковины. Поверх скомканных бумаг лежал использованный шприц и несколько пустых ампул. Я наклонилась и прочла надпись на смятой упаковке: аминазин. Одной водичкой тут не обойдешься… Срочно «Скорую»! Бросив кружку, я кинулась в прихожую к телефону…
Только теперь, после того как я объяснила врачу «Скорой» ситуацию и указала приблизительный адрес — я ведь знала лишь улицу, а на номер дома посмотреть не удосужилась! — я начала приходить в себя и вновь обрела способность к логическому мышлению.
Конечно, за годы практики мне приходилось сталкиваться с ужасами, леденящими кровь, — созерцать расчлененный труп, к примеру, или находиться чуть ли не в эпицентре взрыва. Казалось бы, после таких кошмаров уже ничто не может вызвать содрогания или повергнуть в состояние шока. И тем не менее случай с Кариной меня потряс. Так иногда гораздо трагичнее и проникновеннее всех громких кульминаций звучит тихая, еле слышная, замирающая в вышине мелодия, способная проникнуть под прочный защитный панцирь.
