– Да мы как-то и телевизор не включали. Все за разговорами…
– Предположительно, это отец Лидии. Вот я и хотел ей, во-первых, сообщить эту печальную новость, а во-вторых, просто побеседовать. Ну так как?
– Беседуйте здесь. И чаем вас угощу. Лиду сейчас разбужу.
– А с этим не торопитесь, давайте с вами сначала поговорим. Вы ведь давно ее знаете?
– Знаю-то давно, в одном интернате учились и жили, только потом почти двадцать лет не виделись. Встретились случайно, ну, когда выставка ее была.
– То есть вы пришли на выставку, увидели знаменитую художницу и узнали в ней подругу детства?
– Нет, не так все было. Встретились за день до выставки, случайно, на улице. А на выставку я не попала, и вот с этого все началось…
– Что началось?
– Мы должны были с мужем прийти на выставку, как раз суббота, мы оба выходные, договор такой был, а потом забрать ее к себе в гости. А тут, представляете, ни свет ни заря, к нам из деревни свекор со свекровью, да еще брат мужа, приехали на рынок мясо продавать, они теленка зарезали. Ну какая уж выставка, а как позвонить, предупредить – не знаю. С рынка приехали, мяса нажарили, обмывать стали, сами понимаете. Я, конечно, переживала, что так получилось, но куда деваться, с родней ссориться не будешь. А Лида подумала, будто со мной что-то случилось, что, может, и в живых нету.
– Странно делать такой вывод только потому, что вы не пришли на выставку.
– Это для нас с вами странно. А она, представьте, специально приехала, чтобы узнать, жива ли я, и снова недоразумение. Узнала в адресном бюро наш телефон, стала звонить из автомата, а слышимость сами знаете какая… Я на работе, а Игорь дома был. Взял трубку, Лида спрашивает – почему не пришли, что с Зоей? Он ей про теленка, что, мол, зарезали, приехали и все такое… А она как закричит: «Зою зарезали?! Зою?!» И трубку вроде как выронила, потому что гудок не пошел и было слышно, что Лида плачет. Надо же такое придумать! А потом приехала на такси. Ну Игорь объяснил про теленка, он прямо сам испугался, что ей так почудилось. Лида успокоилась, обрадовалась, что я живая, но как-то занемогла, все больше спит. Я думаю, пускай спит, сон – он нервы лечит.
– И что же она даже из дома от вас никуда не выходила?
– Нет, не выходила.
– А позавчера, вспомните, Зоя Васильевна! Она ведь звонила Графову, обещала прийти.
– Звонила, это точно, но не пошла. Сказала – сил нет. Вечером еще раз звонила, извиниться, перенести встречу, но недозвонилась, не отвечал никто.
– Так вы же на работе были, может, она и выходила?
– Зачем ей врать? – удивилась Зоя. – Да и Игорь целый день дома был, до моего прихода.
Открылась дверь, и на пороге появилась Лидия.
– Зоя, у тебя гость!
– Ой, уж и не знаю, у меня или у тебя.
Лидия куталась в светло-розовый махровый халат, явно с Зоиного плеча. Лицо ее было бледным, веки припухшими после сна. Она прищурилась, вглядываясь в Дмитрия. «Близорука. Но очки не носит», – привычно отметил про себя он.
– Я вас где-то видела. Но мы не знакомы.
– Лидия Викторовна! Я капитан милиции Прозоров.
– Мое отчество Нестеровна.
Извините, ради бога, что-то у меня на отчества память плохая. Хотя ваше должен бы запомнить. Редкое имя у вашего отца.
Он знал ее отчество, Викторовной назвал намеренно.
– У деда. Так где же мы с вами встречались?
– Ехали вместе из Питера. Потом я вас до адресного бюро проводил.
– Да, действительно, припоминаю.
Теперь она глядела на него широко распахнутыми глазами, в которых явно читался страх.
– Вы что, уже тогда следили за мной?
– Следил? А что, для слежки есть основания?
– Нет. Я не знаю…
– Лидия Нестеровна! Вы знали художника Графова?
– Да, это он помог мне с выставкой. Вообще, она состоялась по его инициативе.
– А в мастерской его были?
– Была. Виктор Иванович пригласил меня на чашку чая и хотел показать свои картины.
– Он был вашим отцом?
Дмитрий не отводил глаз от ее лица, на котором отразилось некое смятение.
– Быть может. Наверное, был. А почему вы сказали – «был»?
– А почему вы сказали?
– Я просто повторила за вами.
– Потому что позавчера его убили и сегодня хоронят.
– Убили? Боже мой! Значит, я его все-таки убила… Но ведь я не любила его, хотя собиралась полюбить. Когда узнала, что Зоя жива…
– Лидия Нестеровна! Я простой капитан милиции. Не говорите загадками: что значит «все-таки убила»? Вы оставили его еще живым и надеялись, что он не умрет?
– Нет, я не это имею в виду. Я не видела его позавчера.
– Послушайте, вы не принимали никаких сильнодействующих транквилизаторов?
– Вообще никаких лекарств. Вы думаете… Нет, я не наркоманка. Я даже спиртного не пью.
«Или она ненормальная, или косит под таковую, – подумал Дмитрий. – Но если косит, значит, на то есть причины. Друзья могут просто покрывать ее, создавая алиби».
– Вы не знали своего отца?
– Не знала. Мама не была замужем, а поскольку она умерла от родов, то и не могла мне ничего рассказать. Я и ее не знала.
– Откуда же появилось предположение, что он ваш отец? Он вам сказал об этом?
– По его отношению ко мне. И мы похожи внешне. Вряд ли это случайность. А сказать, мне кажется, он хотел как раз позавчера, если бы наша встреча состоялась.
– Но вы продолжаете утверждать, что она не состоялась?
– Не состоялась.
– Тогда потрудитесь объяснить, что вы имели в виду, когда сказали «все-таки убила?». У вас было намерение убить его?
– Да, в какой-то момент. Вот как раз тогда, когда в поезде ехала.
– За что? Вы же почти не знали его, и он ничего плохого вам не сделал?
– Этого я не могу объяснить.
– А если я вас арестую по подозрению в убийстве, несмотря на ваше алиби?
– Арестовывайте. Только не за всякое убийство можно отправить на скамью подсудимых. У меня мама умерла, потому что я появилась на свет. То есть я своим рождением убила ее. Это подсудно?
– Не путайте меня, Лидия Нестеровна. Чувствую, разговора у нас не получается, а допрашивать я должен в служебном кабинете. Поэтому возьму у вас подписку о невыезде и вот вам повестка на завтра. Адрес здесь указан, будут затруднения, Зоя Васильевна объяснит, где мы находимся.
Дмитрий ушел в полном смятении. Поздно вечером, уже после одиннадцати, решил позвонить Илье Валентиновичу, психиатру, с которым они давно дружили несмотря на разницу лет. Илье было под пятьдесят. Когда-то, еще студентом, он был женат, но неудачно, брак распался года через два, и с тех пор доктор вел холостяцкую жизнь, ушел в науку, защитил кандидатскую и работал над докторской. Праздники обязательно проводил в семье Прозорова. Еще их с Дмитрием связывала страсть к рыбалке, на которую капитану иногда все же удавалось вырваться. Маруся Илью обожала, ее интересовала психиатрия, и он давал ей книги Фрейда, Юнга, Фромма. Они часами могли беседовать о том, что такое вообще «нормальный человек», и были ли таковыми Кафка, Гоголь, Врубель. Иногда, устав от умных разговоров и споров, Илья переходил на анекдоты. Были они у него весьма специфические: либо о больных – психах, либо о самих психиатрах. Например, такой: Зигмунд Фрейд сидит за столом, работает. В кабинет вбегает его юная дочка: «Папа, мне сегодня ночью приснился банан. Растолкуй этот сон». Фрейд оторвался от работы, смотрит на дочь, полную счастливого ожидания, и грустно говорит: «Ах, дочка, иногда банан – это просто банан…»
А еще Илья был типичной совой, работать любил больше по ночам, поэтому Дмитрий, глянув на часы, все-таки набрал его номер.
– Илюша, у меня к тебе большая просьба.
– Очень большая?
– Ну, очень. Мне нужно, чтобы завтра к десяти ты приехал ко мне на службу. Подожди, знаю, что занят и все такое, но потому она и большая, Илья, что все надо бросить и приехать. Я буду допрашивать одну женщину и хочу это сделать в твоем присутствии.
– В чем она подозревается?
– В убийстве. Вернее сказать, она одна из подозреваемых.
– Но ты же можешь направить ее обследоваться на вменяемость или что там тебя интересует.
– Во-первых, не могу – это делается после предъявления обвинения, а мне пока предъявить, в общем, нечего. Кроме того, Илья, тебе будет самому интересно, ты не пожалеешь. Помнишь, ты рассказывал о японском психиатре…
– Ясунари Кавабата.
– Что?
– Ясунари Кавабата зовут этого психиатра. Давай дальше.
– Он утверждал, что дети, которые чувствуют себя несчастными, предпочитают рисовать черными и желтыми карандашами. Она известная талантливая художница, но рисует только двумя красками: желтой и черной. Погоди, не перебивай. Кроме того, она такая женщина… Больше, чем красивая. Сколько лет? Завтра на допросе узнаем, думаю, сорок есть, хотя выглядит сногсшибательно и без всякой косметики.
– Считай, что последний аргумент – «больше, чем красивая» меня убедил. Но я же не смогу дать тебе официального заключения.
– Оно и не нужно. Мне самому бы понять, разобраться. Поможешь? Ну спасибо, ты не пожалеешь, вот увидишь. До завтра!
