Из угла донеслось негромкое ворчание.
Мария-Антуанетта взглянула в том направлении и увидела свернувшегося на полу большого черного пса.
– Не бойтесь, госпожа, – поспешила успокоить ее хозяйка. – Цербер вас не тронет. Он знает, что вы – гости, мои гости. Не желаете ли снять свой плащ?
– Нет, – принцесса Роган опередила подругу. – Мадам де Грис останется в плаще. Ей зябко…
– Как вам будет угодно, госпожа! – Хозяйка поклонилась Антуанетте. – Если так, не угодно ли вам будет начать? Время для этого самое подходящее…
Наверху, над головой королевы, раздался странный скрипучий звук. Мария-Антуанетта подняла голову и увидела пристроившегося на потолочной балке черного ворона. Ворон снова каркнул – словно скрипнула несмазанная дверь.
– Угомонись, Шарль! – прикрикнула на него хозяйка. – Нашим гостям не до тебя!
Женщина в черном подняла со стола темную запыленную бутылку, налила из нее в бокал рубиновое вино, протянула его Марии-Антуанетте:
– Выпейте, госпожа!
Королева нерешительно взяла бокал, переглянулась с подругой. Принцесса Роган едва заметно кивнула, улыбнулась одними глазами, подбадривая ее. Антуанетта поднесла бокал к губам, отпила немного. Вино было странным. В нем был привкус полевых трав, и осенних яблок, и чего-то едва уловимого, давно забытого. Королева вспомнила свое детство, дворец Шенбрунн, старшего брата…
Женщина в черном отвернулась, подошла к очагу и бросила в огонь щепотку какого-то порошка. Огонь вспыхнул ярче, выбросил сноп разноцветных искр. В комнате запахло пряно и волнующе – осенним полем, ночным садом, таинственным лесом…
– Услышь меня, госпожа, услышь меня, повелительница! – заговорила колдунья неожиданно высоким, сильным голосом. – Услышь меня, Геката, обутая в красное, повелительница перекрестков, дочь Аристея! Услышь меня, владычица лунного света! Ты, бегущая по земле, не приминая травы, ты, рыщущая в темноте, преследующая свою добычу в ночи! Ты, блуждающая среди могил, трехликая, змееволосая! Услышь меня, Геката, матерь тьмы, повелительница колдовства! Заклинаю тебя черной собакой, черным вороном, черной змеей!
Королева забеспокоилась, прикоснулась к вискам: там внезапно забилась боль, мучительная, нарастающая. Голос колдуньи ввинчивался в голову, раздражая и мучая…
Хозяйка снова подошла к ней, уставилась в упор своими глубокими черными глазами:
– Пейте, госпожа! Вы должны выпить это вино, если хотите узнать…
– Узнать – что? – растерянно переспросила Антуанетта.
Женщина в черном не ответила.
Королева снова поднесла бокал к губам. Рука ее слегка дрожала, мелкие белые зубы стучали о край бокала. Она сделала глоток, еще один… взгляд ее был прикован к странной хозяйке. Вкус вина изменился… да полно, вино ли это?
Из-под черного покрывала свесился кулон на тонком кожаном шнурке. Мария-Антуанетта разглядела странный узор из темного старинного золота: вертикальный ромб, а в нем – полумесяц и ключ.
Кулон странно притягивал ее, он завладел ее сознанием. Он раскачивался из стороны в сторону, и взгляд Марии-Антуанетты послушно следовал за ним. Королева хотела что-то сказать, хотела прервать странный обряд…
Но темная избушка вдруг растаяла, исчезла.
Теперь Мария-Антуанетта стояла на дворцовом балконе рядом с королем, на руках у нее был ребенок. Ее супруг, Луи, улыбался слабой, беспомощной, жалкой улыбкой.
Внизу, возле стен дворца, кипела грязная, грозная, отвратительная толпа – тысячи и тысячи нищих, оборванных женщин. Они заполняли все свободное пространство перед дворцом, волнуясь и выплескиваясь на ухоженные версальские дорожки, как бурное, беснующееся море. Впереди них гарцевала на вороной лошади красавица с жестоким, беспощадным лицом, в красном изорванном платье, в красной шляпе с красными перьями, с кривой саблей в руке… каким-то непостижимым образом королева знала ее имя – Териен де Мерикур…
– Хлеба, хлеба! – кричали тысячи женщин.
– Нужно уехать в Париж… – прошептал Луи, едва разжимая губы, продолжая жалко, вымученно улыбаться. – Там мы будем в безопасности… там есть верные войска…
– Хлеба, хлеба! – неслось снизу.
Вдруг эта картина померкла, словно невидимая рука перевернула следующую страницу.
Теперь королева была одна – с ней не было ни Луи, ни маленького сына. Впрочем, сын, ее маленький Луи, названный именем отца, был с ней – на шее, под черным траурным платьем, она бережно хранила его портрет и локон золотистых волос, спрятанный в детскую перчатку.
Она находилась в жалкой, бедно обставленной комнате – узкая койка, два шатких стула и умывальник составляли всю ее обстановку. Голые стены были сырыми и холодными, от них тянуло ледяным сквозняком, и тело королевы сотрясал мучительный озноб. Дверь была заперта, единственное окно выходило во двор… в пустой тюремный двор, где не росло ни травинки, ни деревца.
Мария-Антуанетта вскочила, подбежала к двери, заколотила в нее кулаками…
За дверью послышались шаги, лязг железа, и равнодушный, незнакомый голос проговорил:
– Уймитесь, гражданка! Соблюдайте революционный порядок!
И от равнодушного спокойствия этого голоса ее обдало ледяным холодом ада…
Мария-Антуанетта вскрикнула, открыла глаза.
Она снова была в крошечной полутемной избушке. В камине пылал огонь, перед ней стояла женщина в черном покрывале, на ее плече сидел черный ворон.
– Что это было? – спросила королева дрожащим, надломленным голосом.
– Владычица ночи показала вам, что будет, если…
– Если – что?
– Если вы не поймете поданный вам знак!
– Знак? Какой знак?
– Вам виднее, моя госпожа!
Ворон на плече у колдуньи внезапно поднял одно крыло, приоткрыл клюв и хрипло, надсадно каркнул:
– Кар… кар-динал…
Или это только померещилось королеве?
Она вспомнила вечер в салоне принцессы и призрак мертвого кардинала за клавесином: красные рукава, упавшие до локтей, красивые сильные руки и странную, мучительную музыку, стекающую с пальцев Красного кардинала…
– Пойдем отсюда… – проговорила Мария-Антуанетта, порывисто схватив свою подругу за руку. – Пойдем прочь, я больше не хочу… больше не могу… мне это совсем не нравится!
Они вышли из приземистого домика. Прежде чем закрыть дверь, принцесса сунула в руку колдуньи тихо звякнувший кошелек, обменялась с ней многозначительным взглядом.
Фиакр ждал их на прежнем месте.
Принцесса Роган помогла Антуанетте сесть, устроилась рядом с ней и вполголоса бросила кучеру:
– Обратно, во дворец! – Она повернулась к королеве и взволнованно прошептала: – Ну что? Что ты видела?
– Ничего! – нервно выкрикнула Мария-Антуанетта, прижав руки к пылающим щекам. – Мне это совсем не понравилось, и я не хочу об этом говорить! И… больше не зови меня на такие ночные прогулки! Это не смешно!
Она закрыла лицо ладонями, потом порывисто опустила руки, приподнялась на сиденье фиакра и воскликнула:
– Давай лучше поговорим о завтрашнем празднике!
– Празднике? – удивленно переспросила принцесса. – А что – разве завтра какой-то праздник?
– Если нет – мы устроим. Мне хочется повеселиться. Мне надоели эти скучные, натянутые физиономии придворных! Нужно жить весело, интересно! Ведь жизнь так коротка… да, ты представляешь, мой деверь, Карл, этот милый шалопай, поспорил со мной на сто тысяч ливров, что всего за семь недель разрушит до основания свой дворец Багатель и заново его отстроит! Ты представляешь себе?
– Сто тысяч ливров? – переспросила принцесса. – Где ты возьмешь такие деньги, если проиграешь?
– Ах, какие глупости! – Мария-Антуанетта отмахнулась от подруги. – Луи даст мне… он меня так любит…
– А где возьмет деньги Карл, если ты выиграешь? Ведь он и так в долгах!
– Ну, достанет где-нибудь! Попросит у Луи, ведь он как-никак его родной брат!
– Бедный Луи! – вздохнула принцесса.
Дмитрий Алексеевич поднялся на крыльцо бывшего дворца Нарышкиных и потянул на себя бронзовую ручку, до ослепительного блеска вытертую руками бесчисленных посетителей. Раньше, он помнил, здесь был Дом дружбы с народами зарубежных стран, теперь на стене тоже висела какая-то вывеска, но он не успел прочитать, что на ней написано.
