Женщина собралась отойти от меня, однако я не дала, преградила путь и вежливо произнесла:
— Нет, вы неправильно меня поняли. Я не насчет экскурсии. Моя родственница передала вашему музею икону и попросила меня узнать, как сложилась ее судьба здесь. Она сама приехать не может, болеет, а вы бы мне показали, где она выставлена, я посмотрела бы и успокоила бабушку.
— А какая именно икона? — нахмурилась администратор.
— Вот, посмотрите, — я показала ей фотографии на экране своего мобильного.
— Нет, она у нас сейчас не выставлена, — покачала головой женщина и предложила зайти к специалисту, хранителю музея, так как икона могла находиться в хранилище или на реставрации. — А вот и он, — администратор указала на невысокого, смуглого, плотного мужчину, который прогулочным шагом вышел из соседнего зала. — Роберт Карлович, эта женщина икону одну ищет. Может, вы ей сможете помочь?
— Что за икона? — промурлыкал мужчина в усы, как кот, и прищурился на меня, оценивая взглядом.
Я, объяснив, показала ему фотографии.
— Да-да, мне она знакома, — кивнул Роберт Карлович с мягкой улыбкой. — Мы ее отправили на экспертизу в Москву. Вот со дня на день ждем ответа.
— А зачем на экспертизу, вы что, сомневались в ее подлинности? — спросила я вкрадчиво.
— Не скрою, сомнения имелись, и большие, — ответил Роберт Карлович с умным видом. — Почему, объяснять не буду, потому что вы все равно неспециалист и не поймете. Лучше скажите, откуда икона у вашей родственницы взялась?
— Прабабушка оставила, а ей какой-то военный подарил еще в Гражданскую, — соврала я не моргнув глазом. — Зачем вам все это, икона-то все равно поддельная?
— Не поддельная, а копия, однако тем не менее она представляет определенную ценность, — возразил Роберт Карлович. — Поэтому нам и важно выяснить историю ее появления. Я буду очень признателен вам, если вы мне все подробно расскажете. — Он улыбнулся и привычным движением поправил усы.
— А нечего рассказывать, мне известно все в общих чертах. Расспросите об иконе ее владелицу, — ответила я и перевела разговор на другую тему: — В Карасеве, в одной из церквей, была копия этой иконы. Я слышала, что ее носили в ваш музей проверить и им сказали, что это свежая подделка и никакой ценности она не представляет. Как же так махом смогли определить?
— Извините, как вас по батюшке? — спросил хранитель музея со снисходительной улыбкой.
— Эмма Викторовна, — ответила я, потому что в сумочке лежали корочки на имя Опариной Эммы Викторовны. По ходу выполнения заданий нередко приходилось менять внешность, а это подразумевало наличие нескольких комплектов поддельных документов. Их я носила в потайном отделении сумочки.
— Любезная Эмма Викторовна, — продолжал хранитель, — скажите, как я могу объяснить вам то, чему сам учился всю жизнь? Процесс определения подлинности произведения искусства — это сложный процесс. Человек, занимающийся этим, должен в совершенстве знать историю, химию, биологию и даже геологию. И надо не просто знать, а уметь применять свои знания на практике.
— Так это вы, Роберт Карлович, определили, что икона недавняя копия? — перебила я его нетерпеливо.
— Да, я, и, по моему мнению, для нее не требовалось более детальных исследований.
Спорить я не стала. Роберт Карлович был слишком самоуверенным, чтоб прислушаться к чужому мнению. Копию иконы изготовил мастер своего дела, чтобы обмануть специалистов, а не для того, чтоб первый встречный искусствовед из провинциального города раскрыл подлог. Не исключено, что Роберт Карлович отозвался об иконе из церкви как о подделке, потому что думал — настоящая находится в музее. По идее, он должен быть прав. Ведь настоящую икону я сдала в музей, копию — владелице, старушке из села. Однако вдруг существует микроскопический шанс, что я прокололась и перепутала. До экспертов Эрмитажа-то мне далеко. Тогда понятно, почему похитили икону из церкви. Рябчику и его компаньонам остается дождаться результатов экспертизы из Москвы и со спокойной душой вывезти ее за границу на продажу. Обменявшись номерами телефонов с Робертом Карловичем, я попросила его позвонить, когда придут результаты экспертизы, и, поблагодарив, отправилась к антиквару, знакомому отца Глеба.
Немного покрутилась по улицам, проверяя, есть ли за мной хвост. Но все было в порядке. На Краснознаменной улице я подъехала к памятному девятиэтажному дому, поставила машину на сигнализацию, осмотревшись, вошла в подъезд. По лестнице поднялась на пятый этаж. Обшарпанная металлическая дверь. Звонок. Я вдавила черную кнопку и вместе с трелью звонка услышала шорох, будто хозяин квартиры все это время терпеливо поджидал меня за дверью. Игнорируя шорох, я надавила на звонок еще раз и услышала хриплый, надтреснутый старческий голос, переполненный подозрительностью и страхом.
— Кто там? — спросил Салов Павел Иванович.
— Опарина Эмма Викторовна, я вам принесла кое-что посмотреть, — ответила я, надеясь, что меня еще не забыли.
— Кто вас ко мне послал? — спросил антиквар из-за двери.
— Тамара Иосифовна Бромель, — сказав, я тут же оговорилась: — Но это было давно, она уже умерла, потом мне о вас Кострюк рассказывал, но его посадили, так что, кроме как к вам и к Илюмжинову, обратиться больше не к кому. К Илюмжинову я идти боюсь. Он настоящий бандит. Его головорезы в прошлый раз отобрали у меня иконы из перегородчатой эмали, оставленные мне бабушкой, и чуть не убили.
Мое вранье пробудило в антикваре воспоминания. А слова, что Илюмжинов бандит, были как бальзам на душу и чрезвычайно вдохновили Салова.
— А я вас вспомнил! Так вы отнесли свои вещи этой скотине, грабителю, бесчеловечному ублюдку, — закричал он в праведном гневе. — Что же вы так? Лучше бы мне продали. Я давал справедливую цену.
В реальности его «справедливая цена» была в тот раз меньше настоящей на пять нулей. О таких человеческих качествах, как порядочность и честность, Салов отродясь не слыхивал. Он жил по законам пауков в банке — двоим не выжить, а значит, надо топить конкурента любыми средствами. Тут уж не до сантиментов.
— Да, но я хотела как лучше, — протянула я. — Думала, спрошу у нескольких человек — сколько вещь стоит, чтоб не проколоться. И спросила, так что еле ноги унесла. Я ж неспециалист, каждый меня обмануть может.
Салов распахнул передо мной дверь, велев быстро проходить. Я уж думала, что этот момент никогда не настанет. Вошла. Он торопливо закрыл дверь и задвинул три засова, крутанул маховик защелки сейфового замка, потом повернулся ко мне с горящими глазами психа, коллекционирующего человеческие скальпы:
— Где, где ваша вещица, давайте ее посмотрим. Если она такая же, как те иконы из перегородчатой эмали, то я вам хорошо заплачу.
— Может, сначала чаю? — робко спросила я. — С дороги что-то горло пересохло.
— Чаю? — Салов задумался, а в следующую секунду просиял: — Конечно! Где же мои манеры? Проходите на кухню, Эмма Викторовна. Сейчас мигом организуем чай. У меня травки разные есть.
Он ничуть не изменился со времени нашей последней встречи. Маленький, морщинистый, седой как лунь, но невероятно подвижный. Квартира больше напоминала свалку, чем жилье человека. Горы старья, стоившего, без сомнения, миллионы, громоздились вдоль стен, заслоняя белый свет. На кухне было более-менее свободно. Я села на железный табурет с матерчатым рваным сиденьем, а Павел Иваныч стал хлопотать у плиты.
— Так что у вас для меня? — спросил он, поставив чайник на огонь.
— Взгляните, — я показала ему картинку на экране мобильного.
Вид у антиквара был такой, словно я подсунула ему дохлую лягушку.
— Никуда не годится, что тут увидишь! Почему вы не принесли саму икону? — спросил он с обидой. — Думаете, по этой картинке я что-нибудь рассмотрю? Как я что-то скажу, даже примерно?
— Икона слишком большая и ценная, чтоб прогуливаться с ней по улице, — пояснила я. — Кострюк сказал, что это самая ценная икона в истории иконописи. Двенадцатый век, мастер — святой Алимпий Печорский, легендарная Владимирская Богоматерь. Кострюк сам хотел ее прибрать к рукам, аж трясся, но не успел — посадили. Сейчас икона проходит экспертизу в Москве.
— Не может быть! — С вытаращенными глазами Салов выхватил у меня сотовый и стал жадно вглядываться в изображение на экране. — Не может быть. Это же просто легенда. Я не верю! Икона, которую за Алимпия написал ангел, а потом она таинственным образом исчезла. Черт, а ведь похожа — письмо, краски. И она что же, принадлежит вам?
— Да, — сказала я будничным тоном, — так вышло. Вот думаю вывезти ее за границу и продать с вашей помощью. Сможете организовать? Вам десять процентов от стоимости.
— Э-э! Погодите, не гоните лошадей! — возопил Салов, промокая платочком вспотевшее лицо. — За десять процентов я не согласен. Во-первых, покажите мне икону и заключение экспертов.
