После столь пламенной речи он швырнул трубку. Видимо, действительно Борисыча достали в редакции. Так злился он редко, но, как правило, гнев его никогда не бушевал попусту — кто-нибудь из виновных обязательно страдал материально. Алена это хорошо знала, а потому проснулась немедленно. Тот факт, что статья у нее пока еще пребывала на той же стадии, на которой она оставила ее два дня назад, то есть на нуле, не вселял надежд на хороший исход встречи с разозленным главным редактором.
А у нее в связи с развернувшейся охотой за убийцей совсем из головы вылетела эта чертова статья. Больше тянуть было невозможно. Поэтому, прямо в пижаме и неумытая, она прыгнула к компьютеру, включила его и, пока он загружался, задумалась. Правда, опять же не о певце.
Интересная получается картина! Лялька узнала, что Генка ей изменяет, и, вдохновленная Ларисой, выгнала его из дома. Лялька ни о чем ей так и не успела рассказать, потому что ее убили. Да и вообще, оказывается, Алена о жизни супругов Харитоновых знала крайне мало, а ей-то казалось, что в последнюю неделю, когда Лялька отсиживалась у нее на кухне часами, она ей все успела рассказать про свое житье-бытье.
Ан нет, ни словом ведь не обмолвилась ни о деньгах, которые успела получить за рекламу, ни об изменах мужа, ни о предстоящем разводе. Зато, похоже, всем остальным успела растрепаться.
Присутствие Ларисы при разрыве супругов, видимо, не оставило главе семьи никакой надежды на примирение. А из этого следует, что у Генки были все основания убить собственную жену, ведь если бы она осталась жива, он лишался всего — и в первую очередь квартиры, московской прописки, значит, и работы. Но с другой стороны — у него была надежда вернуться домой с повинной головушкой. Промычать парочку извинений, и Лялька непременно простила бы его. Простила бы, если окончательно не попала под влияние Ларисы.
Интересно, когда же Лариса покинула дом Харитоновых? Сразу уйти она не могла — Лялька нуждалась в сочувствии как минимум еще часа два. Если Генка выкатился в десять вечера (а скандал она слышала именно в это время), плюс два часа — полночь получается. А в четыре в квартире уже была милиция. Кроме того, вечером Лялька должна была кому-то передать деньги, которые она занимала. Ведь когда она пришла к Алене, так и сказала: «До понедельника ждать не могу. Мне нужно вечером в воскресенье».
Кто же этот визитер? Может быть, он и убил Ляльку? Но зачем? И видела ли его Лариса? А ведь она ни словом не обмолвилась о продолжении истории. Как зачинщица и идейная вдохновительница развода она просто обязана была позвонить, а то и приехать на следующий день — в общем, непременно должна была узнать, что Лялька мертва. Однако во вчерашнем разговоре она ничего про это не сказала. Почему? Сочла столь трагичный исход несовместимым со своими феминизированными убеждениями? Или по другой причине? А может, она и есть убийца? Может, именно с ней связаны Лялькины надежды на «скорое прекращение ее мучений», по крайней мере, как Алена сейчас понимает, деньги она занимала вовсе не за тем, чтобы мужу машину купить, а затем лишь, чтобы как-то решить проблемы, связанные с ее участием в рекламе.
Но это же бред?! Кому придет в голову… Алена замерла, вспомнив, как Лариса проговорилась в «Мираже», ругая «сопливых дур», которые просят снять ролик с эфира, деньги назад отдают… Кому же они их отдают? И откуда Ларисе это известно? Может быть, она как-то в этом замешана? Может, она и есть убийца?
Алена вспомнила, какой холодной злостью блеснули Ларисины глаза, когда она обвиняла девушек в глупости и слабости. Конечно, подло считать убийцей яростную защитницу женских интересов, но разве мешают феминистские убеждения тяге к наживе? Может, она является к своим жертвам как подружка, обещает им попросить за них Сашку Сакисяна, чтобы тот как-то посодействовал, берет деньги, а чтоб обман не раскрылся, попросту убивает несчастных? А если они с Сакисяном заодно? Ведь Лариса — единственная, кто снимается в ролике второй раз, то есть знает Сашку дольше остальных.
«Нужно это прояснить! — решила Алена и посмотрела на экран монитора. — Что там у нас с певцом?» Перед глазами поплыли строчки статьи: «Люблю часами бродить по тихим дорожкам парка, именно там, в Измайловском парке, у меня родилась песня «Качаются ветки печальные, ты смотришь глазами отчаяния…»
«Ну конечно! Ради такой дури не стоит проветривать свои проспиртованные мозги в Измайловском парке. Такая песня враз получится и в прокуренной комнате. Тоже мне, романтик! Непонятно, почему песня так полюбилась слушательницам?!» Ниже шла строчка, повествующая о том, что Ивар якобы считает свой дом своей крепостью, и никак иначе. Потому что крепкая семья для него — главная и пока не достигнутая цель в жизни, потому что не нашлось девушки, к чьему плечу он хотел бы приклонить голову. «А если бы и нашлась, то убежала бы от него через неделю», — опять съехидничала про себя Алена. А вообще он пока исповедует жизненные принципы плейбоя, девушек у него хоть отбавляй. Но в своих вкусах он еще не сформировался — сегодня любит блондинок, завтра брюнеток.
«В общем, ничего из этой статьи не получается — ни манящего образа певца, ни более-менее развернутой биографии. Я бы такую дурь читать не стала, — грустно заключила Алена и махнула рукой. — А может, все же прокатит? Лучше об этом дураке все равно никто бы не написал!»
Да и какая, собственно, разница! Что бы там она ни сочиняла, как бы свои мозги ни выламывала, все равно Ивара будут любить, пока Леонардо Ди Каприо останется на волне популярности, так как основное достоинство Скрипки в глазах поклонниц — это необыкновенное сходство с голливудской звездой. Он даже на сцену-то выходит в цветастых рубашках, а-ля Ромео из знаменитого кинохита. Фильм Алена обожала, а вот этого Ивара никак с Леонардо не отождествляла, даже когда он молчал.
Она уже снова хотела погрузиться в размышления о том, могла ли Лариса убить Ляльку, да и Ингу тоже, как снова зазвонил телефон. «Нужно поставить определитель номера, — она давно хотела это сделать, но каждый раз откладывала по причине собственной лени. — А как было бы удобно — смотришь на номер, если телефон редакции или Бунина, то не берешь трубку, а так гадай теперь…»
— Алло.
— Ну почему же ты мне не звонишь?! — с ходу обругала ее тетка. — Почему, чтобы услышать твой драгоценный голосок, я должна разыскивать тебя по всей Москве?!
— Что это вы все с утра взялись меня отчитывать?! — «Разыскивать по всей Москве» сводилось к звонку в редакцию. Других телефонов, по которым могла быть Алена, тетка все равно не знала.
— Ничего себе с утра?! Третий час дня, между прочим!
— Да?! — Она мельком взглянула на часы и ужаснулась. Нужно катить к Борисычу, а то точно ползарплаты снимет.
— Есть ли надежда увидеть тебя когда-нибудь? — осведомилась тетя. — А то ведь я в воскресенье улетаю в Варшаву. Принеси хоть фотографии, чтобы я могла племянницей перед подругой похвастать.
Алена пожала плечами. Тетку Таю, мамину сестру, она любила, правда, странною любовью. Любить она ее предпочитала на расстоянии. При встрече же начинала ненавидеть ровно через пять минут, ни секундой больше, временной интервал, проверенный годами. Стремительный процесс превращения любви в ненависть начинался всегда одним и тем же теткиным вопросом: «Так, значит, ты еще не вышла замуж?» Дальше следовали либо теткины подначки, либо душеспасительные беседы, а то и громогласные обвинения в отсутствии ума, проще говоря, развитие скандала определялось теткиным настроением.
Тем не менее по телефону с ней было очень приятно поболтать. К тому же родителями Алены на нее была возложена основная ответственность за жизнь дочери, с чем она справлялась великолепно, то есть абсолютно не вторгалась в ее быт. Зато всегда отчитывалась перед матерью: мол, все хорошо, девица взрослая, не пропадет, и не беспокойтесь понапрасну, я держу все под контролем. Контроль же она вела из соображений, что подопечная действительно взрослая, поэтому, когда плохо станет, сама обратится за помощью. Изредка звонила, приглашала в гости и не обижалась, если ее приглашения принимались без энтузиазма — Алена редко забегала к тетке, по уже изложенным выше причинам.
— Ну так навестишь одинокую родственницу? — спросила та.
— Дел много, — уклонилась от прямого ответа Алена и быстренько перевела разговор на другую тему: — А что у вас в театре творится?
— Как всегда, сумасшедший дом, — вздохнула тетка Тая, — «Гамлета» ставим.
— Ничего себе! Нужно будет к вам заехать.
— Пока смотреть-то нечего, только роли распределяют, да по моей части, в смысле костюмы утверждают, ну и декорации.
— А кто ставит?
— Сам главный. Перенес принца датского в наше время. В общем, очередная «Женитьба Подколесина», — с горечью закончила она. — Страдать будут в кожаных штанах. Моя работа пока не требуется.
