Я обтер руки о брюки и зашагал обратно тем же путем, которым пришел сюда. Обоих парней и их машины уже не было на прежнем месте. Я предположил, что молчаливый лидер-вдохновитель пришел в себя первым. Прислужник вожака. Я ударил его не слишком сильно. Я предположил, что он втащил своего дружка в кабину, после чего тронулся, медленно и осторожно. Невелика беда. Да и никакого серьезного вреда. Все проходит. По крайней мере для него. Вот второму придется терпеть головную боль в течение полугода, а может, и дольше.
Стоя на том месте, где недавно лежали эти парни, я увидел черный автомобиль, идущий мимо меня в западном направлении. Еще одна городская машина, скоростная и идущая по важным делам, слегка раскачивающаяся и виляющая при объезде неровностей дороги. Красивый матовый блеск, тонированные оконные стекла. Она пронеслась мимо меня, приподнялась при въезде на железнодорожное полотно, спустилась, съезжая с него, и понеслась вперед в сторону Келхэма. Я обернулся, проводил ее глазами, а потом пошел дальше. Вообще-то мне было особо некуда идти, однако я уже проголодался, а потому пошел в кафе на Мейн-стрит. Заведение пустовало, и единственным посетителем оказался я. Обслуживала та же самая официантка. Она встретила меня у столика администратора и спросила:
— Вас зовут Джек Ричер?
— Да, мэм, именно так, — ответил я.
— Примерно час назад вас спрашивала одна дама, — сказала официантка.
Официантка вела себя как типичный свидетель-очевидец. Она совершенно не могла описать женщину, которая меня искала. Высокая, маленькая, полная, худая, старая, молодая — ничего из перечисленных внешних данных она не могла уверенно подтвердить. Она не поинтересовалась именем этой женщины. У нее не сложилось хоть какого-либо примерного представления о ее общественном положении, о профессии, об отношениях со мной. Официантка не видела ни машины, ни других транспортных средств. Все, что она могла вспомнить, — улыбка и тот самый вопрос: находится ли сейчас в городе новый мужчина, очень крупный, очень большой, отзывающийся на имя Джек Ричер?
Я поблагодарил ее за информацию, и она усадила меня за мой обычный столик. Я заказал кусок сладкого пирога и чашку кофе, а потом попросил поменять мне деньги для телефона. Официантка открыла кассу и дала мне завернутую в бумагу стопку четвертаков в обмен на пятидолларовую купюру. Потом она принесла кофе и сказала, что пирог будет буквально вот-вот. Я прошел через пустой зал к телефону, висевшему возле двери, с помощью ногтя большого пальца распечатал обертку стопки монет и набрал номер офиса Гарбера. Он сам ответил мне. Первым делом я спросил:
— Ты послал сюда еще одного агента?
— Нет, — ответил он. — А с чего ты взял?
— Какая-то женщина здесь спрашивала меня, называя по имени.
— И кто она?
— Не знаю. Она пока меня не нашла.
— Нет, это не от меня, — подтвердил свой прежний ответ Гарбер.
— И я видел две машины, шедших в Келхэм. Лимузины. Возможно, чиновники Министерства обороны или политики.
— А что, между ними есть разница?
— Ты слышал что-либо из Келхэма? — спросил я.
— Ничего относительно Минобороны или политиков, — ответил он. — Слышал, что Мунро расследует что-то, связанное с медициной.
— С медициной? И что это может быть?
— Не знаю. Здесь может быть что-либо, связанное с медициной?
— Ты имеешь в виду потенциального преступника? Пока я этого не обнаружил. В дополнение к вопросу о причиненных гравием царапинах, который я задавал до этого. Жертва сплошь покрыта ими. Преступник должен быть в таком же виде.
— Да там все бойцы покрыты царапинами от гравия. Вероятно, из-за этих безумных пробежек. Они бегут до тех пор, пока не падают с ног.
— И даже батальон «Браво» сразу после возвращения?
— И в особенности батальон «Браво» сразу после возвращения. Они очень серьезно относятся к тому, как выглядят. Там серьезные крепкие мужчины. Или так им нравится думать о себе.
— Я нашел номерной знак среди обломков. Бледно-голубая машина. Кстати, из Орегона. — Я по памяти назвал ему номер и услышал, как Гарбер записал его.
— Позвони мне через десять минут, — попросил он. — И не говори о номере никому. Никому. Ты понял? Ни слова.
Я не придерживался никаких формальностей, разговаривая с официанткой. Просто поблагодарил ее за пирог и кофе. Она крутилась возле меня немного дольше, чем требовали ее дела. Что-то было у нее на уме. Оказалось, что она просто волнуется из-за того, что, возможно, навлекла на меня неприятности, сказав незнакомке, что она меня видела. Девушка была близка к тому, чтобы чувствовать себя виноватой из-за этого. У меня сложилось впечатление, что Картер-Кроссинг — это такое место, где личные дела и в самом деле являются личными. Такое место, где население может не опасаться того, что их найдут, если они того не захотят.
Я попросил ее не волноваться. К тому моменту я был почти уверен в том, что знаю, кто эта таинственная женщина. Посредством метода исключения. Кто еще располагал нужной информацией и воображением для того, чтобы отправиться искать меня?
Пирог был отличный. Черника, слоеное тесто, сахар и сливки. Никакой пользы для здоровья. Никаких овощей. Но все это пришлось по вкусу. Мне потребовалось целых десять минут на то, чтобы съесть его, кладя в рот по маленькому кусочку. Я допил кофе, а затем пошел к телефону и снова позвонил Гарберу.
— Мы определили, что это за машина, — сказал он.
— И?.. — спросил я.
— Что «и»?
— Чья она?
— Этого я тебе сказать не могу, — ответил он.
— Неужели?
— Информация, не подлежащая разглашению. Такой гриф присвоен данному вопросу пять минут назад.
— Инициатива батальона «Браво», так?
— Этого я тебе сказать не могу. Не могу ни подтвердить, ни опровергнуть. Ты записал этот номер?
— Нет.
— А где сама пластина?
— Там, где я ее нашел.
— Кому ты сказал об этом?
— Никому.
— Ты уверен?
— На сто процентов.
— Хорошо, — сказал Гербер. — Слушай, что тебе приказано. Во-первых, не сообщай — повторяю, не сообщай — этот номер местным правоохранительным структурам. Во-вторых, вернись туда, где находятся обломки машины, и немедленно уничтожь пластину с номером.
Я выполнил первую часть приказа Гарбера и не бросился со всех ног в ведомство шерифа, чтобы сообщить им свою новость. Но вторую его часть я проигнорировал и не кинулся немедленно туда, где были разбросаны обломки машины. Я просто сидел в кафе, пил кофе и размышлял. Я даже еще не принял решения в отношении того, как именно уничтожить пластину с номерным знаком. Если ее сжечь, то пропадет надпись с названием штата приписки машины, но не сам номер, выполненный методом рельефной чеканки. После размышлений я решил, что согну его пополам, плотно прижму половинки друг к другу и зарою пластину.
Но я не бросился исполнять задуманное и остался сидеть в кафе. Я посчитал, что если просижу здесь достаточно долго, попивая кофе, то таинственная женщина, возможно, сама найдет меня.
Что спустя пять минут она и сделала.
Я увидел ее раньше, чем она увидела меня. Я смотрел на залитую светом улицу, а она — в тускло освещенную комнату. Она шла пешком. На ней были черные брюки, черные кожаные туфли, черная футболка и кожаная куртка, цветом и фактурой материала похожая на старую бейсбольную рукавицу. В руке она держала чемодан, сделанный из такого же материала. Худая и гибкая; казалось, что она движется медленнее, чем весь остальной мир — так всегда делают сильные и уверенные в себе люди. Ее волосы все еще были черными и коротко подстриженными, а лицо все еще было лицом человека быстро соображающего и столь же быстро замечающего. Френсис Нигли, первый сержант[18] Армии Соединенных Штатов. Нам много раз доводилось работать вместе как в тяжелых делах, так и в легких, в долгих и недолгих. Тогда, в 1997 году, отношения наши были чисто дружескими, и я не виделся с ней больше года.
Она вошла, сканируя зал в поисках официантки, готовая спросить, не изменилась ли ситуация. Увидев меня за столиком, она мгновенно поменяла курс. На ее лице не было ни тени удивления — лишь оценка новой информации и удовлетворение от того, что ее метод сработал. Она знала этот штат и город и знала, что я пью огромное количество кофе, а поэтому именно в кафе она и могла бы меня найти.
Большим пальцем ноги я выдвинул стоявший напротив меня стул, как это дважды сделала для меня Деверо. Нигли легко и плавно опустилась на него. Чемодан она поставила на пол возле себя. Ни приветствия, ни отдачи чести, ни рукопожатия, ни чмоканья в щеку. Людям необходимо понять два обстоятельства, связанные с Нигли. Несмотря на свою доброту и покладистость, она физически не переносила, когда до нее дотрагивались; и несмотря на все незаурядные таланты, она отказывалась становиться офицером. Она никогда не объясняла причин ни одного из этих обстоятельств. Некоторые люди считали ее разумной, некоторые — ненормальной, но все сходились на том, что, имея дело с Нигли, никто не может знать ничего наверняка.
