– Мне нужна ваша консультация, Ксения Александровна, – выдохнул Турецкий, как только возникла пауза.
– Вопрос связан с медью?
– В самом широком смысле. В прошлый раз разговор у нас не получился: вы меня очаровали и спутали все мои мысли.
Она понимающе улыбнулась:
– Но теперь вы овладели собой?
– Не вполне. Но долг обязывает. Итак, Ксения Александровна, мне хочется получить от вас справку по медным персоналиям и их интересам. Покойный полпред Вершинин – Бутыгин – Соловьев – Шангин – прошлогодний конфликт на медеплавильном комбинате, может, я еще кого-то или что-то упустил.
– О, Александр Борисович, вы очертили очень широкий круг. Почему вы полагаете, что я могу вам рассказать что-то интересное об этих людях?
– Потому что с вами мне разговаривать приятнее, чем с другими в этом городе. – Она посмотрела на него охлаждающе, и Турецкий моментально себя одернул: – Шутка! Потому что каждый видит ситуацию под своим углом. Ваша оценка представляет для меня интерес.
– Вас интересует, как моя скромная персона смогла всех устроить и как удалось прекратить большую драку?
– Именно.
– Что вам сказать, это не только, извините, понты, но и тонкая дипломатия. Но теперь все вошло в спокойное русло. Рутина. Камень преткновения был, как я вам уже объясняла, в, казалось бы, простой вещи: контроле за движением готовой продукции по территории комбината. От склада до ворот. Знаете, кто в стране главный?
– В нашей?
– В любой. Тот, у кого ключи от тюрьмы. А на заводе – тот, у кого ключи от склада. А они оказались у представителей трех разных группировок, и ни одна не могла взять верх в течение долгого времени. Значительно более продолжительного, чем такое производство может катиться по инерции. Тогда Вершинин предложил назначить частного «тюремщика». Ни один грамм меди не выезжает сегодня за ворота без моего ведома. Я не ворую, даже если бы захотела, не смогла: все заинтересованные стороны контролируют каждый мой шаг. Поэтому мне они доверяют, а друг другу – нет, хотя и не воюют, как год назад. Знаете, что здесь было?! В заводоуправлении засел ОМОН, а здание взяли в осаду судебные приставы, и у тех и у других на руках судебные решения…
– Хорошо, эту историю я уже слышал несколько раз и документы просматривал, хотя из них, честно говоря, ничего понять нельзя. Объясните-ка мне лучше вот что: если все заинтересованные стороны контролируют каждый ваш шаг, зачем Вершинин поручил то же самое еще и Друбичу?
– Чтобы не мешали, Александр Борисович. И не пытались переманить на свою сторону. Он что-то вроде гаранта конституции.
Лемехова разлила кофе и провалилась в кресло, высоко закинув нога на ногу. Турецкий задышал чаще, но, присмотревшись внимательнее, прочел на ее лице просто усталость и желание понежиться в расслабленной позе после целого дня за столом.
– Как бы получше объяснить, Ксения Александровна, – Турецкий всем своим видом дал понять, что не то желал услышать, – это же не допрос. И не судебное заседание. Вас никто не обязывает придерживаться твердо установленных фактов, за истинность которых вы отвечаете головой. Представьте, что комбинат – отдельное государство.
– А это так и есть!
– Тем более. Я ваш агент 007. Меня посылают во враждебный город Златогорск с секретной миссией. А вы эксперт. Ваша задача – сообщить мне предварительную информацию о противнике. Можете представить себя в такой роли?
– Вы серьезно?
– И еще такая вводная: вы лично заинтересованы, чтобы я вернулся с задания живым.
– Ну что ж, господин Бонд…
Лемехова, допив кофе, легко поднялась из своего кресла, заглянула в ящик стола и недовольно поморщилась. У Турецкого опять участилось дыхание и выступила легкая испарина, хотя она приблизилась на самое пионерское расстояние.
– Необходимо снять копии с некоторых сверхсекретных документов, – закончила она.
Он направился за ней следом в соседнюю комнату. Лемехова включила ксерокс, супер-модернистского дизайна, походивший на пульт управления фантастического межгалактического космолета. Но чудо техники не справилось с самой элементарной операцией, только обиженно крякнуло, подавившись листом бумаги.
– Вот… – Лемехова оглянулась на Турецкого и не договорила. – Простите, одну минутку.
Она элегантно нажала тумблер, аппарат раскрылся, обнажив свои космические внутренности.
– Позвольте… – хотел предложить свои услуги Турецкий, но не успел.
Лемехова вытащила застрявшую бумагу, но, видимо, зацепила рукавом что-то не то. Аппарат снова крякнул, затащив в свои жернова ее ладонь. Она попыталась выдернуть руку, но машина не отпустила ее и не отключилась. Турецкий увидел, как она побелела от страха. Он вырвал первый попавшийся на глаза шнур из розетки – не помогло. Увидел рядом еще один и вырвал следом, но с тем же результатом. Тогда он догадался отодвинуть тумбочку, на которой стоял проклятый агрегат, и, наконец, отключил его.
У Лемеховой вся ладонь была залита кровью, но травма оказалась несерьезной – просто порез. Однако Турецкий постарался проявить себя с лучшей стороны: отобрал у нее йод, чтобы не испачкалась, промыл рану водой, тщательно забинтовал, заглянув раз-другой в декольте, и почувствовал себя совершенно счастливым. И еще он почувствовал, что необходимо развить успех, и даже прикусил язык, и обозвал себя старым кобелем, но нравственные борения кончились победой нравственности: позвонил посетитель, которого Лемехова дожидалась, и сказал, что будет через десять минут.
Обидно, досадно, но ладно, подумал Турецкий. Придется откланяться, несолоно хлебавши. Потрясная женщина, конечно, но просто так, за здорово живешь, ничего не скажет. И по сути, она права: Турецкие приходят и уходят, а ей сидеть меж двух огней. Хорошо, если двух.
Он увидел, что Лемехова хочет что-то сказать, но ждет, что он сделает это первым. Пока он лихорадочно взвешивал, что бы эдакого выдать на прощание, его вдруг осенило:
– Ксения Александровна! Вы говорили про рыбалку! Бутыгин с Вершининым…
– Нет, о рыбалке не может быть и речи… – Видимо, такое разочарование было написано на его лице, что она объяснилась: – Слишком уж небезопасное занятие.
– Вы имеете в виду Вершинина?
– Почему, не только. Сын Бутыгина, Иннокентий, между прочим скульптор, через несколько дней после гибели Вершинина с приятелями катался на моторке в том месте, где собирался рыбачить Вершинин. Может, и лодка была та же самая. Так вот, представьте себе, у лодки взорвался мотор. Кто-то здорово пострадал…
– А откуда вам это известно?
– Как говорится: где взяла, там уж нет.
Когда Турецкий попрощался и уже шагнул за порог, она остановила его еще на секунду:
– Заглядывайте, Александр Борисович. Не обещаю сказать что-нибудь по делу, но целыми сутками заниматься делом тоже нельзя.
От Лемеховой Турецкий поехал прямо в гостиницу. Если Грязнов не подкачает, в гостиницу Храпову будет зайти удобнее, чем выискивать его по прокуратуре. Но в девять убоповец так и не появился, «важняк» уже начал дремать под какой-то дешевенький фильмец, где сиренево-лысые инопланетяне устраивали конец света в одном отдельно взятом американском городишке, – сказывался непривычно ранний подъем, да и беспрерывная нервотрепка в течение дня давала себя знать.
В начале двенадцатого он проснулся от короткого стука, а затем скрипа двери, фильмец давно закончился, и шея настолько затекла от сна в неудобной позе, что Турецкий с трудом мог ворочать головой.
– Двери не запираем? – На пороге вырос эдакий Тарзан-пенсионер: под два метра, косая сажень, бицепсы с волейбольный мяч, правда, уже брюшко и волосики на темечке редковаты. – Непорядок. Я Храпов. – Он вручил «важняку» полиэтиленовый пакет, в котором отчетливо просматривались один апельсин и две бутылки: одна потоньше, явно коньячная, вторая попузатей – водка, причем литр. – Можно не охлаждать.
– Турецкий. Александр. – «Важняк» достал стаканы и в темпе освободил от пожитков стол.
– Леонид, – протянул руку Храпов. – Друг Грязнова – мой друг. Слава сказал, ты по коньячку больше специализируешься – на здоровье, а мы по-простому – водочки. – Он лихо свернул пробки и разлил по первой. – Ну… За знакомство.
Апельсин так и остался нетронутым, а Храпов уже разлил по второй:
– Так о чем беседа?
– Меня интересует несостоявшийся теракт в мае этого года, вы по нему работали?
– «Москвич» со взрывчаткой?
– Угу. – Турецкий взялся разламывать на дольки одинокий фрукт, не пропадать же ему, бедному.
– Конечно, мои ребята эту сволочь брали. Только я не понял, к чему конспирация? Дело в работе, следователь, конечно, не подарочек…
– Вот именно, что не подарочек, – поддакнул «важняк». – Ну а как вообще все было?
– Да как, обыкновенно. – Храпов, словно куда-то опаздывая, разлил уже по третьей. – Быстро и решительно. Этот Замков только лыжи вострить начал, а мы его уже тепленьким и слепили.
