– Спасибо, Нафан, – улыбнулся Аннон. – Но ты опоздал. Посланники Царя Иегудейского уже в Раббате.
– Здесь? – На лице старика отразился ужас. Смуглое, выжженное солнцем лицо его стало белее соли.
– Не волнуйся. Левиты не увидят тебя. Я приказал увести их из дворца. Нафан вздохнул с облегчением.
– Твой посланник сказал, что ты хотел меня видеть, раввуни? – с дрожью в голосе спросил он. – Ужели тебе понадобился пророк? – Полоска рта искривилась подобием улыбки.
– Сегодня я буду пророчить тебе, Нафан, – ответил Аннон. – Мы увидимся еще раз. И следующая встреча станет последней. Через два года я погибну. Но за это время ты должен кое-что сделать для меня…
– Мне грустно слышать твое пророчество. Значит ли это, что я останусь один? Старик не лицемерил. Он действительно выглядел расстроенным.
– Возможно, мы увидимся еще, Нафан. Немного позже. Хотя ты, скорее всего, не узнаешь меня.
– Печально. Но говори дальше, раввуни, я внимательно слушаю, – произнес старик.
– Если я попрошу тебя совершить ради Господа нечто ужасное… Например, убийство невиновного. Пойдешь ли ты на это? Старик повернул голову и уставился слезящимися глазами на Аннона. Тот сидел рядом с троном и тоже смотрел на гостя.
– Разве это ужасный поступок в царствии убийцы, где не убивают только младенцы и дряхлые старики, не могущие держать в руке нож? Разве для тебя я не отговорил Царя Дэефета строить Ковчег его Богу? Это ли не грех? Почему же, ответь мне, раввуни, щеки твои покрылись румянцем стыда? Почему на глазах твоих выступили слезы, как будто ты не молодой муж, а дряхлый старец?
– Прости меня, Нафан. – Аннон сжал в своих пальцах ладонь старика и прикоснулся к шершавой коже горячим лбом. – Я сам боюсь того, что нам предстоит.
– Я слушаю тебя, раввуни.
– Ты знаешь, у Царя Дэефета уже есть дочь и пять сыновей. Их яда можно не бояться, он уйдет в землю. Ни одному из них не удастся взойти на трон и править, сея страх, ненависть и смерть. Но при одном условии. Через год Царь Дэефет родит шестого сына. Этот ребенок будет зачат во грехе и, если он останется жить, его путь земной окажется настолько кровав и ужасен, что небеса содрогнутся и вопиют к Господу, Творцу нашему, о справедливости. Шестой сын Дэефетов будет Черным Ангелом и предвестником прихода Великого Зла. Так сказал мне Ангел Господень. – Аннон ожидал какой-нибудь реакции со стороны старика, но тот молчал. – Он должен умереть. И тогда не случится самое страшное.
– Разве может быть страшнее, чем уже есть, раввуни?
– Может, поверь мне, Нафан. Может быть гораздо, гораздо страшнее. Если шестой сын Дэефета останется жить, мир перестанет существовать.
– Мне страшно от твоего знания, раввуни, – пробормотал старик.
– Скоро Царь Дэефет пойдет войной на царство Аммонитянское, – заговорил вновь Аннон. – Война эта будет длиться два года. Потом она закончится, а вместе с ней закончится и моя жизнь. Он вдруг помрачнел, вспомнив последнюю часть пророчества Ангела: «Ты сам приведешь иегудеев в Раббат».
– Что с тобой, раввуни? – спросил встревоженно пророк.
– Ничего, Нафан, – встрепенулся тот и повторил: – Ничего. – Он посмотрел на старика, затем продолжил глухим, ломким голосом: – За полтора года ты увидишь столько крови и боли, что душа твоя станет корчиться от ужаса.
– Она уже корчится от ужаса, раввуни, когда я вспоминаю о прожитом и думаю о предстоящем.
– Ты увидишь много больше, поверь мне. Много больше того, что уже видел, и много больше, чем можешь себе представить… Старик замолчал надолго. Он смотрел на собеседника туманно, плывя где-то в собственных мыслях. Наконец Нафан спросил тихо:
– Скажи мне, раввуни, тебе приходилось читать псалмы, что сочиняет мой господин, Царь Дэефет?
– Я знаю эти псалмы, – кивнул Аннон. – Но почему ты спрашиваешь?
– Тогда ответь мне, раввуни, – понизил голос старик, заглядывая собеседнику в глаза. – Как может сочинять такие псалмы тот, чья душа черна, как ночь, что над краем мира. Тот, кому смерть младенца невинного в радость? Тот, кто улыбается, слыша плач старика? Как может призывать к Господу тот, чьи помыслы смердят, словно пустынный пес в третий день смерти?
– Царь Дэефет верит в своего Господа, и в этом он искренен. – Аннон не отводил взгляда. – Оттого и искренность, и любовь безмерная к Господу в словах его. Оттого и верят ему те, кто идет за ним, и почитают Господа его. Старик опустил глаза и уставился в пол. Он моргал, а по ссохшимся морщинистым щекам текли редкие слезы.
– Тогда скажи мне, раввуни, верно ли ты знаешь, что мы идем по пути, указанному истинным Господом?
– Несчастный старик, – прошептал Аннон. – Ты читал псалмы Дэефетовы?
– Я читал их всю ночь, раввуни, – сказал Нафан. – И еще день и еще одну ночь. И сердце мое разрывалось от горя, а разум мой, ветхий, как мир, созданный Господом, замутился от сомнений. Я потерял веру и мне стало страшно от этого. Помоги мне вновь укрепиться в вере моей. Попроси Господа дать мне знак. Помоги понять, что я не ошибаюсь в помыслах и поступках своих. Прошу тебя, раввуни…
– Несчастный старик, – повторил Аннон и покачал головой. – Мне жаль тебя, но я не могу дать то, о чем ты просишь. Я не Ангел Господень. Я такое же дитя Господа, как и ты, и то же право имею просить Его. Если Господу будет угодно, Он даст тебе знак. Если же нет… Тебе останется уповать на свою душу, поскольку она и есть частичка Господа, живущая в тебе. Доверься ей. Нафан кивнул обреченно. Ответ Аннона не удовлетворил его. Это отчетливо прочитывалось во взгляде старика.
– Раввуни, раз ты знаешь, что Царь Дэефет родит сына, то, наверное, тебе открыто, от кого? – спросил он медленно.
– От Вирсавии, дочери Елиама, – ответил Аннон после короткой паузы.
– Вирсавия, дочь Елиама? – Белые брови старика выгнулись, словно радуга. – Но ведь она жена Урии Хеттеянина, одного из тридцати оруженосцев Иоава, племянника и военачальника Дэефетова‹$F»Один из тридцати…» – здесь имеются в виду тридцать офицеров, командующих израильскими легионами. «Оруженосец» – синоним понятия военачальник, но относящийся к более низкому командному ряду. Фактически, оруженосцы выполняли функции современных ординарцев при офицерах более высокого ранга.›? Или ты имел в виду какую-то другую Вирсавию, о которой мне пока неизвестно?
– Нет. Все правильно, Нафан. Пока Вирсавия действительно жена Урии, сына народа хеттеева‹Хеттеи – народ ханаанский, потомки Хета. Хет являлся сыном Ханаана, который, в свою очередь, был сыном Хама. Согласно Библии, весь народ ханаанский по велению Бога подлежал истреблению, но избежал гибели и даже был достаточно многочислен.›. Но скоро Дэефет заберет ее в свой дом, а Урия умрет.
– И когда же это случится, раввуни?
– Скоро, – ответил Аннон. – Ты узнаешь обо всем в свое время. – Он поднялся со ступеней трона и направился в дальний конец залы, к балкону. Нафан молча следил за ним. – Когда Вирсавия забеременеет, ты откроешь ей правду. Обо мне, о себе, о Дэефете и о будущем ребенке.
– Ты думаешь, она поверит мне, раввуни? – спросил старик.
– Ты ведь пророк, Нафан. Первый пророк в царстве Иегудейском. Хотя тебе придется вложить в свои слова всю душу. – Аннон обернулся на ходу. – Расскажи ей о скорой гибели мужа, расскажи о своей боли. И тогда она поверит. А когда она поверит, ты дашь ей настой. – Он остановился у балкона и отдернул занавес. В стене располагался тайник – крохотное углубление, скрытое подвижной пластиной. В тайнике хранился небольшой золотой сосуд, формой напоминающий кувшин. Взяв его, Аннон вернулся к трону и протянул сосуд Нафану. – Вот он. Вирсавия должна пить по две капли каждый день весь последний месяц беременности. Нафан взял «кувшин», покрутил его в руках. Узкое горлышко сосуда было запечатано царской печатью.
– Что это?
– Египетские травы, смешанные с пальмовым маслом, – ответил Аннон. – В малых дозах настой безвреден для женщины, но губителен для плода. Младенец умрет во чреве и его безвинная душа отправится в царствие Господа. Нафан спрятал сосуд в сумку на поясе.
– Хорошо, раввуни. Если начнется война, если мой господин заберет Вирсавию в свой дом и если Вирсавия после этого забеременеет, я сделаю так, как ты сказал. Правота твоих слов – это ли не знак Господа? Но… Что же потом, раввуни? Когда я увижу тебя снова?
– Ты увидишь меня, Нафан, когда я тайно приду в Иевус-Селим…»
20 часов 23 минуты Автобус пришел быстро. Десять минут до нужной остановки, и Саша вывалился в необъятную ночь, словно десантник из чрева пузатого транспортника. Он ловко прошмыгнул в темноте между тюремно-бетонным забором детского сада и плешивой оградкой чьего-то частного подбалконного огородика, мимо бойлерной с вечно шныряющими под ногами развязными крысами и оказался у своего дома. Третий подъезд, третий этаж. «Интересно, – размышлял Саша, поворачивая ключ в замке, – ушла Татьяна или нет?» Татьяна не была его женой. Нельзя даже сказать, что они жили в «гражданском браке». Так, захотелось – встретились, не захотелось – не встретились. Захотелось – провели вместе неделю или месяц, захотелось – час. Удобные, ни к чему не обязывающие отношения. Он открыл дверь квартиры и шагнул в полумрак. Никого. Что же, это, наверное, к лучшему. Саша разделся и направился в комнату. Так и есть, Татьяна ушла. Надолго или нет – выясняется по верной народной примете: если в холодильнике стоит миска с фаршем, значит, ждите завтра к обеду. Он прошел в кухню, но сразу выяснять наличие фарша не стал, а сначала снял трубку телефона и набрал номер Андрея – коллеги и страстного библиофила. И только потом, удерживая трубку плечом, открыл холодильник. Фарш стоял на верхней полке, под морозильным отделением. Саша улыбнулся и закрыл дверцу. Как раз в эту секунду на другом конце провода сняли трубку.
