– Выйти? Конечно не могу, – горестно отвечала незнакомка. – Они не отпускают. Я им говорила. Я просила – не пускают! Никто не знает обо мне, никто сюда не приходит. Они могут держать меня здесь, пока…
Воспламененный мрачной тайной, я занес палку, чтобы совсем разбить стекло, но Руперт почему-то схватил меня за руку со странной и сдержанной суровостью, словно хотел меня удержать, но так, чтобы никто не видел. Я замешкался, чуть-чуть обернулся – и застыл, как Руперт, ибо увидел, что у парадного входа стоит неподвижный, словно колонна, человек и смотрит из-за колонны во дворик. Лица мы увидеть не могли, но почему-то понимали, что смотрит он на нас. Надо сказать, я восхитился хладнокровием Руперта. Небрежно позвонив в звонок черного хода, он продолжал беседу со мной, которая и не начиналась. Темная фигура у парадного входа не двинулась, и я уж подумал, что это на самом деле статуя, но тут темно-серый воздух стал золотистым, дверь черного хода открылась, и мы увидели нарядную служанку.
– Простите, пожалуйста, – сказал Руперт, ухитряясь говорить и вежливо, и простовато, – не поможете ли бедным, убогим…
– Нет, – отвечала горничная с неповторимой жесткостью служанки, живущей у злых людей, и захлопнула дверь ему в лицо.
– Ах ты Господи, какая черствость! – серьезно посетовал Руперт, отходя от двери. В эту самую минуту человек у колонн исчез.
– Ну, что вы на это скажете? – хлопнув перчатками, спросил мой друг, когда мы вышли на улицу.
Признаюсь, я ответил, что ничего не понимаю. Только одно пришло мне в голову, и я сказал не без робости:
– Может, лучше обратимся к Бэзилу?
– Что ж, если хотите! – великодушно согласился Руперт. – Он сейчас как раз близко, мы условились встретиться на вокзале. Возьмем кеб? Да, наверное, все это его позабавит.
Вокзал на Глостер-роуд был по случайности пустым, и мы почти сразу увидели Гранта у билетной кассы. Сперва я подумал, что он покупает билет, но он все стоял и стоял, закрывая собой окошко. На самом деле он вступил в решительный спор с кассиром и от волнения сунул голову в самую кассу.
Когда мы его оттащили, он какое-то время мог говорить только о том, как распространяется в наше время восточный фатализм, прекрасно представленный простодушными, но тлетворными высказываниями кассира.
Наконец мы ему все втолковали. Если он слушал, он слушал внимательно, как и сейчас, когда шел с нами по освещенной улице, и мы дуэтом, с обеих сторон, рассказывали о таинственном доме, о молочнике, об узнице и о человеке у колонн. Наконец Бэзил сказал:
– Хотите туда вернуться – будьте осторожней. Лучше бы вам не ходить. Идти под тем же предлогом – плохо, под другим – еще хуже. Не сомневайтесь, тот человек смотрел на вас пристально. Как говорится, он запечатлел вас в своем сердце. Если вам хотелось бы справиться с этим без полиции, сделаем так: вы подождете, а я войду.
Шел он неспешно, раздумчиво, но мы в конце концов пришли и увидели таинственный дом. Величавый, густо-фиолетовый в последнем бледном сиянии предвечернего неба, он казался замком великана. Видимо, он им и был.
– Не опасно ли, – сказал Руперт, остановившись под фонарем, отчего стало видно, как он бледен, – не опасно ли тебе идти одному? Конечно, мы услышим, если ты закричишь, но эти бесы могут сделать что-нибудь… странное. Я за тебя боюсь.
– Все на свете опасно, пока мы живы, – отвечал Бэзил, поднялся по ступенькам и позвонил.
Тяжелая, почтенная дверь на мгновение открылась, вырезав квадрат света в сгущающейся тьме, и захлопнулась, погребая нашего друга. Мы поневоле вздрогнули, словно его проглотил, а потом сомкнул челюсти зловещий левиафан. Подул холодный ветер, мы подняли воротники, но за двадцать минут все равно замерзли, как льдины, скорее, от волнения. Внезапно Руперт рванулся к дому.
– Не могу больше! – начал он, и тут же мы отскочили в темноту, ибо на черной стене снова появился золотой прямоугольник, а в нем – Бэзил. Друг наш заливался смехом и говорил громко, на всю улицу. Изнутри ему вторил смех и еще два голоса.
– Нет, нет, нет! – воинственно и весело орал Бэзил. – Ничего подобного! Вот это уж полная ересь! Душа, мой дорогой, душа выше космических сил! Не нравится космическая сила? Да плюньте вы на нее! Ну, мне пора.
– Заходите опять! – донесся из дома какой-то смеющийся голос. – Мы с вами еще не додрались!
– Спасибо, зайду! – проорал Бэзил уже с улицы. – Спокойной ночи!
– Спокойной ночи, – раздалось из-за двери, и она закрылась.
– Бэзил, – хрипло прошептал его брат, – что нам делать?
– Что делать, Бэзил? – повторил я, не совладав с волнением.
– Ну, как вам сказать… – отвечал он, вдумчиво оглядев нас. – Может быть, пойдем пообедаем, а там – в театр? Я их тоже звал, они отказались.
Мы уставились на него.
– В театр? – переспросил Руперт. – Зачем?
– А что? – удивился Бэзил. – Ты теперь пуританин или толстовец? Чтобы развлечься, зачем еще!
– Господи! – воскликнул Руперт. – А эта женщина?
Бэзил засмеялся.
– А, вот ты о чем! – сказал он. – Забыл, забыл. Тут все в порядке, частное дело. Нет, как жаль, что они с нами не идут! Сядем в омнибус? Один ресторан есть на Слоан-сквер…
– Иногда мне кажется, – раздраженно перебил я, – что вы притворяетесь нам назло. Разве можно ее оставить? Какое частное дело? Если вы обнаружите труп в чьей-то гостиной, вы сочтете неудобным о нем заговорить, словно это какой-нибудь узор обоев?
Теперь Бэзил смеялся от всей души.
– Хорошо сказано! – воскликнул он. – Просто я знаю, что все в порядке. А вот и омнибус.
– Откуда ты знаешь? – сердито спросил Руперт.
– Да это же ясно! – отвечал Бэзил, держа в зубах обратный билет и роясь в кармане. – Они – не преступники. Совсем другие люди! Есть у кого-нибудь полпенса? Хочу купить газету.
– А, черт с ней! – в ярости крикнул Руперт. – Значит, ты оставишь человека в частной тюрьме, потому что поболтал с тюремщиками и они тебе понравились?
– Хорошие люди иногда совершают преступления, – сказал Бэзил, вынимая изо рта билет. – Но такие люди не совершают таких преступлений. Как, на этот успеем?
Действительно, большой зеленый омнибус тяжело двигался по темной, широкой улице. Бэзил ступил на мостовую, и еще секунда – он бы унес нас к ресторану.
– Бэзил, – сказал я, хватая его за плечо, – я не уйду с этой улицы, от этого дома.
– И я не уйду, – пылко поддержал меня Руперт. – Здесь творится черное дело. Если бы я ушел, я бы никогда не смог уснуть.
Бэзил Грант серьезно посмотрел на нас.
– Ну что ж, раз вы так к этому относитесь, займемся сыском, – согласился он, – сами увидите, все в порядке. Это два молодых ученых из Оксфорда. Очень приятные, хотя немного отравлены поддельным дарвинизмом. Этика эволюции, ну все это.
– Просветим их немного по части этики, – мрачно сказал Руперт, звоня в дверь.
– Скажи, пожалуйста, – невесело спросил Бэзил, – что ты думаешь делать?
– Во-первых, – отвечал Руперт, – войти в дом. Во-вторых, поглядеть на этих приятных ученых. В-третьих, свалить их с ног, связать, заткнуть рот и отправиться на поиски жертвы.
Бэзил гневно сверкнул глазами, а потом засмеялся.
– Вот несчастные! – сказал он. – Что ж, поделом за такие-то взгляды. – Он затрясся от хохота. – Есть в этом что-то дарвиновское!
– Надеюсь, ты нам поможешь? – осведомился Руперт.
– Как же, как же! – ответил Бэзил. – Иначе вы совсем их разобидите.
Стоял он сзади нас, глядел равнодушно, если не угрюмо, но, как только дверь открылась, оказался впереди, просто сияя учтивостью.
– Простите, ради Бога! – сказал он. – Вот двое моих друзей хотят с вами познакомиться. Можно? Вы нас примете?
– Конечно, с удовольствием, – отвечал молодой голос, и я с удивлением увидел, что дверь нам открыл один из хозяев – невысокий, крепкий, с темными вьющимися волосами и коротким носом. Был он в домашних туфлях и в куртке какого-то невиданного, ярко-лилового цвета, вероятно, присущего его колледжу.
– Сюда, сюда, – говорил он. – Осторожно идите по лестнице. Этот дом куда старомодней, чем кажется. Вид у него шикарный, а внутри – одни закоулки.
– Охотно верю, – заметил Руперт, зловеще улыбнувшись.
Тем временем мы пришли в кабинет или гостиную, уставленную книгами – от Данте до детективов. Другой хозяин – он стоял спиной к камину и курил маисовую трубку – был из тех, кто при всей своей громоздкости просто воплощает учтивость. Черные волосы едва не падали ему на лоб, носил же он просторный пиджак, похожий на кофту.
– Новые доводы? – спросил он, когда нас представили друг другу. – Знаете, мистер Грант, сурово вы обошлись с такими учеными мужами! Я уж было подумал уйти в плохие поэты.
– Ерунда! – отвечал Грант. – Науку я не ругал. Бесит меня расплывчатая и расхожая философия, которая считает себя наукой, тогда как это – религия, и очень противная. Говоря о выживании приспособленных, они думают, что понимают, а на самом деле не понимают самих слов, мало того – предельно исказили их значение. Дарвинисты ничего не принесли, разве что прежде не по-философски толковали о философии, теперь – ненаучно толкуют о науке.
