— Понятно?
Они открыли рты и утвердительно замотали головами.
— Прекрасно. В таком случае один стоит на месте, другой лезет в погреб и выгребает оттуда… все, что найдете. Давайте!
Бритоголовые вопросительно посмотрели на Петровича. Я взвела курок пистолета и изо всех сил сдавила скользкую шею своего пленника. Секунду он молчал, потом прохрипел, полузадушенный:
— Чо встали?
Парни разом кинулись к погребу, потом, видимо, сообразили, что велено-то было только одному, и замешкались на полпути.
— Эй, вы! — крикнула я. — Ну-ка на место, придурки! Я же сказала — одному лезть!
Руки у меня были заняты, пальцем показать я не могла, а кивнуть не решалась — курок-то взведен! Еще разнесу Петровичу башку раньше времени.
— Ты полезешь, который… — тут я немного растерялась: они ничем не отличались друг от друга, ну, никаких оригинальных черт, — который… ближе ко мне.
Парень послушно присел на корточки и открыл крышку люка.
— Эй, — вдруг захрипел Петрович, буравя его яростным взглядом, — смотри, правильно сделай! Все достань из погреба. — Петрович сделал ударение на слове «все».
Парень недоумевающе посмотрел на него и полез в погреб.
— Хлебало закрой свое! — заорала я, поддавая Петровичу коленом по жирной заднице.
Заткнулся.
Есть! Значит, все-таки ребята в этом погребе! Эта толстая потеющая тварь, которую я вынуждена сжимать в объятиях, пыталась подать парню отличную идею — достать из погреба какую-нибудь фигню и с невинным видом заявить, что, дескать, все, ничего там больше нету.
Да вот только очень я сомневаюсь, что бритоголовый эту мысль просек.
Прошла длинная-длинная минута.
Наконец в погребе что-то шмякнулось, вякнул негромко голос, и из отверстия показалось исхудалое, замызганное лицо с прищуренными от света глазами. Волосы на голове были выстрижены клочками.
Неужели это?..
Петрович скрипнул зубами.
— Зовут тебя как? — спросила я новоприбывшего.
— Виталий… — тихо ответил он.
Ничего себе! Видно, гостить у Петровича — не в Сочи отдыхать. Даже несмотря на то, что фотографию Виталика Ножкина я много раз внимательнейшим образом изучала, теперь, когда увидела его вживую, — не узнала!
— Давай вылезай и беги на перекресток, там чувак стоит, увидишь. Волосатый такой.
Виталик неуверенно выбрался из погреба. Грязная одежда свисала клочьями с его истощенного тела. Он, шатаясь, дошел до занавески, отделяющей комнату от сеней, и, задыхаясь, ухватился за притолоку.
Н-да, таким образом «бежать» до перекрестка ему придется довольно долго. Ну ничего, я их тут еще подержу.
— С-сука! — вдруг сипло выкрикнул Петрович.
Я еще раз толкнула его дулом пистолета в ухо. Но уже не так сильно — руки у меня здорово затекли, почти не слушались. Мне кажется, он почувствовал, что я порядком ослабла. Я просто всей своей кожей ощущала исходящую от него ненависть.
Еще несколько минут, и руки мои затекут совсем — не смогу даже шевелить ими. Надо бы размять их, да как?
Из погреба снова донесся какой-то звук. Показалась знакомая бритая голова.
— Больше никого нет? — полувопросительно воскликнула я.
Бритоголовый, молча отдуваясь, вытащил из погреба еще одного изможденного человека. Крысан?
— Крысан? — спросила я.
Человек слабо пошевелился. Голова его, изуродованная так же, как и у Виталика, была перемотана какой-то грязной тряпкой. Лицо — в засохшей крови.
— Крысан! Саша! Ты слышишь?! — закричала я.
Он кое-как поднялся и, шатаясь, смотрел на меня.
— Ходить можешь? — спросила я и, не дождавшись ответа, бросила: — Доберись до перекрестка, там тачка. В ней Васька сидит. Понял?
Крысан, очевидно, решил не тратить и так слабые свои силы на ответ. Он просто повернулся и пошел к выходу. Впрочем, слово «пошел» для этого процесса едва ли подходит. Крысан еле волочил ноги; было видно, что каждый шаг дается ему с огромным трудом.
— С-сучонок, — проскрипел Петрович, — выжил, падла, а я думал, подохнет…
Так вот почему я ни от кого ничего утешительного о Крысане не слышала — он был при смерти.
Петрович напряг плечи и пошевелил шеей. Я почти не чувствовала своих рук, даже не знала, смогу ли при случае нажать на курок. Петрович, по-моему, прекрасно понимал это. Только пока опасался действовать. Ждал момента. Ничего себе ситуация! Других, понимаешь, выручила, а сама как же?
Можно было скомандовать ему лечь на пол, чтобы я смогла хоть как-то размять руки. Но я опасалась менять положение — это означало бы дать шанс Петровичу. А я на сто процентов была уверена, что он его не упустит. При моей-то беспомощности с затекшими руками.
Бритоголовый снова показался из погреба. На этот раз он вытащил две старые, в паутине, лыжные палки. Если б мое положение не было столь серьезным, я бы рассмеялась — парень мой приказ выгребать из погреба все воспринял буквально.
Идиот.
— Давайте быстро полезайте туда, в погреб! Оба! — скомандовала я твердым голосом, хотя пистолет был готов вывалиться из моей уже совсем омертвевшей руки.
Бритоголовые безропотно повиновались. Наверное, вид плененного начальства так на них действовал — смирные были, как ягнята.
— Крышку за собой закройте! — крикнула я им вслед.
Как только крышка захлопнулась, я почувствовала, что Петрович весь напружинился, готовясь к решительному рывку. Нужно было действовать.
Я резко отпрянула назад, оперлась спиной о стену и изо всех сил ударила Петровича ногой по пояснице. Он отлетел на середину комнаты.
Руки мои, потерявшие опору, бессильно повисли. Пистолет выпал. Я не пыталась его поднять, я кинулась к Петровичу, который успел вскочить на ноги.
Он схватил со стула свой револьвер и, повернувшись, вытянул его в моем направлении. Я остановилась — дуло упиралось мне в лоб.
— Ну чего, сучка? — ощерившись, сказал он. — Сейчас ты, блядь, подохнешь.
Ну да, как же. Попробуй, дяденька, выстрели. Эх, вот сюрприз я приготовила для Петровича.
Его амбалы уже сбросили крышку от погреба и вылезли по пояс наружу. Открыв рты, наблюдали.
Петрович пожирал меня взглядом; пожирал, отрыгивал, снова пережевывал и глотал. Наверное, сейчас он больше всего на свете жалел о том, что меня нельзя убить несколько раз. Я тихонько разминала руки — в кончиках пальцев начало покалывать иголками. Еще буквально полминуты, и мои верхние конечности совсем оживут.
— Ну-с, — промурлыкала я, вытягивая губы трубочкой, — чего же вы не стреляете-с?
В ответ на такую неадекватную реакцию парни широко распахнули глаза, Петрович же еще больше сощурился. Я вдруг представила, как из тоненьких щелок его глаз черной кровью хлещет ненависть. Он все медлил — на курок не нажимал.
Я сжала и разжала кулаки — вроде кровообращение в моих руках пришло в норму. Я подарила Петровичу одну из своих самых очаровательных улыбок и неожиданно пнула его ногой в мужское болезненное место.
Тупой звук удара совпал с щелчком револьвера. Петрович успел нажать на курок лишь один раз. Он согнулся пополам и повалился на пол. Застонав, перевернулся на спину, наставил на меня прыгающее дуло и принялся лихорадочно нажимать на курок.
Щелк!
Щелк!
Бессильный хоть что-то сделать, он завыл от боли и ненависти. Бритоголовые его амбалы растерянно переводили глаза с него на меня. Они все еще торчали по пояс в погребе.
Я метнулась в угол, подняла свой пистолет и вылетела в дверь.
И тут же остановилась — к дому Петровича подъезжал черный «Опель». Черт его знает что происходит! Василий там, возле тачки, наверное, с ума сошел от беспокойства. Слава богу, что «Опель» подъехал с другой стороны — Василия не встретил. Точно, Васька сейчас может прибежать сюда, мне на выручку. Особенно после того, что ему вытащенные из погреба ребята рассказали.
Не зная, что делать дальше, я застряла в сенях. Позади меня зашумели амбалы. Дико заорал Петрович. Должно быть, в «Опеле» этот крик услышали, потому что через пару секунд во дворе раздался дробный топот — бежали несколько человек. Сюда, кстати, бежали.
Только в этот миг я в полной мере ощутила, что это такое — находиться между двух огней. Довольно остренькое ощущеньице, надо сказать.
Не теряя времени, я прямо с порога «избушки» прыгнула через невысокие перила крыльца. Перед моими глазами мелькнули обалдевшие рожи подъехавших бандитов. Я грохнулась на землю, перекатившись, вскочила и, пригнувшись, бросилась к задней калитке.
Вслед мне бабахнуло несколько выстрелов. Когда я была уже за задним забором, я обернулась и выпустила всю обойму по «Опелю», успевшему уже заехать во двор. Старалась попасть по колесам, чтобы они не смогли нас преследовать.
Кажется, несколько моих пуль угодили в цель.
Я отбросила ненужный уже ствол, чтобы он не мешал мне бежать, и со всех ног кинулась к перекрестку. Какая-то пуля-дура тонко свистнула где-то совсем рядом с моей головой.
