— Да? — не поверил я. — Никаких секретов?
Выяснилось, что мама Вики работает в детской комнате милиции, имеет, так сказать, определенный опыт в воспитании подрастающего поколения. Им не надо врать, сказала она, они все прекрасно, как звери, чувствуют. И воспитывала дочь именно в духе библейских заповедей: не лгать.
— Извините, — проговорил я. — Такая личность, как Суховей вам, конечно, известна?
Женщина притушила окурок в пепельнице из цветного стеклопластика, взглянула на меня странным косящим взглядом, будто я её ударил, потом выдохнула:
— Я выпью водки? А вы?
Я отказался и попросил, если это возможно, принести фотоальбом. Мою просьбу выполнили. Я внимательно рассматривал глянцевые карточки и слушал исповедь матери, пытающейся суррогатным пойлом приглушить страх. Страх за жизнь дочери, внешность которой оказывается была мне знакома: именно её в белом платье, загорелую и веселую, я видел тогда в ресторане «Парус» — с Анастасией.
Счастливое детство, дедушки-бабушки, школа, после её окончания пытается поступить в областной институт культуры — неудачно, возвращается домой и… Женщина наливает ещё стопочку сивушной отрады, морщась, заглатывает ее:
— А здесь Суховей, — говорит с заметной брезгливостью.
— В каком смысле? — не понимаю.
— В самом прямом. Суховей был моим гражданским мужем, — помолчала, словно решаясь к продолжению разговора. Ее когда-то красивое лицо от водки размякло и походило на физиономию печального циркового арлекина.
— Понятно, — сказал я. — У него с вашей дочерью возникли, так сказать, отношения.
— Отношения, — фыркнула женщина и неверным кокетливым движением руки поправила прядь волос. — Викторию я не могу судить, а вот его, — и сжала кулачки, — убила бы.
Я хотел сообщить, что теперь в этом нет необходимости: убивать. Промолчал, зачем говорить, если это уже не имеет никакого значения. Пока человек жив, он создает проблемы другим. А когда уходит в миры иные, никаких проблем для оставшихся.
… Проблемы были у тех, кто мотался в пятнистом монстре, тарахтящему механическую симфонию небу. От напряжения устали глаза — я смотрел через оптику в мелькающую карту земли и чувствовал: поиск будет завершен успешно. Если в подобных случаях можно так выразиться.
И когда из-под скалисто-наслоенных нагромождений у горной речушки выметнул лилейный клок материи и пропал, я прокричал:
— Стоп! Здесь вижу!
Вертолет пострекотал над скалами, потом нашел удобную для посадки поляну, поросшую индиговыми туями. Отойдя от канистровой вертолетной бочки, я почувствовал проникающий в кровь питательный кислород. Кустарники населяли мелодичные невидимые птахи. Стращая их шумом шагов и голосами, наша группа приблизилась к ущелью, где в камнях, полированных быстрой водой, колотилась безымянная речушка.
Я прилег животом на теплый валун и глянул вниз. Мертвая ломкая девушка была зажата в расщелине, точно в створках гигантской раковины. Над искалеченным телом, из которого лучились тростниковые кости, приплясывал рой мух с изумрудно-нефтяным отливом.
— Точно Шкурко, — проговорил капитан Черных. — Вызывайте деревянок и труповозку. — И напомнил мне. — С тебя, капитан, ящик.
Я поднялся на ноги — расстояние до шоссейки метров двадцать. Тянуть тело через кусты в ночи? Странно? И я направился в сторону трассы, словно пытаясь найти ответ на этот простой вопрос.
— Эй, капитан? — крикнул Черных в спину. — Ты куда? Отдыхай — нехай Деревянко и его деревянки отрабатывают хлебушек. А мы сейчас тут пикничек…
Мне нравятся люди с выносливыми желудками, они напоминают мне эскулапов, жующих бутерброды над открытой, как тюльпан, брюшиной смертельно больного.
На горной магистрали трудилась бригада дорожников — укладывала горячий дымящийся гудрон. Люди в оранжевых куртках махали лопатами, а тяжелый каток плющил асфальтовую крошку до панцирного состояния. Под моими сандалиями хрустела галька — я шел по обочине, осматривая кустарники. И нашел то, что искал: шифоновые белые ниточки на кустарниковых колючках. Я соскользнул по обочине вниз метров на пять. Присел на корточки: виделись явные следы грубого вторжения в кустарник: замшевая пыль была сбита с вялых листьев. Это утвердило меня в том, что совсем недавно труп перетащили в расщелину. Кто и зачем это сделал? Возможно, тело хотели убрать, как улику, да помешала дорожная бригада? Что могли видеть работяги в оранжевых куртках? Подойти к ним? Нет, решил не торопиться. Если начата игра в смерть, лучше не спешить делать ответные шаги.
— Ну ты чего, капитан? — суетился у бесцветного костерка Черных, где был разбит наш походный бивак. — Ходишь-бродишь, давай к коллективу. Выпьем за упокой души рабы божьей!
— Это на ящик, — передал ассигнацию цвета полянки, на которой мы находились.
— Отрываешься от масс, — осклабился массовик-затейник. — У нас, я тебе толкую, так не положено.
— По-положено, — неожиданно вмешался полковник Соколов, вздернув поникшую от хмельного утомления голову. — Нам бо-больше бу-будет! От ви-винта!
Мы посмеялись железной логике небесного аса и расстались: мои непритязательные коллеги остались бражничать, ожидая группу Деревянко и труповозку, а я отправился на перекладных в город.
— Я в Управление, — сказал капитану Черныху; и на шоссе, остановив частника, промчался с ветерком несколько километров по направлению к центральному проспекту Ленина, потом притормозил малолитражку и перемахнул в кабину трайлера, тянущегося туда, откуда я только приехал.
Зачем выделывал эти каскадные трюки? Мне нужно было до перевала Дальний круг и я не хотел, чтобы чьи-то бдительные глаза отметили мой интерес к магазинчику «Турист». На такое поведение у меня были основания.
— Дочь говорила, что скоро у нас не будет никаких проблем, — сказала мне на прощание мать Виктории Шкурко.
— В каком смысле?
— В материальном.
— А конкретно?
Мама, смеялась Вика дня три назад, мы купим островок в океане, засадим кипарисами и будем под ними жить с папуасами.
— Островок в океане, — повторил и попросил женщину никому не говорить о моем ночном визите.
— Думаете, с ней что-то случилось? — спросили меня.
Что мог ответить — промолчал. Теперь на этот вопрос получен ответ, страшный для матери. Для меня это лишь один из кровавых эпизодов в сложной криминальной интриге по розыску республиканского наркобарона Папы-духа.
За километр до перевала Дальний круг я прыгнул с дизельного трайлера и он, чадящий, убыл в параллельный, более, как мне кажется, простой мир, где нет непрерывного чувства опасности.
— А с кем она дружит? — спросил я мать Виктории на прощание.
Женщина курила в коридоре и её искаженное лицо в мутном свете лампочки казалось импрессионистским рисунком художника-коканиста.
— Не знаю, — ответила мать. — Она со всеми дружит. — И по моей просьбе назвала несколько имен. И среди них я услышал имя: Анастасия.
Интуиция и опыт подсказывали мне, что последние трагические события каким-то образом связаны с этой девочкой. Хотя не отметаю и того, что я мог спровоцировать действия, в результате которых и случилось то, что случилось.
Отработав несколько версий, пришел к убеждению, что Анастасия то ли по глупости и детскому легкомыслию, то ли от своей безнаказанности затронула интересы неких сил, занимающихся прибыльным бизнесом на белом порошке. Конечно, мог и не заниматься проблемами красивой молоденькой дурехи, да был уверен — так или иначе выйду на того, кого ищу. Папа-дух неуловим, как дух, однако и ему надо себя проявлять перед Организацией, в противном случае подельники не поверят в его состоятельность. Если хозяин не приносит прибыль, материальную или моральную, его лучше устранить от земных забот. Так будет лучше для общего дела.
Я оказался прав в том смысле, что события на перевале Дальний круг развивались по стандартному сценарию поиска нечто.
Проникнув в закрытый на амбарный замок магазинчик «Турист», я обнаружил, что по нему будто прошел смерч. Дикая сила вскрывала половицы и деревянную декоративную обшивку, раскидала товар на пол, разбила витрину стекло скрипело под ногами. Кто-то искал что-то? Кто и что? Вопросы на злобу дня. И где продавщица по имени Римма? Не плещется ли в притопленном состоянии на мелководье? К счастью, мои подозрения не подтвердились. Я услышал лязг засова и приготовил к бою «Стечкина»: вдруг некто любопытный позабыл взять «Завтрак туриста»?
— Ой! — сказала девушка, переступив порог, и едва не лишилась чувств. — Что здесь происходит?!
Все под контролем, ответил я и задал несколько вопросов: где, когда и с кем она была последний час? Вспыхнув, продавщица отвечала, что это не мое дело. Пришлось рассказать об увиденном в створках скалистой раковины. Это произвело должное впечатление. Побледнев, как смерть, девушка призналась во всех грехах: во времени обеденного перерыва она ходит в кемпинг. Зачем? К приезжим друзьям. Пить черный кофе? И не только пить, но и угощаться ихними сэндвичами. Я понял иносказательный смысл признания и порадовался тому, что хоть кому-то в этой истории повезло остаться живым, да ещё с доходом.
